Ольга Форш - Для базы Страница 4

А управдом, он же богоспец, Сютников его вдруг, как медведя охотник по черепу - наповал:

- Живцы твои, дьякон, живцы каковы! И нумерочком газеты пред глазами мерекает. - Гляди ка в столбец.

Глазам дьякон не верит: - отбирать у духовных лиц подписку о признании ВЦУ.

- А тех братец, что заартачатся, вон из прихода, за пределы епархий. По старинке, им нравится. Щука съедена, а зубы то, видно, остались. Хе, хе,... за пре-де-лы!

Пришел дьякон домой, не спросил ничего, что хотел.

Дома узнал: всполошенный дьячок прибегал, завтра утром церковный совет у батюшки на дому.

- Уж ты не прекословь живцам то, - ноет дьяконица, - с ними не шутка! Отца Павла прихода лишают, а благочинный от Троицы сам "покраснел", с амвона грозил, коли кто не подпишется.

Кричит пеленашка, у нее режутся зубы, и рожок с сгущенным молоком она злобно толкает крепкими кулачками. Наливается красная, выпинаясь замотанным телом, как рассерженный рак.

Марфа Степановна просунула в дверь ядовитую свою голову в холодной завивке и прошипела: успокойте ребенка.

- Снесу ее к доктору, - прошелестила дьяконица белыми губами, встала, пошатываясь от бессонных ночей. Двух старшеньких только что свезла в скарлатине в больницу.

Сидит один дьякон топит времянку. Дымит она. Дым глаза ест. От него, что ли, плачут глаза. Темен умом дьякон, а сердце простору просит. Ну ради чего революция? И собственно для духовного ведомства?

Прочие ведомства все узнали ради чего стоит жить и помереть. Ну, а духовное? Ужели ради власти? И к кому пойти Мардарию, когда он и слова не знает, и про свою православную веру как в семинарии учил, чисто все позабыл. Одно помнит: образа на стене монастырской - "взыграша младенец во чреве" и бревно в глазу осудителя. Да, вот еще недавно узнал: пока жив, найти каждому надо, за что именно ему помереть. Найдешь - в полный чин вступишь, оправдан и сам.

А пан Ступакович-то? Сан - для базы. Да неужто и весь тут ответ?

А Ступакович легок на помине, стучится. Его стук дробинками бьет, а голос с игрой:

- Ваше Преждеосвященство дома?

Молча дьякон впустил.

- Ой, и дымно у вас, - говорит пан Ступакович, - совершенные облака. А топить настоящую печь нету дров, что? Ведь дровец то в обрез?

- Мешками берем.

- Срам, дрова брать мешками, ведь это не 18 год, это ведь слава богу, нэп. А при нэпе одни бездельники не устраиваются. Ну, хотите завтра же березовых? В счет гонорара. Прямо с вокзала два воза: один мне, другой вам. И чухоночку пришлю - честнейшая; если что подливает, так одну только невскую воду. Затушите ваш огонь и пойдемте. Ну?

- Обмозговать надо...

- Ну, за парой пива обмозгуете. Ставлю. За сегодняшнее разовое выступление - неподдельную красную "столимонку". А дрова это в счет, подмахните контракт на сезон, и топите себе на здоровье! Гарантирую: дрова как бездымный порох, без дыму, сразу жарища. Грим вам для первого раза я сам наведу, а уж вы завтра карандашики в футлярчик, футлярчик в тайный карманчик. Зеркальце вынул, тут штрихнул, там штрихнул - красавец мужчина!

Дьякон ходил по комнате, трещал молча пальцами.

Постучали в дверь. Дьяконица.

- Ну? - Спросил дьякон.

Дьяконица с трудом подняла бессонные глаза и сказала, кладя на постель пеленашку:

- Скарлатина. В тепле держать надо.

- Тепло первое дело - подхватил Ступакович, - первое дело: тепло и легкий питательный стол.

- А тех, в больнице, на свое молоко перевели.

Голос у дьяконицы шел издалека, будто не она говорила, а в нее как в трубу шел откуда то звук.

- Ну, пойдем, - сказал Мардарий пану Ступаковичу.

VII

Дьякон Мардарий, с подведенными углем глазами, отчего они словно кому то фривольно подмигивали, с пятном румян на щеках, сидел в комнатушке за открытой сценой, за столиком, против пана Ступаковича. И как давно ему не случалось, он глушил одну за одной, настоящую прежнюю водку.

Он одет был для выхода в лапти и в онучи, перевитые черной тесьмой, и в рубаху с красными ластовицами, чтобы петь "нумера".

Пан Ступакович щедро подбадривал из бутылочки. Выпил и сам. И вдруг стал невеселый.

- Моя паненка Ванда Мусила вон из города в Павловск, а из за чего? Из за подлой книжонки. Слыхали, психоанализ Фрейда?

- Нет, - сказал дьякон, - я ученых книг читать не могу.

- Зачем она ученая? Никак! Эта книга паскудней шпика-подлюки. Эта такая книга... она вас укусывает как собака, когда вы совершенно не ждете. Подумайте: жена меня так себе, с лаской спрашивает: "ну что вы, мой кохане, какие мечтания в снах имеете? Имеете вы мечтания об озере, будто в лодке плывете, а кругом цветы?" - Ну, скажите, может ударить вам в голову, что это же вовсе не озеро, а мышеловка, куда мышку хлоп - и пожалуйте! - Ну, и мне не пришло: - какже говорю, моя кохана, бывает и озеро мне мечтается в сонной мечте, но чаще, откроюсь я вам, по прежней моей канцелярской работе, что убираю в шуфлятке, или в ящиках роюсь... Вдруг жену, прошу пана, как скарпий ужалил. Позеленела и с кулаками кричит: - "ваши сонные мечтания обличают на яву самые с вашей

стороны последние похабности. И с кем вы их поважаете делать, я помру, а дознаюсь!" И вон тогда из дома! А дом то ее... И ведь это она не с своей головы, а с напечатанной книги: психоанализ Фрейда. И такой это советский толкователь снов, чтоб ему...

Прозвонил колокольчик. В маленькую дверь глянул такой же как дьякон "лапотник", и сказал: - наш выход!

Пан Ступакович с лаской взял дьякона под руку, прошептал: - вы не считайте за урон гонору, что сегодня не высший духовный ансамбль. К той неделе подравняю вам сплошь дьяконов. Хотите "живых", хотите "мертвых"?

На спевке Мардарий узнал своих партнеров - трех многосемейных дьяков из недальних приходов и дьячки узнали Мардария. Но все поздоровались как незнакомые, когда пан Ступакович представил их друг другу под чужими фамилиями.

- Первым номером сезонное - "Яблочко". Публика обожает. Ну, адье, жирофле! И подвыпивший пан Ступакович сделал ручкой.

Через минуту все четверо лапотников стояли на открытой сцене, и дьякон Мардарий - запевало, выворачивая пятки, ерепенясь, с уханьем выводил:

- Эх, яблочко, да покатилося,

Генуэц-конференц да провалилася!