Сергей Пушкарев - Биография С Г Пушкарева Страница 4

На рубеже XIX и XX веков компетентным исследователем в области истории раскола и сектантства был профессор А. К. Бороздин. В своей монографии "Протопоп Аввакум. Очерк из истории умственной жизни русского общества в XVII в." (1-е изд. 1898; 2-е, испр. и доп. СПб., 1900) автор не только подробно описывает жизнь и труды главного расколоучителя, но и дает общую характеристику раскола, который он признает в основе движением религиозным, а отнюдь не социально-политическим; книга содержит много приложений, включая "Житие" Аввакума. Когда правительство начало жестокие преследования раскола, тогда в среде раскольников был поднят вопрос: можно ли молиться за царя, гонителя правой веры? "С этого-то момента раскол и получает окраску социального протеста, хотя основание протеста всегда остается чисто церковным: светское правительство признавалось нечестивым, отрекшимся от истинной веры, и вследствие этого для некоторых оно утрачивало свой авторитет; началась проповедь сопротивления светской власти и всему от нее исходящему (сопротивления по необходимости пассивного, но могущего при благоприятных обстоятельствах стать и активным); эта проповедь усиливалась по мере того, как возрастал наплыв западных новшеств и параллельно с усилением правительственной репрессии; однако при этом не следует забывать (а в этом и была коренная ошибка теории Щапова), что социальный протест направлялся не против правительства как такового, а исключительно только против правительства, признанного нечестивым; точно так же и национальный элемент, играя выдающуюся роль в возникновении и развитии раскола, тем не менее подчинялся в глазах расколоучителей чисто религиозным побуждениям охраны старой, правой веры, каковою в силу прежних традиций признавалась только русская вера, сохранившая в неприкосновенности учение и обряды Вселенской Церкви" (с. 144).

Подводя итоги своему исследованию, профессор А. К. Бороздин формулирует их в 13 пунктах заключения, из коих п. 1-й гласит: "Движение, выразившееся в деятельности Аввакума, было чисто религиозного характера, национальный же и социальный элементы, значения которых нельзя отрицать, играют роль подчиненную… Протест против царской власти, будучи сам по себе явлением нерелигиозным, истекал из религиозных мотивов, так как власть отпала от Православия" (с. 319).

Плодовитым писателем по вопросам раскола и сектантства и усердным собирателем материалов был А. С. Пругавин. Мы приведем несколько цитат из его книжки "Раскол и сектантство в русской народной жизни" (М., 1905), чтобы показать, с какой нежной симпатией относились наши левые публицисты к расколу-сектантству, не утруждая себя тем, чтобы разграничить эти два далеко не одинаковые и не однородные движения.

"Раскол — это целый религиозно-бытовой культ, выработанный и созданный историческим процессом русской народной жизни. В нем самым поразительным образом перемешиваются идеи и стремления чисто религиозные с вопросами и стремлениями чисто бытового, социального склада и характера" (с. 9). В расколе проявляется стремление проснувшейся народной мысли к свету, свободе и простору (с. 13–14).

При Петре "народ оттолкнул нововведения, которые навязывала ему власть, потому что они ничего не давали ему, кроме страшного гнета, непосильных податей… солдатчины, рекрутства, паспортов и т. п." (с. 16).

"В первое время развития раскола думали покончить с ним жестокими гонениями и преследованиями. Это не удалось. Раскол не только не ослабел, наоборот, он разросся, пустил корни всюду, он охватил большую часть России, проник в столицы, укрепился на окраинах, свил гнездо в самом сердце России. Гонения сослужили службу мехов, которые раздули искры в огонь, в страшное пламя, и это пламя охватило половину России" (с. 89).

Раскол развил огромную культурно-просветительную деятельность: "У раскольников есть свои школы, свои учителя, своя литература. Будучи совершенно лишены права открыто печатать и издавать свои книги, они заводят тайные типографии и организуют это дело так, что, несмотря на строгий надзор полиции, духовных и гражданских властей, типографии эти существуют целые десятки лет и издают целые тысячи томов" (с. 91) [?].

"Сектантство не только растет, но и прогрессирует. Учения раскола, вылившись непосредственно из народного духа, не представляют собою чего-нибудь неподвижного, постоянного… Нет! Дробясь и видоизменяясь, разные учения раскола постоянно принимают в себя новые влияния, поглощают новые идеи и направления, которые не дают им застыть, окоченеть и заглохнуть, которые обновляют их, внося с собою новые силы, новую энергию и живучесть" (с. 93).

