Джон Норвич - Нормандцы в Сицилии. Второе нормандское завоевание. 1016-1130 Страница 40

И всячески это показывали. Прохаживаясь взад-вперед по крепостной стене, они подбрасывали в воздух разные драгоценные вещи из городской сокровищницы, с помощью золотых и серебряных блюд пускали солнечные зайчики в глаза нормандцам, неловко столпившимся в свежевырытых рвах внизу, и смеялись над общеизвестной жадностью Гвискара, приглашая его подняться и взять себе то, что он видит. Но Роберт, рассказывает Малатерра, не оставался в долгу и радостно выкрикивал слова благодарности добрым горожанам за то, что они так хорошо сберегли для него его собственность, уверял, что скоро избавит от этой обузы.

Герцога Апулийского часто недооценивали, ему обычно удавалось быстро развеять это заблуждение. Первой неожиданностью для барийцев стало появление у их берегов нормандских кораблей. Сицилийский опыт и в особенности неудачная попытка осады Палермо, предпринятая четырьмя годами раньше, убедили Роберта в необходимости и важности поддержки с моря. Сразу по возвращении он стал собирать корабли по всему Адриатическому побережью, и, хотя сначала флот предназначался скорее для борьбы против сарацин, нежели против греков, теперь Роберт привел все имевшиеся в его распоряжении суда в Бари. Тогда его морские силы не шли ни в какое сравнение с тем флотом, которым он обладал через несколько лет, но они сделали свое дело. Выстроив корабли в ряд и соединив их большой железной цепью, скованной специально для этого случая, Роберт обнес заграждениями весь мыс, на котором стоял город. Корабли, располагавшиеся на концах шеренги, были пришвартованы к хорошо защищенному пирсу, таким образом воины могли взойти на эти корабли и, переходя с судна на судно, добраться до того звена в цепочке, на которое будет направлена атака. Тем временем нормандская армия расположилась вдоль стен и перекрыла все подходы к городу с суши. К немалому удивлению его жителей, город оказался в кольце. Никакие насмешки больше не доносились с крепостных стен. 5 августа 1068 г. началась знаменитая осада Бари.

Она была долгой и дорого обошлась обеим сторонам. Греческий военачальник Византий сумел каким-то образом проскользнуть через ряды нормандцев и спастись от преследования; он благополучно добрался до Константинополя и убедил императрицу организовать спасательную экспедицию. (Ему повезло, что он прибыл уже после отъезда императора в Малую Азию: Роман, которого нормандцы, находившиеся на расстоянии в семьсот миль, заботили гораздо меньше, чем сельджукские орды у дверей, запросто мог отказать.) В начале 1069 г. греческие корабли появились в Адриатике. Нормандцы их перехватили и после первых неудачных попыток все же потопили двенадцать грузовых судов у Монополи; но кордон вокруг Бари не выдержал прямого удара, и несколько кораблей, включая тот, на котором плыл Византий вместе с новым катапаном и выдающимся военачальником Стефаном Патераном, прорвались в гавань, доставив оружие и припасы осажденному городу. Случившееся не только задело гордость нормандцев, но и порождало мрачные сомнения; ведь если они не в состоянии обеспечить полную блокаду, Бари может стоять вечно. Но герцог Апулийский не отступал. Осада продолжалась весь 1069 г. и, несмотря на убийство Византия в июле, весь 1070 г. тоже. Однажды осенью Патеран, забеспокоившись из-за угрозы голода, а также из-за того, что некоторые горожане стали открыто выражать свои пронормандские настроения, задумал, в свою очередь, убить Гвискара. Однажды вечером, когда Роберт обедал в лачуге из бревен и прутьев, которую построили для него у крепостной стены, наемный убийца подкрался и метнул в него отравленное копье через щель в стене. Если верить Вильгельму из Апулии, только жестокая простуда, донимавшая Роберта, которая заставила его в этот самый момент наклонить голову под стол, чтобы откашляться, спасла ему жизнь. Благодаря счастливому стечению обстоятельств он остался цел и невредим, но на следующее утро нормандцы начали строить здание из камня, без щелей, чтобы в дальнейшем уберечь своего предводителя от подобных инцидентов.

Зима 1070/71 г. была тяжелой и для осажденных, и для осаждающих – физически и морально. Патовая ситуация сохранялась уже два с половиной года без всякой надежды на скорые перемены. Город получил помощь и мог получить ее вновь; но сейчас съестных припасов оставалось мало. Патеран решил обратиться к Византии с последним отчаянным призывом. Турецкая угроза была, как он знал, все еще велика. Но сам он пользовался некоторым авторитетом в столице, и была надежда, что он сумеет убедить императора Романа, добившегося определенных успехов в последней кампании, выделить часть своих ресурсов для спасения Апулии, пока еще имелась возможность это сделать. Нормандская морская блокада вновь оказалась недейственной: вскоре Патеран спешил в Константинополь.

