Сергей Обручев - Русские поморы на Шпицбергене Страница 4

Первое их старание и упражнение состояло в том, как легко поверить можно, чтобы сыскать себе пропитание и жилище. Двенадцатью зарядами пороху, который они при себе имели, получили они в короткое время двенадцать сайгачей, или диких оленей, которые, по их счастию, находились в великом числе на том острове».

Дальше Леруа описывает северных оленей, затем передает, как удалось поморам починить избу и проконопатить ее мохом. Следующая задача была достать топливо.

«Стужа бывает в сих странах несносная, почему и не может земля произрощать не токмо больших дерев, но ниже малого кустарника. Сей недостаток в лесу приметен стал сим несчастливым мореходцам, как скоро они походили по оному острову, от чего они по причине стужи думали умереть…

Однако, по счастию их, прибиваемы были к берегам сего острова отломки от судов, кораблекрушение претерпевших, который случай снабдил их дровами довольно на первую зиму. Подобно и в следующие годы пользовались они ими с гораздо большею отменою: морские волны прибивали к ним целые деревья и с кореньями, но они не ведали, где сии дерева выросли. Сие не столько невероятно будет казаться, ежели принять в рассуждение то, что объявляют разные путешественники, которые принуждены были перезимовать или в Новой Земле, или в других еще далее к северу лежащих землях. Ничто так не подавало |Сим бедным людям с начала их заточения толикой помощи, (как доска, л которую вбит был железный крюк и несколько гвоздей, имевших в длину от 5 до 6 дюймов и надлежащую по длине толщину; также другие доски, при которых находились разные железные вещи, оставшиеся,»к сожалению, от некоторых кораблей, кои претерпели несчастие и в сих отдаленных морях разбиты. Сию неожидаемую помощь увидели они в самое то время, как не стало у них пороху и как они почти всех убитых оленей съели и думали с голоду умереть. С другой стороны, толикого же уважения достойное счастие они получили тем, что на берегу острова нашли елевой корень, имевший почти совершенную фигуру лука-Нужда побуждает обыкновенно к трудолюбию. Приметили они, что можно было им превратить помощию своего ножа тот корень в настоящий лук, который они действительно и сделали. Но сперва казалось им трудно сыскать тетиву, чтобы его натягивать и накладывать стрелы; о сем начали они между собою рассуждать и вознамерились сделать сперва только две рогатины для своей обороны от белых медведей, которые гораздо лютее обыкновенных и коих надобно им было всеконечно опасаться. Делание же стрел и сыскание тетивы для напрягания своего лука отложили они до другого времени. Но чтобы ковать железо для рогатин и стрел, то весьма нужен был им молоток, и вот каким средством достигли они в том желаемого».

Они сковали из найденного крюка молоток, потом при помощи его рогатины и стрелы.

«С оными рогатинами, которые можно назвать и копьями, приняли они намерение учинить нападение на одного белого медведя, которого и убили, но с великою опасностью».

Из жил этого медведя они натянули тетиву на свой лук, и в течение шести лет добывали с помощью этих орудий оленей, черных лисиц и песцов. Всего убили они стрелами до 250 оленей.

«Что ж касается до белых медведей, то хотя они и убили их целый десяток, однако завсегда подвергаясь великой опасности. Сии звери имеют ужасную силу, ибо когда островитяне должны были им сопротивляться, то они. обороняли себя с великою отважностию и на одного токмо) первого, о котором я упомянул, учинили они сами нападение; других же девять убили они, обороняясь от их нападения; ибо некоторые из них были столь смелы, что ломились силою к ним в хижину и хотели их растерзать. И хотя все сии звери, которые к ним приступали, не одинаковую имели и оказывали смелость, или для того, что не очень голодны были, или потому, что от природы не весьма были свирепы; ибо одни из них, пришед к избе, обращались в бегство от крику, который поднимали сии люди, приготовляясь к отогнанию их; однако же со всем тем причиняли они сим людям нападениями своими несказанный страх, так что они, какая б нужда им ни была, не смели выходить из избы по одиночке и без рогатин, коими бы обороняться могли от сих злых зверей, коих хищности беспрестанно должны были опасаться…

