Россия во французской прессе периода Революции и Наполеоновских войн (1789–1814) - Евгения Александровна Прусская Страница 39

каждый мемуарист ответственно заявлял, что видел это столкновение собственными глазами. В ходе войны 1812 г. Наполеон с помощью бюллетеней Великой армии активно пытался доказать, что по индивидуальным боевым качествам русские солдаты намного уступают французам. 29 августа наполеоновские войска вошли в Вязьму, что было отмечено в 16-м бюллетене: «Покидая Вязьму, русские войска сожгли мост, магазины и самые красивые дома в городе. Перед уходом казаки разграбили город, поскольку русские думают, что Вязьма уже не вернется под их власть»[387]. С помощью подобных сообщений император французов пытался убедить европейцев, что Россия уже фактически проиграла войну, если в ее армии считают, что не удастся отвоевать город, расположенный примерно в 250 километрах от Москвы.

Такие публикации можно найти при описании каждой русско-французской кампании. Отмечались также и низкие боевые качества русских солдат. Вина за такое положение возлагалась на их крепостное происхождение и форму комплектования армии – рекрутский набор, при котором помещики отправляли на службу худших работников.

Крупные сражения имели символическое значение как отображение всего характера войны и потому всегда привлекали больше внимания прессы. Сразу после Аустерлицкого сражения французы оценили потери сторон как десять к одному: «Русские на первый взгляд потеряли не менее 15 000 убитыми, около 20 000 пленными. Тогда как французы потеряли около 800 человек убитыми и 15001600 ранеными»[388]. Интересно отметить, что в этом первом сообщении австрийская армия не упомянута вовсе. Через несколько дней 33-й бюллетень уточнял численность потерь: «18 000 русских, 600 австрийцев, 900 французов. У нас 7000 раненых русских и 3000 раненых французов. Общие потери русских как минимум 45 000, и Александр вернется в Россию едва ли с 25 000» [389]. При этом сообщалось о больших потерях среди русских генералов, правда эти данные не всегда были точны. Так, к погибшим при Аустерлице причислили Ф. Ф. Буксгевдена, который в ходе кампании 1806 г. будет командовать корпусом и отличится во время русско-шведской войны 18081809 гг. Подобное соотношение потерь должно было наглядно продемонстрировать разгромный характер поражения русско-австрийских войск под Аустерлицем. В следующую кампанию 1806–1807 гг. 24-й бюллетень сообщит европейским читателям, что после этого сражения в России нет ни одной семьи, которая не носила бы траур[390]. О каких именно семьях (горожан, крестьян, всего дворянства или только высшего) в данном случае шла речь, не уточнялось.

Не столь решительное по своему исходу сражение под Прейсиш-Эйлау, по утверждению французской пропаганды, стоило русской армии 7000 убитых на поле боя и 15 000 пленных, тогда как Великая армия потеряла 1900 человек убитыми и 5700 ранеными[391]. Современные историки склонны оценивать потери сторон примерно равными – около 20 000 убитыми, ранеными и пленными с каждой стороны.

В период кампании 1812 г. потери двух сторон в крупных сражениях также оценивались очень приблизительно, и нередко их старались подогнать под соотношение 1 к 10 или более. Так, после взятия Смоленска сообщалось, что один убитый француз приходился на 7–8 погибших русских[392]. В Бородинском сражении, по версии 18-го бюллетеня, французы потеряли 2500 убитых, а русские – 12 00013 000 убитыми и еще 5000 пленными[393]. Общую численность потерь российской армии в битве 7 сентября французская пропаганда оценивала в 50 000 человек[394], таким образом, соотношение потерь в этом сражении должно было быть даже лучше, чем в Аустерлицком.

При описании итогов двухдневных боев под Баутценом 20–21 мая французская пресса не указала общего числа потерь противника, но утверждала, что на занятой Великой армией территории оставалось около 18 000 раненых русских, помимо 10 000 захваченных в боях пленных. Потери французов и их союзников указывались как 11 000-12 000 убитых и раненых[395]. В подобном сообщении газета пыталась скрыть, что успех Наполеона в этом сражении был совсем не столь значителен, как ему бы хотелось. Вместо решительной победы он всего лишь оттеснил противника по линии его отступления, потеряв 25 000 человек против 10 850 убитых и раненых в рядах русской и прусской армий[396].

В первый день битвы под Лейпцигом, по заявлению Moniteur, «наши потери составили 2500 человек убитыми и ранеными. Не будет преувеличением заявить, что потери противника достигли 25 000 человек». Общий итог Битвы народов газеты не сообщали. Утверждалось только, что в целом французы в этой битве одержали славную победу, несмотря на измену саксонских войск. Как утверждала Moniteur, только не вполне удачно проведенное вследствие гибели Понятовского и Лористона отступление от Лейпцига погубило дух войска, и в Эрфурт они прибыли как побежденные[397]. В этом случае, как и после поражения в России в 1812 г., французская пропаганда старалась продемонстрировать, что неудачи Великой армии не связаны с действиями императора, а являются следствием событий, которые невозможно было предсказать (чрезвычайные холода в России, измена саксонцев и гибель Понятовского в 1813 г.).

§ 3. Командование русской армии

Во все времена сила армии оценивалась по таланту ее полководцев. В конце XVIII – начале XIX в. во Франции сформировалась целая плеяда знаменитых командиров: Лафайет, Гош, Бернадот, Моро, Даву, Ланн и, конечно, Бонапарт, ставший олицетворением целой эпохи в военном деле. Ковать их славу активно помогали периодические издания, рассказывавшие всему миру о победах французских генералов. Разумеется, газеты уделяли внимание и полководцам армий других стран, чтобы дать понять общественному мнению, с кем столкнется их армия на полях сражений в ближайшем или отдаленном будущем.

Из российских генералов самыми известными личностями конца XVIII в. были Г. А. Потемкин и А. В. Суворов. В годы Революции Потемкин нередко появлялся на страницах различных сочинений о России, газетные статьи также не забывали об этом фаворите Екатерины II. Один из первых биографов Екатерины – Ж.-А. Кастера[398], весьма критично отзывавшийся о ней самой и ее министрах, все же писал о Потемкине: «Невозможно отрицать, что ум, мужество и энергия, а также многие, одни за другим развернувшиеся дарования сделали его достойным места первого министра империи»[399]. Moniteur тоже высоко оценивала могущество и влияние князя Таврического: «Сделав князя Потемкина гетманом и почти полновластным хозяином всех казаков от самых гор Кавказа, и распространяя его власть на Бессарабию, Императрица создала в некотором роде независимого монарха»[400]. Талант военачальника и «организатора побед» в полной мере проявил Потемкин накануне вступления в Крым, когда состояние многих частей армии было удручающим: «Князь Потемкин хотел вывести из Ливонии драгунский полк, в котором насчитал не более половины списочного состава солдат, не более трети лошадей и ни одного седла»[401].

Пресса замечала не только любовь князя к роскоши, но и отдавала дань