А Немировский - Слоны Ганнибала Страница 40

Внезапно послышался отдаленный топот шагов, шум голосов. Видимо, к воротам, что на противоположной стороне римского лагеря, приближалось вражеское войско.

"Римляне готовятся к сражению, - решил Дукарион. - Наверно, подошел свежий легион".

- Наконец-то вернулись! - послышался голос старшего часового.

- Смотри, слонов привели! - воскликнул другой часовой. - Не за ними ли уходил Нерон?

Дукарион медленно отползал, стараясь держаться ближе к заросшей меже, видимо отделявшей владения двух хозяев. В небольшой рощице, уже не опасаясь, что его заметят, Дукарион встал и пустился бегом к своему лагерю.

Так стало известно, что консульское войско покидало лагерь, оставив в нем небольшое число воинов. Но куда оно уходило? Откуда у римлян появились слоны? Тревожные мысли овладели Ганнибалом.

На следующее утро Ганнибалу принесли кожаный мешок. Часовые обнаружили его у вала лагеря.

- Развяжи! - приказал Ганнибал часовому.

На траву упала окровавленная голова.

- Римская шутка? - презрительно сказал полководец, но тут же, охваченный внезапной догадкой, опустился на колени. - Вот мы и встретились, брат! - тихо произнес Ганнибал.

С какой-то необычной яркостью и отчетливостью в его потрясенной памяти всплыли детская, ковер на полу и эти щеки, раскрасневшиеся от борьбы. В ушах звенел торжествующий крик: "Рим победил!", и суровый оклик отца: "Оставьте эту игру, львята!" "Тогда Газдрубалу было шесть лет, мне девять, а Магону три года, - думал Ганнибал. - Тогда был еще жив отец, полный веры в будущее. Тогда в Карфаген прибыло двенадцать слонов, двенадцать индийцев, а Старик сомневался, что можно приручить ливийцев... Игра затянулась на долгие годы. Кончить ее труднее, чем начать".

Похоронив голову брата, Ганнибал повел свое войско на крайний юг Италии, в Бруттий.

В ХРАМЕ ГЕРЫ

Неподалеку от древнего Кротона [Кротон - греческая колония в Южной Италии] на покатом склоне обращенного к морю холма высился белокаменный храм Геры. Стройные кипарисы указывали мореходам место святилища. Здесь было прохладно даже в дни сияния Сириуса: зной июльского солнца не проникал через огромные глыбы, делавшие храм похожим на крепость. У подножия холма паслись стада одетых в шубы тарентийских овец [шерсть тарентийских овец была так дорога, что их спины покрывали овчинами], некогда принадлежавшие жрецам, а теперь ставшие собственностью войска, как и все, что вокруг. Здесь же, между двумя масличными рощами, вырос карфагенский лагерь. Во время бури брызги доходили до крайних шатров, и говор волн наполнял и шатры и внутренность храма.

Со ступеней святилища открывался вид на неоглядное море. Волны ряд за рядом бежали на скалистый берег. В их исхлестанных ветром гребнях угадывались причудливые очертания человеческих лиц и заломленных рук, виделось воинство, бросаемое в схватку с беспощадной стихией. Из-за узкой синей кромки, отделяющей море от неба, каждое утро вставал золотой шлем Мелькарта. Чем выше поднимал свою голову солнечный бог, тем яростнее и нестерпимее становился жар, из золотого шлем делался белым. Не так ли меняет окраску металл, когда его бросают в горн? Совершив по небу свой неизменный путь, Мелькарт в другой стороне моря сходил в волны, принимавшие цвет его шлема. И так день за днем.

Но ни шум волн, ни великолепное зрелище восхода и заката солнца не могли отвлечь полководца от мучительных мыслей. Он, для кого жизнь являлась схваткой, был обречен на бездействие, на ожидание вестей оттуда, куда перекинулась война. Казалось, о нем забыли и друзья и враги. Флот с продовольствием, посланный ему из Карфагена, уничтожен бурей у берегов Сардинии. Македонский царь Филипп V, обещавший ему помощь, заключил с Римом мир. Италия, терпевшая его, пока он побеждал, теперь окружила его молчаливой враждебностью. Стоило приблизиться ему к городу, ворота опускались. Пустели селения, их жители разбегались, сжигая посевы, уводя скот.

А его армия? Она состоит наполовину из уроженцев Италии: галлов, греков, кампанцев, самнитов. Он обещал, что поведет их на Рим. А вместо этого он увезет их в Ливию?! Нет, они не покинут Италии. Они могут сражаться только здесь, защищаясь от римлян и отстаивая свою свободу.

