Римские письма - Константин Бясов Страница 4

и разбирающийся в философии, но меня беспокоит, что он ставит последнюю много выше религии, хотя она должна находиться, по крайней мере, на одном с ней уровне. Сам посуди: изучив множество проблем бытия и познания, перипатетики, стоики, эпикурейцы и платоники ответили на множество вопросов, но ни один из философов еще не сумел ответить на главный вопрос, вопрос о том, что такое жизнь, да и никогда не сумеет ответить на него, поскольку это невозможно. Я не утверждаю, будто вера способна сделать это, но, в отличие от философии, она понимает единственное, что можно понять — невозможность понимания; именно по этой причине она сводит все к мифам; принимать их или нет — это уже компетенция отдельного человека, но разделять их — обязанность каждого.

Мне представляется, Цезарь может использовать христианство в своих целях, в целях единения государства, но для этого христианские писания придется порядочно изменить, либо, не изменяя, легитимизировать его и предоставить простому люду с тем, чтобы более действенно управлять им и заставить подчиняться власти. Не мне тебе напоминать, какова роль твердой веры в управлении государством. Что ж, все в руках Цезаря, но заметь, Лукиан, что твое мнение для него действительно очень важно, и окончательное решение Антонин не будет принимать без твоей протекции.

Я наслышан о том, что ты проводишь активную работу, разъезжая по разным уголкам нашей необъятной страны и избавляя народ от христианской болезни, но не запоздали ли твои действия? Как я уже говорил, вера — это очередной повод единения людей по интересам, и среди христиан сегодня это единение действенно, как ни у кого другого, поскольку они истинно веруют в то, что некий семит жил некоторое время назад, совершал разнообразные, в том числе добрые поступки, творил чудеса и принял смерть на распятии якобы за грехи всех людей. Антонин ищет причину такого единения, но мне она известна давно, поскольку мне довелось общаться с христианами, которые, говоря о своей вере, чаще всего ссылаются именно на чудесные поступки своего учителя. Хочешь разрушить христианство — уничтожь корни верований этих людей в разного рода чудеса, ибо они у них не от большого ума. Ибо что может быть чудеснее того мира (чудеснее не в плане его прекрасности, но воспринимаемого как чудо, с удивлением), где мы существуем; чем все, что вокруг нас; чем, наконец, мы сами? Сознание христиан с неумолимой скоростью направляется в далекие глубины абсурда, подразделяя все познаваемое по старой и глупой людской привычке на "обычное" и сверхъестественное. Но все обычное сначала ведь было удивительным, и лишь после того как стало мозолить глаза своими частыми появлениями, потеряло эту магическую способность.

С другой стороны, на поступки Христа можно взглянуть иначе. Допустим, он действительно, в отличие от других людей, которые привыкли плавать в воде, ступал по ней пешком, но стал ли он от этого величественнее, чем пловец Леонид, и стал ли он поэтому лучше любого другого человека вообще? Допустим, он действительно исцелял людей одним своим прикосновением, но стал ли он от этого более разумным и великим, чем Гиппократ или даже любой другой врачеватель, который тратит на получение медицинских знаний чуть ли не большую часть своей жизни, а затем, в оставшуюся ее часть, применяет эти знания на деле и приумножает их. Также допустим, что Христос действительно воскрешал усопших, но совершил ли он таким образом добрый поступок, если вернул в труп покинувшую его душу, заставив этих людей, которым природой была уготована иная судьба, и далее тяготиться мирским существованием. Христиане говорят, будто последнее подтверждает факт непосредственной связи их учителя с богом, ведь они уверены, что Иисус приходится ему сыном. Кем же они себя считают?

Вернусь к первому. Взгляни, что происходит сейчас: одни разделяют римскую веру, другие — греческую, третьи поклоняются числам, четвертые считают себя зороастрейцами, пятые — христианами, а иные ни во что не веруют. Живем ли мы в одной стране, Лукиан?

Будь здоров.