Игорь Шумейко - Романовы. Ошибки великой династии Страница 4

Я на лекциях постоянно повторяю студентам один апокрифический сюжет: в тот «подвешенный» период русской истории (1762–1861 гг.) каждый император, умирая, завещал наследнику самый сокровенный свой план, что-то вроде: «Мне не дали. Но уж ты – освободи крестьян!».

Сюжет красивый, успокоительный, некий «исторический димедрол», но с каждым новым пластом подымаемых исторических фактов всё тяжелее и тяжелее мне его повторять. Да и когда это «политическое завещание», наказ умирающего могло иметь место? Кто, где, кому сказал? Екатерина – на стульчаке, сделанном, как известно, из бывшего польского королевского трона, докричалась до запертого в Гатчине наследника? Или Павел, прячущийся в камине Михайловского замка за мгновения до «апоплексического удара… табакеркой в висок» ? Или мятущийся Александр в Таганроге?

Ну разве Николай I, умирая на своей солдатской койке, мог прошептать этот завет сыну Александру – тот-то и освободил!

Смысловой баланс государства был восстановлен 99 лет + 1 день спустя «Манифестом 19 февраля 1861 года» Александра Освободителя. Но пени, проценты были насчитаны действительно громадные, и забрать по ним у дворян и землю, и саму жизнь по «к топору зовущим» планам – это был ещё минимум, по мнению революционной интеллигенции.

Два великих царствования, Александров II и III, вернули стране справедливое равновесное национальное устройство, нарушенное закрепощением крестьян и освобождением дворян. Ещё раз на фоне известной тенденции противопоставления этих монархов – книг на эту тему порядочно – подчеркну: это единое историческое усилие. А свои образы, уподобления – объезд ямы (влево-впрво), хирургическая операция (удалил-зашил) – я подкреплю словами Константина Леонтьева из книги «Восток, Россия и Славянство»: «Два государственных акта, 19 февраля 1861 года (освобождение крестьян) и 29 апреля 1881 года (Манифест Александра Третьего) дополняют друг друга» .

Недорешён земельный вопрос, но главное – «пациент» должен был жить. За крестьянской реформой с абсолютной необходимостью следовал список почти столь же тяжёлых реформ: военная (крестьяне теперь не поставщики рекрутов, всеобщая воинская повинность), местного самоуправления (дворяне и их собрания теперь не правители на местах и не судьи) и, наконец, судебная – введение мировых судов и судов присяжных.

Вспышка истерического террора эпохи Александра II с огромным трудом, но была подавлена.

Второй парадокс Романовых

…или, скорее, нашего восприятия Романовых. Среди всех исторических разборов вечно забывался, да практически никогда и не был должно отмечен, осознан важный факт, или, применяя популярный ныне лексикону, абсолютный рекорд: Романовы – самая успешная династия монархов во всей европейской истории . Вот и вышеперечисленные обвинения (?) из файла «Крепостничество», и краткое предварение главы «Антицарь», и само название книги – « На дне династии» , возможно, настраивает читателя на «памфлетное» восприятие.

«Дно» к несчастному Николаю II относится как образ (испитой до дна чаши) и конкретно топографически как имя города Дно Псковской губернии, связанного с 1917 годом, отречением от престола. Ну, может, ещё и с названием самой популярной пьесы самого модного тогда автора Максима Горького… Но само наличие этого «Дна», финала династии, не может отменить означенного «европейского рекорда».

Понятна большая условность межгосударственных, междинастических соревнований, замеров Успеха, но именно в данном случае есть на что опереться замеряющему историку. И объективно уточнить: Романовы – династия, при которой государство Россия за 140 лет вышла в Европе с предпоследнего места на первое.

Дело в том, что как раз в период, когда едва не погибшая в Смуте Россия с первым Романовым, Михаилом Фёдоровичем, только-только отползала от края пропасти, в Европе прошла Тридцатилетняя война, 1618–1648 годы.

