Леонид Беляев - Христианские древности: Введение в сравнительное изучение Страница 40

Впрочем, всю конструкцию многие считают гипотетичной. Монета скорее всего позже середины IV в., поскольку несет изображение «греческого креста» Вполне вероятно, что существовали два властителя с именем Изана — ранний (язычник) и более поздний (христианин). Вопрос сложения в Абиссинии христианских общин требует выяснения — чем, в частности, и занимаются различные экспедиции с конца 1960-х гг. Будем ожидать решения этой проблемы. В 1993-94 гг. в Аксуме Дэвиду Филипсону удалось как будто приоткрыть тайну, окружающую «великий обелиск» с ложной дверью и связанные с ним погребения, и собрать некоторые материалы, освещающие переход от язычества к христианству.

52 Интересна и поминальная надпись короля Георгия на большой мраморной плите XII в., которую Эвелин Уайт нашла в 1921 г. в церкви Дейр-эс-Сурийан в Вади Натрум (1921 г., Эвелин Уайт) прислоненной к стене алтаря — там, где ее оставили много веков назад, уходя после последней службы, монахи. Речь идет, видимо, о короле Макуры; названа дата его рождения (1106 г.), наследования трона (1130 г.) и смерти (1158 г.). Иными словами, этот король был младшим современником русского князя Владимира Мономаха. В другом монастыре, святого Симеона, нашли надпись «последнего христианина Нубии» (как тогда полагали), короля Кудаибеса († 1323). Она написана по-гречески и датирована 7 апреля 1322 г. (драматическим моментом, когда король уходил на битву с мусульманами).

Тексты встречаются в самом разном исполнении. Например, среди депинто на фрагментах керамики есть обещания трех кандидатов на должность диакона, данные ими своему епископу, Аврааму из Хермотиса, около 600 г., живо рисующие церковную обстановку и обычаи. Кандидаты обязуются следовать канонам, подчиняться приказам руководства и не брать взяток, а также выучить наизусть Евангелие от Иоанна.

53 Скоро другими собирателями были куплены и свитки манихейских псалмов. Расследование показало, что источник рукописей — ларец, найденный в Мединет Мали, римском гарнизонном городке в Фаюмском оазисе. Шмидту пришлось вложить в покупку свои деньги, зато в следующие годы он был занят, вместе с коллегами, важнейшим делом — расшифровкой и публикацией писем, гомилий, гимиов и жития самого Мани. При всем старании ученым не удалось обработать и опубликовать все найденное до войны. Часть текстов, увы, пропала при бомбежке Берлина (или, как полагают некоторые, была увезена в Россию).

54 Возле современной деревни Наг Хаммади (древний Хенобоскион) имелось заброшенное кладбище, возможно, связанное с руинами монастыря св. Пахомия. Рассказывают, что в 1945 г. крестьяне копали здесь гумус для удобрения полей и, как водится в подобного рода историях, некто Мухаммед Али аль Саннам нашел огромный горшок-пифос. Конечно, он разбил его в поисках золота, но обнаружил 13 переплетенных в кожу кодексов, написанных на папирусе, размером 25x15 см каждый. Посоветовавшись с местным коптским священником, чей сводный брат был человеком образованным, Мухаммед доверил ему отвезти в Каир одну из рукописей, где она попала в конце концов в Департамент древностей и была куплена музеем в 1946 г. за 250 фунтов. Большую часть одного из кодексов, оставшихся в деревне, сожгла жена Али, полагая его источником болезней в семье. Остальные разными путями через торговцев попали в Каир. Публикация потребовала очень много времени: книги были рассеяны между дилерами; всех отвлекла находка рукописей Мертвого моря; правительство Египта не могло в те годы помочь Музею в выкупе книг. Лишь в 1977 г. коптская библиотека была наконец опубликована Джеймсом М. Робинсоном. В ней было около тысячи листов текста, содержавших 52 гностических сочинения, в том числе такие важнейшие памятники, как «Евангелие от Фомы» и «Апокалипсис Петра». Создана она была в IV в. Напомним, что первый папирус с гностическим текстом был привезен в Европу из Египта еще в 1778 г., а в 1783 г. Британский музей уже купил коптскую рукопись гностического трактата «Pistis Sophia». (Frend, 1996; Robinson, 1981; Трофимова, 1989; Хосроев, 1991; Хосроев, 1997, там же подробная библиография).

