В. Королюк - Западные славяне и Киевская Русь в X-XI вв. Страница 39

ГЛАВА ШЕСТАЯ. РУСЬ И ПОЛЬША В НАЧАЛЕ XI В.

Центральным событием, наложившим свой отпечаток на развитие польско-русских отношений первой половины XI в., был, безусловно, Киевский поход 1018 г. Болеслава Храброго. Походу этому посвящена значительная русская, украинская, польская и немецкая литература. Несравненно меньше повезло в историографии событиям польско-русских отношений первых пятнадцати лет XI в. В сущности г”мря, *ни ни разу не были предметам специальна”, caM4CTf*-

Между тем, и первое пятнадцатилетие XI в., как это будет показано ниже, представляет интересную и важную страницу в истории соседства Руси и Польши. События правления Владимира в определенной мере подготовили события правления Ярослава, так что без их анализа фактически нельзя нарисовать достаточно полную картину польско-русских отношений переломного и для Руси, и для Польши XI в., который нес с собой постепенно проявляющееся торжество тенденций феодальной раздробленности.

Само собой разумеется, что исследование польско-русских отношений начала XI в. должно вестись с учетом как явлений внутриполитического развития Древнерусского и Древнепольского государств, так и позиций обеих этих стран на тогдашней международной арене. И в Польше и особенно на Руси внешнеполитическая активность государя в серьезной мере ограничивалась тогда противоречиями в рамках господствующего класса феодалов, центробежными стремлениями местной знати, зарождавшимися тенденциями к феодальной раздробленности, носителями которых на местах являлись не только крупные феодалы, но и в какой-то мере связанные с ними верхи собственно городского населения.

В то же время с точки зрения внешнеполитических позиций Руси и Польши проблема их взаимных отношений в начале XI в. не являлась главной, решающей ни для одной из сторон. Для польского князя главной проблемой являлись его отношения с Империей, с которой он в течение пятнадцати лет, с 1003 по 1018 г., вел с небольшими перерывами тяжелую и жестокую борьбу. В политике Киевского князя отношения с Востоком, Севером и Югом по своей значимости явно превалировали над отношениями с Западом, а главной военной угрозой для его столицы была прежде всего кочевая печенежская степь. Печенежская угроза побудила киевского князя специально заняться укреплением южных рубежей государства, о чем сообщает летописная статья 988 г.1 О длительных войнах с печенегами еще до того упоминается в летописной статье 980 г. 2,а затем под 992, 996 и 997 гг.3

То обстоятельство, что польско-русские отношения не занимали в то время большого места в политике русского и польского князей, было следствием объективных условий политического развития Руси и Польши, а не просто отражало планы и цели их государей, хотя и в Польше и на Руси правили тогда князья, замечательные не только своей яркой индивидуальностью, но и широким политическим кругозором, опытные дипломаты и выдающиеся государственные деятели.

Речь идет о киевском князе Владимире Святосла-виче и польском князе Болеславе I, принявшем перед смертью королевский титул. Оба они были обязаны своим возвышением прежде всего собственному таланту, уму и энергии. Владимир, образ которого, судя по былинам, исключительно прочно сохранился в народной памяти, не был первородным сыном князя Святослава. Владимиру даже после его утверждения на киевском столе не раз приходилось переносить насмешки по поводу его происхождения4: он был внебрачным сыном

Святослава и ключницы княгини Ольги Малуши Болеслав, получивший от потомства прозвище Храброго и Великого, был, правда, первородным сыном Мешко I, тем не менее и ему лишь в тяжелой борьбе с мачехой и поддерживавшей ее группировкой польских феодалов достался княжеский стол.

Но еще не пришло время усобиц, когда феодальная знать могла по своему усмотрению приглашать и изгонять князей. Центральная княжеская власть была еще достаточно сильной, и в борьбе за нее выигрывал только тот, кто лучше понимал расстановку политических сил в стране, кто лучше сообразовывал свои планы с существовавшими политическими противоречиями, кто был энергичнее и умнее, сочетал трезвый расчет с умением рисковать.

Исследование польско-русских отношений рассматриваемого периода естественнее всего начать с самых первых лет XI столетия. Гнезненский съезд 1000 г., оформивший церковную самостоятельность польской церкви, как говорилось уже выше, оказался событием столь крупного значения, что во многом определил развитие польско-германских отношений на ближайшие два десятилетия. Само собой разумеется, что это сыграло свою роль и в развитии отношений между Русью и Польшей с конца X столетия после завоевания Малой Польши, ставшей главной соседкой Руси на Западе.

