Николай Шпанов - Поджигатели. Цепь предательств Страница 4

Гаусс угадывал в темноте холодный взгляд старческих глаз; сердитая складка лежала вокруг тонких выбритых губ; прядь легкой, как пух, седины колыхалась между ухом и краем лакированной каски.

Генерал услышал дребезжащий голос Мольтке:

- Затруднения надо преодолеть. Главенство армии должно быть сохранено.

- Боюсь, что я не родился с талантом организатора, ваше высокопревосходительство, - скромно ответил Гаусс.

Мохнатые брови Мольтке сердито задвигались.

- Талант - это работа. Извольте работать. Вы полагаете, что я победил в семьдесят первом году так, между делом? Нет-с, молодой человек, я полвека работал для этой победы. Один из ваших товарищей, полковник Шлиффен, сказал верно: "Славе предшествуют труд и пот".

Мысль Гаусса вдруг раздвоилась, и в то время как одна ее половина продолжала следить за словами Мольтке, другая поспешно рылась в памяти: "Кто-то еще говорил о славе нечто подобное. Кто же?.. Кто-то из французов: "Слава - это непрерывное усилие".

- Бывает, что ни одно из положений стратегии неприменимо, - робко заметил Гаусс.

Мольтке медленно обернулся куда-то в темноту:

- Послушайте, молодой человек. Скажите этому капитану, что всякий желающий достигнуть решающей победы, должен стать над законами стратегии и морали. Нужно решать: какие из этих условностей можно нарушить, чтобы обмануть противника, и какие должно использовать, чтобы связать его свободу.

Голос Шлиффена ответил из темноты:

- Позвольте мне повторить слова вашего высокопревосходительства: "Стратегия представляет собою умение находить выход из любого положения". Вот и все... Извольте проснуться!

Гаусс почувствовал легкое прикосновение к плечу.

- Извольте проснуться!

- Да, да... - Генерал быстро сел и опустил ноги с дивана. Ноги в красных шерстяных носках беспомощно шарили вдоль дивана.

Денщик нагнулся и придвинул туфли.

- Телефон, экселенц.

Генерал, шаркая, подошел к столу.

- Август?.. Да, да... Отлично... Через четверть часа?.. Жду, жду.

Он потянулся: "Я, кажется, умудрился видеть сон?" Он силился представить виденное и не мог. Но взглянув на портреты Мольтке и Шлиффена, вспомнил все.

Он вышел в зал и повернул выключатель. Со стен на него смотрело несколько поколений руководителей армии. Гаусс мог напамять восстановить каждую деталь старых полотен.

Зейдлиц, Дерфлингер... Дальше Шарнгорст, Гнейзенау... Вот снова победитель при Кенигреце и Седане, по сторонам от него - старый разбойник Бисмарк и Вильгельм I, приведенный им к воротам Вены и во дворец французских королей. Генерал не любил этого портрета. А вот и младшие: Фалькенгайн, Макензен. Эти ловкачи ускользнули от необходимости расхлебывать заваренную ими кашу. Нагадили всему свету, а расплачиваться "молодым людям" вроде Гаусса!

"Славе предшествуют труд и пот!" Гаусс усмехнулся: "Наивные времена! В наши дни славе сопутствует риск получить пулю в затылок..."

Генерал сердито выключил свет. Полководцы послушно исчезли. Сразу хоп и нет никого. Направо кругом! Если бы его так же слушались в жизни! Но жизнь - не то. Вот она течет там, за окнами, - темная и не всегда понятная.

Даже его родная Маргаретенштрассе казалась таинственной в этой мокрой черноте. А ведь здесь прошла почти вся жизнь Гаусса. Он помнил еще те времена, когда улицу перегораживала большая вилла с парком, там, где теперь проходит Викториаштрассе. Это были милые, тихие времена. Он приезжал домой кадетом, потом юнкером и молодым офицером. Большая квартира, всегда немного пахнувшая скипидаром и воском и еще чем-то таким же старомодным. Холодные камины; скользкий паркет; тусклый свет даже в солнечные дни. Отец не считал нужным прорубать широкие окна, ломать стены и лестницы, как делали другие. По его мнению, дом и так не был худшим на этой старой улице.

Но вот снесли дом в конце Маргаретенштрассе, и она сделалась сквозной. Старые дома стали ломать один за другим. На их месте вырастали новые. Архитекторы изощрялись в их украшении. Церковь святого Матфея перестала быть гордостью квартала. В новые дома приходили чужие, непонятные люди. Это не были крупные чиновники или помещики, приезжавшие на зиму из своих имений, чтобы побывать при дворе. Промышленники средней руки и коммерсанты явились, как равные. Среди них многие разбогатели во время мировой войны. Только в ту часть улицы, что прилегает к Маттеикирхштрассе, шиберы не решались некоторое время совать нос. Но вот и на скрещении этих улиц появились новые люди. Великолепная вилла Ульштейна стала резиденцией Рема. Он облюбовал этот дом, похожий на старинный французский замок, под штаб-квартиру своей коричневой шайки. Наступили шумные времена. День и ночь сновали автомобили. Ярко горели фонари, освещая подъезд и сад с бронзой Функа и Шиллинга. О том, что творилось в роскошных залах и глубоких подвалах виллы, осторожно шептался Берлин...