Все чаще и чаще Ганнибал думал о Сципионе, словно в имени и делах этого римлянина таилась разгадка судеб войны. Уже в том, что за годы пребывания в Италии, юный Сципион не только вырос и возмужал, но стал консулом, было что-то внушающее отчаяние. В кровавых схватках Ганнибал истребил целое поколение римских бойцов, но на смену погибшим пришли их сыновья, подрастают внуки. А где у него эта свежая, молодая поросль? Он и его ветераны - как сухие колючки, закинутые на землю Италии знойным ливийским ветром. У них нет корней, нет будущего. Почти полностью потеряна Иберия, страна, которую завоевали отец и Старик. Ганнибал ожидал, что после своих побед в Иберии Сципион высадится в Италии, чтобы встретиться с ним на поле боя и решить судьбу войны. Но римлянин направился в Сицилию. В этом было что-то оскорбительное, унижающее Ганнибала как человека и полководца. Сципион не удостаивал его вниманием, он не хотел его знать. Кровь приливала к голове Ганнибала. Он вспоминал сражения, в которых были разбиты римляне: Требия, Тразимен, Канны, - но и это не могло заглушить гложущую обиду. "Да, он прав, этот римлянин. Я уже больше не опасен, поэтому он повернулся ко мне спиной".

Из-за покрытого лесом мыса вынырнул корабль с крутым носом, прямым парусом и двумя рядами гребцов. По форме корабля и оснастке Ганнибал сразу узнал сторожевую гаулу. Такие суда охраняют берега Ливии и Иберии, но ими также пользуются для дальних плаваний, так как они имеют хороший ход. Какую весть принесет ему этот парус? Может, он порадует его победой в Иберии или гибелью римского флота, разбитого бурей?

Близ берега гаула спустила парус и вскинула стройные ряды весел. От ее кормы отделилась лодка. Двое сидели на веслах, третий, широкоплечий, коренастый, в синем плаще, стоял на носу. Он что-то кричал; видимо, торопил гребцов.

Ганнибал сбежал к берегу. Человек в плаще - это Магон. Видимо, что-то серьезное заставило его приехать из Карфагена, где он добывал денег для покупки слонов.

Спрыгнув на скользкие, покрытые водорослями камни, Магон молча обнял брата. Долго он не выпускал его из объятий, чтобы не видеть нетерпеливо ждущих глаз.

- Случилась беда, - сказал Магон, когда молчание стало невыносимым. Гайя умер, а Масинисса нам изменил. Он объявил войну Сифаксу и перерезал рабби, добивавшихся примирения. В его лагере видели послов Сципиона.

Ганнибал опустил голову. Дано уже он думал об опасности, которой подвергался Карфаген, виляя между Сифаксом и Гайей. Ганнону хотелось иметь союзниками их обоих. Выдача Софонибы за Сифакса, по тонким расчетам Ганнона, не должна была ожесточить Гайю. Гайя сам был против брака своего сына с дочерью Ганнона. Но Гайя умер. Еще двадцать лет назад отец в предвидении этой смерти заботился о том, чтобы привязать Масиниссу к Карфагену. А Ганнон все разрушил. Его обещание выдать дочь за Масиниссу, если тот проявит храбрость в войне с римлянами, было продиктовано желанием удалить Масиниссу из Карфагена. Ганнон рассчитывал, что Масинисса погибнет в Иберии, но нумидиец вернулся в Ливию и силой занял царский престол. Он объявил нам войну. У Сципиона появился могущественный союзник.

Ганнибал выжидающе взглянул в глаза брату.

- Теперь нас только двое, - молвил он глухо. - Как хочется, чтобы ты всегда был со мной! Но никому другому я не могу этого поручить. Никому!

- Я слушаю тебя, Ганнибал, - коротко сказал Магон.

Так должен был ответить воин полководцу, но в нарочитой сухости этих слов, в твердости голоса сквозило желание успокоить брата, показать, что в эти тяжелые дни он по-прежнему полон веры в успех.

- Тебе придется отправиться в Лигурию, - сказал Ганнибал. - Я пошлю с тобою Дукариона и всех галлов. Сейчас нас может спасти лишь восстание против Рима на севере Италии. Я дам тебе все корабли.

- А ты? - Магон вопросительно взглянул на брата. - Если подойдут римляне, у тебя не будет кораблей. И разве я могу забрать у тебя галлов, когда из Ливии ты не получишь ни одного воина!

- Римляне сюда не подойдут. Их еще пугает моя тень, тень Ганнибала, победившего при Тразимене в Каннах. Мог бы решиться на сражение со мной один Сципион, но теперь, когда изменил Масинисса, Сципион не будет медлить ни одного дня. Клянусь Мелькартом, он уже на пути в Карфаген!

ГОЛУБЬ АФРОДИТЫ

Сципион шел проходом, разделяющим каменные скамьи. Вскоре должно начаться представление "Антигоны", и театр города Лилибея был уже полон. Наряду с горожанами на скамьях было немало римских воинов, привлеченных слухами о замечательной игре в роли Антигоны афинского актера Филарха. Достаточно бросить взгляд на публику, чтобы понять: эти люди пришли сюда не за минутным развлечением. Зрители не раз уже видели "Антигону" в постановке местных актеров, и их интересовала трактовка бессмертного произведения Софокла актерами из Афин.