"Во всех движениях религиозно-этического характера мы видим горячее, искреннее стремление народа добиться истины, правды" (с. 94).

В понятие раскола Пругавин, очевидно, включает не только раскольников-старообрядцев, но и все мистические и рационалистические секты, жизнь и учения которых он знал не только по письменным и печатным источникам, но и по личным наблюдениям и впечатлениям, вращаясь среди своих сектантских друзей и знакомых, и его восторженное преклонение перед сектантскими апостолами "правды-истины" относится гораздо больше к "новым идеям" этих сект, чем к твердому обрядовому благочестию последователей протопопа Аввакума.

Историк и публицист С. П. Мельгунов (один из лидеров партии народных социалистов) в своей книге "Религиозно-общественные движения ХVII-ХVIII вв." (М.: изд. "Задруга", 1922) подчеркивает связь раскола с социально-политическими движениями протеста в это время. Автор утверждает, что в XVII веке раскол "охватил широкие народные массы" (с. 70) и "явился крупным явлением в умственной жизни народа… В расколе впервые (так!) пробуждается чувство сознательной религиозности" (с. 76). Раскол переплетается с народными движениями против "приказного и крепостнического строя", и политическим знаменем этого брожения является "старая вера" (с. 129). "Раскол и мятежи стоят в неразрывной связи друг с другом" (с. 69).

В последние десятилетия XIX и в начале XX века в России было опубликовано много книг и статей (в духовных и светских журналах), посвященных расколу и сектантству. Сочинения духовных авторов или профессоров Духовных академий, естественно, относятся к движениям раскола и сектантства критически; светские авторы, оппозиционно настроенные против правительства, относятся к этим движениям сочувственно, как к движениям оппозиционным и подвергающимся правительственным преследованиям.

В эпоху думской монархии (1906–1916), когда всякие преследования раскольников прекратились и в России водворилась полная свобода книгопечатания, явилась и третья категория авторов — старообрядцы, писавшие и издававшие книги в защиту старой веры и ее традиций.

В настоящем кратком очерке мы, конечно, не имеем возможности дать обзор этой обширной "трехсторонней" литературы и приводим ниже лишь список относящихся к старообрядчеству книг в дополнение к тем книгам, о которых сказано (или упомянуто) выше.

Последним словом (по крайней мере, хронологически) русской исторической науки в отношении изучения раскола была книга современного русско-американского историка профессора С. А. Зеньковского: "Русское старообрядчество: Духовные движения XVII века" (Мюнхен, 1970).

В начале книги автор представляет краткий историографический обзор, а затем излагает последовательно:

общественно-церковную психологию эпохи; дониконовские попытки устранения непорядков в Церкви и в церковном богослужении, предпринятые группой протопопов-ревнителей, или "боголюбцев" (включая Аввакума); борьбу византийских и западных влияний в Москве — и затем подробно излагает церковную реформу Патриарха Никона, к которой относится резко отрицательно:

"Попытка Никона переделать русский обряд на новогреческий лад была совершенно излишней и бессмысленной" и оскорбляла "преданность боголюбцев русской литургической традиции" (с. 210). Изменения, внесенные в новый Служебник, "в большинстве случаев были не нужны и крайне спорны, так как обосновывались на более поздних греческих текстах, чем русские печатные издания" (с. 225). Большая, 5-я, глава книги (с. 258–374) подробно описывает возникновение церковного раскола и деятельность Аввакума; глава 6-я — рост старообрядчества и деление на толки (с. 375–486).

В заключительных словах своей книги автор пишет: "Теперь судить, конечно, трудно, но надо полагать, что, не будь нелепых затеек (так!) неистового Никона, русские церковные трудности не приняли бы такого трагического оборота, какой они приняли в результате введения нового обряда". "Знамя защиты русской веры создано как безрассудностью Патриарха Никона, так и упорной поддержкой его нововведений царем и правящим классом" (с. 496).

Следует только заметить, что термин "неистовый" вполне приложим и к главному противнику Никона, протопопу Аввакуму, который в своих писаниях красочно пишет о том, как он расправился бы с "собаками никонианами", если бы взял верх над ними…