Преломляя свет далеких, еще не видимых Гауссу автомобильных фар, дождевые капли крупными светящимися бусинками скатывались по черному стеклу. Одна за другою, поодиночке и целыми рядами, появлялись они из-за рамы. "Словно солдаты в ночной атаке, выталкиваемые из своих окопов и бесследно исчезающие в траншеях врага", - пришло в голову Гауссу.

У дома остановилась машина. Из-за руля вылез коренастый человек. В подъезде вспыхнул свет. Генерал узнал брата Августа.

Тот вошел, немного прихрамывая.

- До сих пор не могу привыкнуть к твоему штатскому костюму, - сказал генерал, заботливо усаживая гостя.

- Прежде всего прикажи-ка дать чего-нибудь... - Август прищелкнул пальцами и предупредил: - Только не твоей лечебной бурды!

- Прошлые привычки уживаются с твоим саном?

- Профессия священника - примирять непримиримое.

- Я хотел с тобою посоветоваться.

- В наше время священник не такой уж надежный советчик, - насмешливо ответил Август. - Речь идет о церкви?

- Нет, о войне. Теперь уже ясно: мы сможем начать войну.

В глазах священника загорелся веселый огонек.

- Ого!

- Да, наконец-то!

- Немцы оторвут вам голову...

Генерал отмахнулся обеими руками и, видимо, не на шутку рассердившись, крикнул:

- Не говори пустяков!

- Ты же сам хотел посоветоваться.

- Не думаю, чтобы такова была точка зрения церкви. Она всегда благословляла оружие тех, кто сражался за наше дело.

- Тут ты, конечно, не прав. Церковь во многих случаях благословляла оружие обеих сторон!

- Раньше ты не был циником, - с удивлением произнес генерал.

- Это только трезвый взгляд на политику. - Август потянулся к бутылке. - Позволишь?

- Наливай сам, - скороговоркой бросил генерал и раздраженно продолжал: - Что дает тебе основание думать, будто мы не сможем повести немцев на войну?

Август расхохотался:

- Ты же не дал мне договорить! Я хотел сказать, что немцы поддержат вас во всякой войне...

- Вот, вот!

- Кроме войны с коммунистами.

- А о какой другой цели стоит говорить?.. Именно потому, что эта цель является главной и определяющей все остальные, мы и обязаны относиться к достижению ее с величайшей бережностью. Мы недаром едим свой довольно черствый хлеб, - с усмешкой сказал генерал. - Мы начнем с Австрии. Это будет сделано чисто и быстро: трик-трак!

- Ты воображаешь, будто никто не догадывается, как это будет выглядеть? Перебросками поездов вы создадите иллюзию движения миллионной армии, которой нет!

- Для проведения аншлюсса нам не нужны такие силы.

- Что вы будете делать, если не удастся взорвать Австрию изнутри?

- Воевать!

- Зачем ты говоришь это мне, Вернер?

- Потому, что это так.

- Я же не французский или английский дипломат, чтобы дать себя уверить, будто вы способны воевать хотя бы с Австрией!

- Ты не имеешь представления об истинном положении.

Август посмотрел на брата сквозь стекло рюмки.

- Напрасно ты так думаешь, Вернер. Мы знаем...

- Кто это "мы"?

- Люди... в черных пиджаках, заменяющих теперь сутаны.

- И что же, что вы там знаете такого?

- Все.

- Сильно сказано, Август. Время церкви прошло! Ее акции стоят слишком низко.

- Ты заблуждаешься, Вернер. Просто удивительно, до чего вы все ограниченны!

- Ограниченны мы или нет - реальная сила у нас, - и, вытянув руку, генерал сжал кулак. Синие вены склеротика надулись под белой нездоровой кожей.

Август рассмеялся.

- Вот, вот! Вы сами не замечаете того, что кулак этот состарился. А другие замечают. В том числе и церковь!

- Битвы выигрываются пушками, а не кропилами!

- Кто же предлагает вам: "Откажитесь от огнеметов и идите на русских с распятием"?.. Но мы говорим: прежде чем пускать в ход огнеметчиков, используйте умных людей. В таком вот пиджаке можно даже прикинуться коммунистом, - Август пристально посмотрел в глаза брату: - Если вы этого не поймете во-время, то будете биты.