Афганистан. Подлинная история страны-легенды - Мария Вячеславовна Кича Страница 39

(1887). Рассказывая о Второй англо-афганской войне, доктор Ватсон вспоминает: «Многим эта кампания принесла почести и повышения, мне же не досталось ничего, кроме неудач и несчастья. Я был переведен в Беркширский полк, с которым я участвовал в роковом сражении при Майванде. Ружейная пуля угодила мне в плечо, разбила кость и задела подключичную артерию. Вероятнее всего я попал бы в руки беспощадных гази[90], если бы не преданность и мужество моего ординарца Мюррея, который перекинул меня через спину вьючной лошади и ухитрился благополучно доставить в расположение английских частей»[91].

Потом доктор Ватсон вернулся в Англию и перебрался в Лондон, где познакомился с Шерлоком Холмсом и поселился с ним в доме 221б на Бейкер-стрит.

В Афганистане, как и следовало ожидать, битва при Майванде превратилась в символ национальной гордости. По легенде, в пылу сечи, когда афганцы дрогнули, девушка по имени Малалай схватила окровавленное знамя и упрекнула мужчин в трусости. Ее сразила вражеская пуля, но воодушевленные воины опрокинули фарангов. Малалай стала народной героиней – афганской Жанной д’Арк[92].

Впрочем, триумф Аюб-хана меркнет, если знать, что Фредерик Робертс, едва услышав о схватке, примчался из Кабула, рассеял афганскую армию и взял Кандагар. Иными словами, победа при Майванде была частью более крупной битвы, в которой афганцы потерпели поражение. С другой стороны, и Майванд, и Кандагар являлись актами грандиозной драмы – Второй англо-афганской войны, и трудно сказать, кто ее выиграл. Аюб заслужил пылкое восхищение соотечественников, но не оставил дальнейшего следа в истории – ибо, пока он упивался славой, в Кабул вошел его двоюродный брат Абдур-Рахман. Этот человек – который вскоре получит прозвище «железный эмир», – покинул Афганистан еще в 1860-х гг. Как только началась война, он вернулся.

Глава 7

Железный эмир

Говори с людьми в соответствии с их разумом.

Саади Ширази

В XVIII в., когда Афганистан получил свое нынешнее название, он был не государством и даже не страной, а территорией со странными и спорными границами. Его обитатели принадлежали к различным этническим группам и были разделены на враждующие кланы и племена. Афганцы исповедовали ислам и вели схожий образ жизни, но больше их ничего не объединяло. Эмир являлся верховным вождем племенной конфедерации и почти не влиял на быт и повседневность населения. Он правил номинально – зная, что на местах господствуют локальные лидеры. Конкурирующие вожди постоянно боролись между собой, но итоги этих конфликтов не имели значения для большинства афганцев: вне зависимости от того, кто выиграл или проиграл, их жизнь текла по-прежнему. Иногда появлялись действительно сильные эмиры (например Ахмад-шах Дуррани) – и они начинали масштабные военные кампании по расширению своих владений.

Британцы изменили правила игры. Когда они вторглись в страну, афганцы впервые столкнулись с мощной европейской империей. Они могли дружелюбно взаимодействовать с фарангами как частные лица – но не как носители совершенно иной культуры и принципиально другого менталитета. Англичане влились в Афганистан, словно масло – в кувшин с водой. Им не удалось ни смешаться с местными жителями, ни привить им собственные привычки и ценности. Афганское сопротивление отражало не политику эмиров, а реакцию народа на присутствие чужаков. Именно тогда афганцы осознали, что у них есть кое-что общее: они – не британцы.

После окончания Первой англо-афганской войны и ухода британцев административная парадигма афганских правителей изменилась. Эмиры оставили свои попытки создать империю и принялись покорять земли, которыми формально владели. В этом плане особенно преуспели Дост Мухаммед и его сыновья. К 1879 г. у Афганистана были определенные границы и столица – Кабул. Отныне Кандагар, Герат и Мазари-Шариф не являлись центрами силы, где царили соперники монарха, претендовавшие на престол. Объединение страны встревожило британцев и спровоцировало Вторую англо-афганскую войну – но, свергнув эмира в Кабуле, фаранги опять высвободили буйную энергию племен. И снова британцы собирались уйти – но не потому, что потерпели поражение в битве, а потому, что не могли управлять афганцами. Теперь фаранги искали надежного и авторитетного человека, готового к сотрудничеству.

В феврале 1880 г. в Афганистане объявился именно такой человек – Абдур-Рахман, племянник Шир-Али. Потерпев неудачу в борьбе за власть в 1860-х гг., он выжидал около 20 лет и вернулся из ссылки, когда страна была раздроблена, оккупирована и залита кровью. 20 июля 1880 г. Абдур-Рахман, заручившись согласием ряда сардаров, провозгласил себя эмиром на совете племен в Чарикаре. Новый монарх понимал, что укрепления границ и восстановления главенства Кабула будет недостаточно. Ему требовалось сформировать правительство, способное контролировать все население. Но как можно диктовать свою волю людям, которые уважают не государственную власть и закон, а нормы шариата, традиции, уклад жизни племени, клана, деревни и семьи? Это проблема волновала афганских правителей следующие полвека – а способы ее решения разделили страну на два культурных мира.

Абдур-Рахман носил русскую военную форму и, по слухам, надеялся, что Россия пришлет ему оружие, – но британцы увидели в нем идеального монарха. Это был человек, достаточно сильный, чтобы повелевать афганцами, и достаточно хитрый, чтобы иметь дело с англичанами. Он являлся одним из многочисленных внуков Дост Мухаммеда. Это значит, что кровь Абдур-Рахмана была голубой, а притязания на корону – обоснованными. Британцы позволили ему войти в Кабул, сели с ним за стол переговоров – и, наконец, вручили ему страну.

Конечно, британцы выдвинули стандартные условия. Абдур-Рахман не должен был пускать в Афганистан русских, а также контактировать с зарубежными государствами без разрешения Туманного Альбиона. Гандамакский договор продолжал действовать, и страна по-прежнему являлась британским протекторатом. Эмир согласился. Он просто хотел, чтобы чужаки убрались восвояси. Однако монарх озвучил собственное условие: англичане обязаны предоставить ему полную свободу действий в пределах границ эмирата. Сделка была заключена, и британцы, вздохнув с облегчением, вывели войска. Вторая англо-афганская война завершилась – и фаранги достигли всех своих политических целей. Впрочем, обе стороны что-то получили и дорого заплатили за это. В любом случае, процесс превращения Афганистана в современное государство возобновился.

Британцы оставили после себя великого человека. Абдур-Рахман был подобен свирепым покорителям Азии, которые сеяли смерть на обширных территориях в минувшие века. Вероятно, по масштабу личности он не уступал самому Ахмад-шаху Дуррани. В другую эпоху Абдур-Рахман основал бы одну из тех ветхих империй, которые простирались от Ирана до Дели и распадались вскоре после смерти их создателей. Но на рубеже XIX–XX вв. могущественные внешние игроки заперли эмира в Афганистане – и, лишенный возможности воевать «вширь», он стал воевать «вглубь», обращая свой гнев на собственных подданных. Правитель пытался переплавить независимые