Рафаэло Джованьоли - Спартак Страница 4

"Из всех великих людей - величайшим был Цезарь", - сказал один знаменитый философ, а как раз личность Цезаря наложила отпечаток на эпоху, изображенную вами.

Образ Спартака - этого Христа-искупителя рабов, вы изваяли резцом Микель-Анджело, и я, получивший свободу раб, благодарю вас за это и за те моменты волнения, которые я переживал при чтении вашей книги: то я воодушевлялся чудесным? подвигами рудиария, то слезы орошали мое лицо, а к концу повести я испытал чувства разочарования от того, что она так коротка.

Да сохранят наши сограждане память об этих героях, которые все спят в родной нам земле, где больше не будет ни гладиаторов, ни господ. Всегда ваш Джузеппе Гарибальди.

Глава 1

ЩЕДРОСТЬ СУЛЛЫ

За четыре дня до ноябрьских ид (10 ноября) 675 года римской эры, в консульство Публия Сервилия Ватия Изаурика и Аппия Клавдия Пульхра, улицы Рима с самого рассвета были заполнены народом, который валил из всех частей города к Большому цирку.

От узких, кривых и многолюдных улиц Эсквилина и Субурры, населенных преимущественно простым людом, толпа, все нарастая, устремлялась по главным улицам - Табернельской, Гончарной, Новой в одну сторону - к цирку.

Граждане, рабочие, пролетарии, отпущенники, старые, искалеченные и покрытые рубцами гладиаторы, нищие и изувеченные ветераны гордых легионов, простолюдинки, шуты и скоморохи, танцовщицы и толпы резвых детей шли бесконечной вереницей. Радостные лица, веселые взгляды, беззаботные речи и легкие шутки свидетельствовали о том, что народ шел на какое-то излюбленное зрелище.

Цирк, построенный в 138 году от основания Рима царем Тарквинием Древним, стал называться Большим с 533 года, когда цензор Квинт Фламиьий выстроил другой цирк, названный его именем.

Большой цирк, расположенный в Мурсийской долине между Палатинским и Авентинским холмами, не достиг еще ко времени событий, описываемых в этой книге, тех необъятных размеров, и того великолепия, которые придали ему впоследствии Юлий Цезарь и Октавиан Август; вое же это было огромное, величественное, здание, длиной в две тысячи сто восемьдесят шагов и шириною в девятьсот девяносто восемь, вмещавшее свыше ста двадцати тысяч зрителей.

Здание цирка имело почти овальную форму и было срезано с запада по прямой линии, восточная же его сторона замыкалась полукругом. В западной части цирка находился оппидум - постройка с тринадцатью арками В средней арке был один из двух главных входов в цирк, называемый Парадными воротами. Через них на арену входила процессия с изображениями богов, появление которой служило знаком для начала игр. В остальных двенадцати арках были расположены конюшни или "темницы", в которых помещались колесницы и лошади, когда арена служила для бегов, и гладиаторы и хищные звери, когда происходили кровопролитные состязания.

От оппидума сбегали полными кругами многочисленные ряды ступенек сидения для зрителей. Ряды сидений оканчивались в портике, под арками, где были места для знатных женщин.

Против Парадных ворот находились Триумфальные ворота. Через них входили победители. По правую сторону от оппидума были расположены Ворота смерти. В эту зловещую дверь особые служители цирка при помощи длинных крючьев убирали изуродованные тела убитых или умирающих гладиаторов.

Разрезая арену, между оппидумом и Триумфальными воротами тянулась почти на пятьсот шагов низкая стена, так называемый "хребет". Она служила для определения дистанции во время бегов.

Посредине хребта возвышался обелиск солнца, а по сторонам его - башенки, колонны, жертвенники и статуи.

Арену окружал парапет. Вдоль него тянулся ров, наполненный водой, а за рвом поднималась железная решетка. Все эти преграды охраняли зрителей от возможного нападения диких зверей, свирепствовавших на арене.

Так выглядело это грандиозное, предназначенное для зрелищ здание, все более наполнявшееся бесконечными толпами римлян.

Что же происходило в этот день? Какой праздник? Какое зрелище привлекало такую массу народа в цирк?

Луций Корнелий Сулла Счастливый, властитель Италии, гроза Рима еще за несколько недель приказал оповестить, что три дня подряд он будет угощать и развлекать зрелищами римский народ.