55 Известный шедевр — серебряный дискос IX–X вв.: цельнолитое блюдо с низкорельефными, пройденными гравировкой и частью позолоченными изображениями. Три медальона заполняют композиции «Распятие», «Жены-мироносицы» и «Вознесение», в промежутках изображены «Даниил во рву львином», «Отречение апостола Петра» и «Кустодия» (стража Гроба Господня). В композициях отражены элементы несторианской догматики: отсутствие Марии в сцене Вознесения, а в Распятии — орудий страстей и самого креста. Надписи на блюде сделаны по-сирийски, хотя и не особенно грамотно. Паломнические сувениры, доставлявшиеся из Средиземноморья, служили не только реликвиями, но и образцами для копирования; до Азии доходили «ампулы святого Мины» из Египта VI–VII вв. и другие сосуды. (Даркевич, 1976, 63–68; Залесская, 1986).

56 Каменный сосуд XI–XII вв. с городища Торткуль-Тобе (музей г. Чимкента) с изображением христианских символов и византийских плетенок вместе с исламскими «арабесками»; синяя поливная ваза с изображением двенадцати апостолов (Иссык-Куль); серебряные сосуды клада 1923 г. в Чуйской долине.

ГЛАВА IV. МЕТОДЫ, ГИПОТЕЗЫ И ФАКТЫ

Сфера исследований древностей христианства в первой половине XX в. расширялась столь стремительно, что к 1950-70-м гг. наступило время подводить итоги сделанного. Хотя открытия ключевых объектов, о которых рассказано, были важным фактором, но в становлении истории церковных памятников как научной дисциплины не меньшую роль играло решение проблем исследовательского метода и получившие по-истине всемирный размах научные дискуссии.

Особое место заняли споры о путях анализа и интерпретации материала, за которыми стояли конфессиональные традиции и церковно-политические интересы. Только внесение в практику научных археологических методов и трезвого, критического отношения к письменным источникам позволило с 1930-40-х гг. отойти от апологетики и усилить объективность интерпретаций.

Быстрое возрастание объема информации заставило развернуть обсуждение и важнейших конкретных проблем. Благодаря изучению строительных особенностей и литургического устройства сотен древних церквей стало возможным приступить к решению вопроса о происхождении, причинах и путях развития форм христианского храма. Эти дискуссионные темы мы и выделяем как основные в историографии церковных древностей первой половины уже уходящего от нас века.

1. Римская школа: между апологетикой и объективностью[75]

Мы уже знаем, что школа получила имя «римской» не случайно и не только потому, что сложилась в Вечном Городе, являясь изначально одной из дисциплин теологии римского католицизма. В Средиземноморье II-III вв. огромная часть культурных импульсов исходила из Рима как Политического центра империи. Изучать древности раннего христианства в иных городах (Арле, Трире или Аквилее) часто означает изучать развитие римской традиции в каком-то конкретном месте. Школу называют «римской» и по другой причине: вплоть до сего дня почти все ученые, работающие в области христианской археологии, проходили ту или иную практику в Риме. Труды по археологии церкви в первом тысячелетии и сегодня в той или иной мере зависят от первых базовых сводов христианских древностей («корпусов»), составленных учеными римской школы.

Однако эта школа сложилась полностью в XIX в., когда история христианских древностей еще не нашла своего места в кругу уже существовавших культурно-исторических областей, таких как история античности и средневековья. Поэтому в XX в. она принесла противоречия методико-интерпретационного характера, определявшиеся борьбой между «апологетически-конфессиональным» и «объективно-научным» подходом, а также спором между специалистами-античниками («классиками») и теми, кто стремился разглядеть за фасадом эллинизма культуру раннего христианства.

«Конфессиональная опасность»

История христианских древностей в конце XIX в. находилась в тесной зависимости от церковной догматики и политики, которые вели, особенно в католических странах, непримиримую борьбу с быстро набиравшим силу рационализмом (достаточно напомнить о книгах Э. Ренана). На рубеже веков громко звучала тема гиперкритицизма и атеизма: Карл Каутский в «Основаниях христианства» (1908 г.) попросту отрицал существование реального Христа-чело-века; недалеко от него оказался и Альберт Швейцер в «Поисках исторического Христа». Тонко чувствующий де Росси написал в 1884 г.: «Мы все дышим атмосферой рационализма более или менее безрелигиозного (я не говорю антирелигиозного, это другое)».1 Церковь пыталась противопоставить наступлению «критиков» непримиримость догматизма и, даже стремясь остаться в рамках традиции, лучшие люди церковной науки неизбежно вступали в противоречие с сиюминутными требованиями клерикалов и политиков от религии. Тяжелое «наследие», которое оставлял XX век, хорошо показывает недавно опубликованный источник — двадцатилетняя переписка де Росси и Дюшена (Correspondance, 1995; изложение и цитаты по рец.: Хрушкова, 1998а).