Всех к пробавлению жизни средств вдруг изобрести не можно, но обыкновенно отворяет нам глаза нужда и приводит на ум такие вещи, которых бы в другом случае совсем и вздумать не можно было. А что сие примечание справедливо, то многими опытами изведали сии люди. Они принуждены были нарочито долгое время есть почти совсем сырое мясо и притом без соли, которой совсем у них не было, и без хлеба. Безмерная стужа в сей стране и разные неуютности не дозволяли им надлежащим образом варить мясо: в хижине у них была только одна русская печь, следовательно, в ней не можно было ставить котлов. С другой стороны, претерпевали они великий недостаток в дровах и потому не могли топить двух печей; ибо ежели бы разводить им огонь и на дворе, то бы от того не могли пробиваться дровами для своей хижины. Наконец, беспрестанный страх и опасение от белых медведей препятствовали им стряпать кушанье на дворе; но, положим, что они, несмотря на все сии препятствия, и приняли бы сие намерение, однако не могли бы того продолжать, как разве малую часть года, ибо, представив безмерную стужу, которая почти всегда в сем климате стоит, долговременное отсутствие солнца, которое погружает несколько месяцев все в глубокую темноту, невероятное множество снегу, который здесь зимою почти всегда выпадает, и продолжающийся иногда дождь; о коих обстоятельствах я после говорить буду, без сомнения принудили бы их в скором времени переменить свое намерение, ежели бы они то и приняли. Итак, чтобы отвратить недостаток в дровах, который их принуждал есть сырое мясо, вздумали они обвешивать оным свою хижину, которая, как я уже упомянул, каждый день была наполняема дымом, восходящим вверх почти на ровень с сидящим человеком, и как она служила им некоторым образом вместо коптильны; то развешивали они мясо на палочках, в верхней части кровли укрепленных так что медведи не могли его доставать. И так висело оно у них все лето на вольном завсегда воздухе, от чего так хорошо высохло, что заступило место хлеба, и тем способнее было им есть другое мясо, которое надлежащим образом не уваривалось. Сделав сей опыт и приметив, к великому своему удовольствию, что он по их желанию удачен, продолжали таким образом и во все свое пребывание умножили свои запасы, сколько можно было».

Ели они все, что удавалось убить — и оленей, и лисиц, и песцов, и медведей, которых находили не хуже говядины. Пили только чистую воду. Однако, снабженные топливом, жилищем и пищей, наши поморы все же не могли считать себя спасенными: им угрожал еще самый, самый злой врат — цинга.

«Цинга есть такая болезнь, которою обыкновенно одержимы бывают мореплаватели, причем примечено, что она имеет свое действие тем сильнее, чем ближе подъезжаешь к полюсу, причину ж тому должно приписывать или стуже или другим неизвестным нам обстоятельствам. Но как бы то ни было, однако сии бедные люди, будучи подвержены оной скорби и пришед совсем в отчаяние, не пренебрегли того средства, которое почитается за способное к отвращению оного лютого недуга.

Сей способ показал своим спутникам Иван Гимков, которому много раз случалось зимовать на западном берегу Шпицбергена. Он говорил им, что должно: 1) есть сырое и мерзлое мясо, разрезавши его на мелкие кусочки, 2) пить совсем теплую оленью кровь, как скоро его убьешь, 3) делать сколько можно движение телу, 4) есть сырой ложечной травы (Cochlearia), по стольку, сколько можно будет, ибо сие растение одно токмо, да и то в нарочито малом количестве здесь попадается. А можно ли помощию сих средств освободиться от цинготной боли, о том пусть доктора врачебной науки рассуждают, что ж касается до движения, то каждому известно, что оное надлежит иметь тем, кои должны опасаться сей болезни или оною уже одержимы; впрочем, всяк знает, что ложечная трава имеет сильное действие в излечении цинги, но какого бы свойства дело сие ни было, однако опыт доказал, что помянутое средство имеет над сею немощию свое действие. Трое матросов, употребляя оное, избавились совершенно от сей скорби, а понеже они действительно гонялись часто за сайгачами и лисицами, то и привыкли ж скорому беганию, особливо ж Иван Гимков, младший из них, приобрел такую легкость, что он выпереживал самую быструю лошадь, что я видел своими глазами.

Четвертый, по имени Федор Веригин, показывал всегда непреодолимое отвращение от оленьей крови; сверх же того он был непроворен и весьма ленив и оставался всегда почти в хижине. С самого начала прибытия его на остров впал он в сию болезнь, а в следующее время усилилась оная в нем так жестоко, что он почти шесть лет в бессилии и несносном страдании препроводил. В последние годы своей жизни лежал он беспрестанно в постели, у него недоставало больше сил, чтобы встать прямо, и ниже он не мог привесть рук ко рту. Сие принудило его спутников кормить его до самой смерти, подобно как новорожденного младенца».