И уже накануне зрелищ в цирке вся римская чернь восседала на Марсовом поле и вдоль Тибра за столами, приготовленными по приказанию грозного диктатора. Она шумно пировала вплоть до наступления ночи, предавшись под конец разнузданной оргии. Этот пир, устроенный страшным врагом Кая Марии, отличался царской роскошью и великолепием, неслыханным изобилием пищи и самых тонких вин.

Щедрость Суллы Счастливого была такова, что для этих празднеств и игр, устроенных в честь Геркулеса, он пожертвовал десятую часть своих богатств.

Так Сулла левой рукой дарил римлянам часть богатств, которые он награбил правой, и граждане Рима, в глубине души смертельно ненавидевшие Луция Корнелия Суллу, принимали от него с притворно веселым видом зрелища и угощения.

Наступил день. Яркие солнечные лучи, пронизывая тучи, начали золотить вершины десяти холмов, храмы, базилики и сверкающие белизной драгоценного мрамора дворцы патрициев. Своей живительной теплотой они согревали людей, разместившихся на скамейках Большого цирка.

Свыше ста тысяч граждан ожидали наиболее любимого римским народом зрелища - боев гладиаторов Трудно себе представить ту великолепную панораму, которую представлял собою цирк, заполненный более чем ста тысячами зрителей обоего пола, разного возраста и положения. Шум этой массы народа, страшный, как гул вулкана, мелькание голов и рук, похожее на яростное и грозное волнение моря во время бури, были лишь деталями великолепной, ни с чем не сравнимой картины, которую представлял Большой цирк в этот момент.

В амфитеатре простолюдины ели принесенную с собой пищу. С большим аппетитом они уплетали ветчину, холодную говядину, излюбленную кровяную колбасу и сырные и медовые пирожки или сухари. Еда сопровождалась острыми словечками, непристойными шутками, беззаботной болтовней, громким, беспрерывным смехом и частыми возлияниями.

Продавцы жареных бобов и пирожков находили покупателей среди плебеев, который, желая побаловать своих жен и детей, покупали эти дешевые лакомства.

Изысканно вежливые и важные семьи богачей, всадников и патрициев собирались оживленными группами. Элегантные щеголи покрывали циновками и коврами твердые сидения и открывали зонтики, чтобы защитить красивых матрон и грациозных девушек от палящих лучей солнца.

Близ Триумфальных ворот, в третьем ряду сидела, между двумя кавалерами, матрона необыкновенной красоты. Эта женщина своим стройным и гибким станом и роскошными плечами с первого взгляда производила впечатление подлинной дочери Рима.

Правильные черты лица, большой лоб, красиво изогнутый нос, маленький рот, большие черные, выразительные глаза придавали ей чарующую прелесть. Мягкие и тонкие волосы цвета воронова крыла, густые и незавитые, собранные на лбу под диадемой из драгоценных каменьев, ниспадали на плечи.

На ней была туника из тончайшей белой шерстяной материи, отороченная внизу изящной золотой полосой, позволявшая видеть всю грацию ее тела; поверх туники ниспадала красивыми складками белая палла с пурпурными полосами.

Этой женщине, так роскошно одетой и такой красивой, не было, вероятно, еще и тридцати лет; то была Валерия, дочь Луция Валерия Мессалы, единоутробная сестра Квинта Гортензия, знаменитого оратора, соперника Цицерона., Всего несколько месяцев назад Валерия была отвергнута своим мужем под предлогом ее бесплодия. В действительности же причиной развода было ее Поведение, о котором шли давно громкие толки по всему Риму: молва считала Валерию развратной женщиной. Как бы то ни было, но она разошлась с мужем таким образом, что ее честь осталась достаточно защищенной от подобных нареканий.

Возле нее сидел Эльвий Медуллий - длинный, бледный, худой, прилизанный, надушенный. На неподвижном и невыразительном лице этого человека лежала печать скуки и апатии; уже в тридцать пять лет жизнь для него казалась неинтересной. Эльвий Медуллий был из тех изнеженных римских патрициев, которые право жертвовать собой за отечество и его славу предоставляли плебеям, сами же предпочитали проматывать в роскошной праздности родовые имения.

По другую сторону Валерии Мессалы сидел Марк Деций Цедиций, патриций лет пятидесяти, с круглым, открытым лицом, веселый, красивый, невысокого роста толстяк, для которого высшее счастье заключалось в возможно более продолжительном пребывании за столом в триклинии. Он тратил половину своего дня на смакование изысканных блюд, которые ему приготовлял его повар, один из известнейших специалистов в Риме. Другую половину дня он посвящал мыслям о вечерней трапезе. Одним словом Марк Деций Цедиций, переваривая обед, мечтал о часе ужина.