Особенность той войны не только в тотальности (воевала вся Европа, даже нейтральная в обе мировые войны XX века Швеция была чуть не главным действующим лицом). Например, для Германского рейха (тогда ещё «первого») по проценту разрушений и гибели населения Тридцатилетняя война была гораздо тяжелей, чем обе мировые, взятые вместе, Германия и Чехия потеряли примерно 3/4 населения. Но главное для нас в том, что особая, столь ужаснувшая выживших участников война и закончилась совершенно по-особому, а именно Вестфальским миром 1648 года. От всех прочих мирных договоров он отличался системностью, новой философией (тут пошла в дело новая на тот момент теория естественного права Гуго Гроция). Сама идея «государственного суверенитета» была впервые сформулирована в Вестфальских трактатах, и с точки зрения международного права мы до сих пор живём в Вестфальской системе. Правда, иногда специалисты уточняют, что Версальская 1918 года и Ялтинская 1945 года системы международных отношений стали развитием, модификациями Вестфальской системы.

А непосредственное отношение к «рекорду Романовых» имеет та часть Вестфальского трактата, в которой Европа впервые в истории была кодифицирована , то есть страны – обладатели того самого «государственного суверенитета» впервые были учтены и записаны в… порядке убывания международного влияния, силы. То есть это был первый европейский рейтинг, причём составленный НЕ журналистами (хотя подобие газет тогда уже появилось), НЕ, как ныне выражаются, «экспертным сообществом», а самими монархами, дипломатами, полководцами, армиями. Собственно говоря, за место в этом рейтинге и шла война! Вестфальский конгресс шёл параллельно с ещё продолжавшимися сражениями, примерно как и представители Объединённых Наций собрались в Сан-Франциско и образовали ООН в 1944 году, ещё под грохот орудий Второй мировой войны. И кроме всех территориальных приобретений/потерь армии в 1640-х годах бились за то: Кто, с Каким титулом, после Кого и перед Кем подпишет тот Вестфальский мир. Кстати, ещё одна аналогия: в 1944 году странами (будущими) победителями тоже составлялся свой рейтинг. И тогдашнее попадание в «первую пятерку», в число пяти Постоянных членов Совета Безопасности ООН с прилагавшимся «Правом вето» до сих пор приносит наследнице СССР, России, вполне объективные выгоды.

НО… в Рейтинге Европы 1648 года Россия стояла на… предпоследнем месте, а последним шёл князь Трансильвании.

Вот именно для чего я уделил почти страницу этим вестфальским подробностям. Я ещё со времени выхода книги «Вторая мировая. Перезагрузка» стараюсь опираться на косвенные свидетельства, обронённые как бы мимоходом. Прямые высказывания, конечно, более подробны, развёрнуты, но реалии века пропаганды-контрпропаганды приучили не доверять таким оценкам. И здесь важно, что Вестфальский конгресс собирался отнюдь не из-за России, не для её вящего унижения.

Я почти вижу возмущенного оппонента: «Что?! Россия предпоследняя?! В самом конце, вместе с этими упырями, с этой… Дракуловской Трансильванией! Да это ж – русофобия!!».

Но нет, в Вестфалии 1648 года европейские нации собрались не по Россиеочернительной повестке дня, а по более важным для них поводам: завершение самой страшной на тот момент войны в истории человечества и конструирование новой модели международных отношений (действующей по сей день). Кстати, историки, потом случалось, спорили: можно ли Россию посчитать участницей Тридцатилетней войны? Если «да», то в какой мере и на чьей стороне? Здесь имеет смысл припомнить нашу 10-томную «Всемирную историю» 1958 года издания, тогда все формулировки, оценки тщательно взвешивались, выверялись, словно на суде или на Ассамблее ООН. Самая выверенная оценка гласит: Россия была заинтересована в победе Антигабсбургской лиги, но прямо в войне не участвовала, но продавала по льготным ценам хлеб и селитру протестантским Голландии, Дании, Швеции, и… планировала кормить и оплачивать шведскую армию в её кампаниях портив Польши… И та форма нашего «участия» в Тридцатилетней войне (наём и кормление шведской армии), привычные уже, если вспомнить, как при царе Василии Шуйском за отдачу части территории позвали на помощь шведскую армию Делагарди. Это упомянуто здесь совсем не случайно, это тоже существенный кирпич в здание Истории Романовых, иллюстрация тупиковости, беспомощности тогдашней России. Того, что вовсе не по прихоти Романовы стали модернизаторами.