Роберт Гвискар также хотел сдвинуться с мертвой точки. Его кордон, хотя и выглядел грозно, был практически бесполезен, а на суше городские стены оставались непреодолимым препятствием для его армии. Более того, его огромные осадные башни с удручающей регулярностью оказывались сожжены, всякий раз, как их выкатывали на позицию. Гвискар, судя по всему, преуспел в дипломатии, его главный агент Аргириццо, используя регулярные субсидии из нормандских денег, организовывал бесплатные раздачи пищи беднякам и тем самым (а также всевозможными другими способами) склонил большинство негреческого населения к пронормандским симпатиям; даже греки начинали чувствовать, что дальнейшее сопротивление бесполезно и пора приступить к переговорам. Но подобные суждения не находили отклика у правителей города; они продолжали упорствовать, а помощь из Византии, если бы удалось ее получить, воскресила бы боевой дух. Роберт также нуждался в притоке свежей крови, свежем взгляде и новых идеях для того, чтобы восстановить боеспособность своей армии. Он послал за Рожером.

Рожер прибыл с Сицилии, взяв максимально возможное количество людей и кораблей, в начале 1071 г. Он появился на редкость вовремя. Император Роман, хотя и был занят сельджуками, внял призыву Патерана, и по его приказу в Дураццо немедля стало собираться войско под командованием заклятого врага Гвискара Джоселина, нормандского правителя Мольфетты и главного зачинщика недавнего восстания. Он впоследствии нашел убежище в имперских владениях, где ему даровали титул герцога Коринфского. Патеран возвратился в Бари с этими вестями и велел горожанам внимательно наблюдать за морем и, как только они увидят приближающиеся византийские суда, зажечь сигнальные огни на стенах города, чтобы их спасители могли безопасно и быстро войти в гавань. Но надежда на освобождение от столь долгой осады ударила барийцам в голову. Как напоминает Малатерра, «ничто не приходит достаточно быстро для того, кто ждет», и в ту же ночь, хотя горизонт оставался темным, в воздухе звенели радостные голоса и шум празднеств, а крепостные стены казались охваченными огнем из-за горящих факелов. Осаждавшие сразу поняли, что происходит, и Рожер немедленно увеличил число дозорных, наблюдавших за морем. Так прошло некоторое время, и вот однажды ночью часовые доложили, что видели свет многих фонарей, «сияющих на верхушках матч, подобно звездам». Тотчас Рожер дал приказ своим воинам погрузиться на корабли, и они вышли в море навстречу врагу.

Малатерра уверяет – хотя это кажется неправдоподобным, – что греки приняли нормандские корабли за корабли своих соотечественников, которые вышли, чтобы их приветствовать, и были застигнуты врасплох. Так или иначе, шансы были неравные. Даже большое несчастье, постигшее нормандцев, когда сто пятьдесят воинов, все в тяжелых доспехах, столпились у одного борта корабля, перевернули судно и утонули, не помогло византийцам. Основной удар нормандцы направили на флагманский корабль – его легко было отличить по двум фонарям на мачте, – и вскоре несчастный Жоселин оказался пленником на судне Рожера, спешившего назад в нормандский лагерь, где его поджидал Роберт Гвискар. Роберт, пишет далее Малатерра, «очень волновался за Рожера… и, когда он услышал, что граф вернулся невредимым и с победой, он не мог в это поверить, пока не увидел его собственными глазами, но затем он разрыдался от радости, убедившись, что его брату не причинено никакого вреда. Рожер тогда нарядил Жоселина в роскошные греческие одежды и передал его в качестве пленника герцогу».

Нормандцы дорого заплатили за свою первую морскую победу, но она была решительной и полной. Из двадцати византийских кораблей, в ней участвовавших, девять было потоплено и ни один не смог проникнуть в залив Бари. Спустя несколько недель, в течение которых горожане постепенно приходили в отчаяние, военачальники, руководившие обороной, поняли, что они не могут держаться дальше. Арджириццо и его последователи захватили одну из главных башен и, не вняв мольбам тех горожан, которые боялись мести нормандцев больше, чем голода, сдали ее Роберту Гвискару; 16 апреля 1071 г. герцог вместе с Рожером проехал триумфально по улицам Бари. К большому удивлению барийцев, с ними обошлись милосердно. Мир был заключен на разумных условиях, и Роберт даже возвратил горожанам часть земель в окрестностях города, ранее захваченных нормандцами. Впрочем, он мог позволить себе проявлять великодушие. Со временем Юстиниана Бари был греческим – иногда столицей большой и процветающей провинции, иногда последним оплотом, чьи византийские знамена реяли в гордом одиночестве над беспокойной и враждебной страной. Но в этот день, в субботу накануне Вербного воскресенья, знамена взвились в последний раз.