Выдвинутая юным Отгоном III, мечтателем и мистиком, воспитанным матерью в традициях византийского цезарепапизма, идея универсальной христианской монархии с перенесением столицы Империи в Рим и превращением Славии, под которой понималась прежде всего Польша5, в равноправного члена Империи придала польско-немецкому конфликту особый характер.

То обстоятельство, что Болеслав Храбрый, которому планы Оттона III открывали широкие перспективы княжащю Полотьскую °емлю, а Володимеру сущю Новегороде... и бе у него уи (т е дядя — В К.) его Добрына воевода и храбор и наряден муж Сь посла к Рогволоду и проси у него дщере его за Володимера. Он же рече дъщери своей: хощеши ли за Володи-мера Она же рече- не хочю разути рабичича” (сына рабыни.— В. К) ПСРЛ, т I, стлб 299 (под 1128 г.).

в отношении западнославянских стран, по вполне понятным причинам оказался одним из самых ревностных сторонников юноши-императора, вместе с распространившимися, возможно, в Империи слухами о намерении Оттона III сделать Болеслава своим преемником, а затем и захват Чехии польским князем6, привели к тому, что начавшаяся в 1003 г. польско-немецкая война переросла рамки обычного столкновения между двумя государствами.

В ходе ее решался не только вопрос о государственной -самостоятельности Польши, но и вопрос о путях дальнейшего развития Империи. Открыто выступившая послб смерти Оттона III против его универсалистских планов Римской империи группировка германских фео-далоЬ боролась не только за продолжение прежними методами политики натиска на Восток, но и вела борьбу за то, чтобы Империя осталась Германской империей, т. е. инструментом политики германских феодалов, заинтересованных в прямом захвате и подчинении Славянских земель.

Возможно, отчасти именно поэтому смерть Оттона III и воцарение Генриха II, последнего императора из Саксонского дома, вызвали ожесточенную борьбу среди различных феодальных группировок в самой Империи и сопровождались целой серией политических убийств, жертвой которых чуть было не стал в 1002 г. Болеслав Храбрый7. В лице Болеслава Храброго, категорически отказавшегося принять захваченную им Чехию в качестве имперского лена, Генрих II видел, вероятно, не только опасного военного противника, тесно связанного с оппозицией императору в Империи8. Для Генриха II Болеслав был не только политическим деятелем, открыто выступавшим против самой идеи императорской власти как верховной власти германского короля по отношению к другим европейским государям, на что претендовали германские короли из Саксонского дома, считавшие себя прямыми наследниками традиций Восточнофранкской империи9, но и в какой-то мере личным врагом и соперником.

При таких условиях у польского князя не было, естественно, никаких возможностей вести активную, не говоря уже о враждебной киевскому князю, политику на Востоке, ибо на Западе решалась судьба возглавляемого им государства. Нельзя было ожидать и каких-либо серьезных, направленных против Польши, выступлений на Западе и со стороны киевского князя, особенно учитывая тот факт, что буквально в двух днях пути от его столицы, по словам посетившего ее в начале 1008 г. Бруно Кверфуртского, простирались уже владения печенегов10, от которых приходилось защищаться целой системой оборонительных градов.

В русской летописи, чрезвычайно бедной сведениями о начале XI в. п, нет никаких данных о русско-польских отношениях в последние пятнадцать лет правления князя Владимира. До 1008 г. нет на этот счет и никаких сведений в источниках иностранного происхождения. Это не исключает того, что Империя и особенно Чехия, вступившие в кровопролитную схватку с Польшей и заручившиеся союзом с Венгрией и лютичами, не могли не делать попыток привлечь на свою сторону Русь. Однако, судя по тому, что в памяти русских людей не сохранилось имени князя Яромира и что русской летописи было хорошо известно только имя Олдржиха Чешского 12, занявшего княжеский стол только в 1012 г.13, следует, что до этого времени никакие попытки втянуть Русь в конфликт с Польшей, если они и были, не имели успеха.

Мирные отношения с Русью были, несомненно, чрезвычайно важным фактором для Польши, в серьезной мере облегчившим ее положение и позволившим ей устоять перед натиском с Запада в самый критический для нее момент — в период первой польско-немецкой войны (1003—1005 гг.).