Вениамин Рудов - Черная Ганьча Страница 40

Он прошел в квартиру без слов, прямо на кухню, сбросил с себя гремящий солдатский плащ.

- Приготовь чаю, - сказал, как приказал.

- Сейчас, Леша. Я сейчас. Пока умоешься, все на столе будет.

Холодная вода успокоила. Голов почувствовал бодрость, улыбнулся, повесил полотенце, в предвкушении хорошего ужина подмигнул:

- Однако для плепорции не мешало б...

Жена его поняла с полуслова:

- Я мигом, Леша. - С необыкновенной резвостью достала из холодильника бутылку "Арарата", поставила стограммовую рюмку. - Устал?

- Наливай. Себе тоже, - добавил, давая понять, что не сердится.

Жена просияла. С той же проворностью налила и себе полрюмки, выпила. Ее лицо сразу покраснело, увлажнились глаза.

Голов медленно потягивал коньяк - он знал толк в нем, пил маленькими глотками, стараясь не глядеть на голову жены, утыканную бигуди. Когда-то у нее были прекрасные волосы, каштановые, густые, теперь они поредели, и приходилось прибегать к спасительным завитушкам. Нечто вроде жалости шевельнулось в груди.

Он себе налил еще полрюмки, жене подлил.

- Много, - запротестовала она.

- Пей!.. В малых дозах коньяк - эликсир жизни.

Она деланно засмеялась:

- Ты скажешь.

- Пей!

- Ой, Лешенька...

- Ну!..

Она выпила и поперхнулась. Долго откашливалась, вздрагивая всем телом и выпучив глаза.

- Питух... - сказал насмешливо.

- Ты же заставляешь.

Он смягчился. Его всегда обезоруживала ее покорность.

- Ладно, мамочка, не обращай внимания, я сегодня не в форме. Генерал... А тут еще и Суров, будь он неладен.

- Зачем ты так? Он хороший, Суров.

- От хороших жены не убегают.

- Еще как! - Выпив, она осмелела. - Еще как уезжают! Сдуру, конечно. Потом жалеют. Глупая она, Вера. За Суровым любая с закрытыми глазами на край света...

Голов пить больше не стал, поднялся, засунув руки в карманы, спросил, пряча насмешку:

- Говоришь, любая?

- А то нет?

- И ты?

- А что я?

- Тогда не теряй времени, валяй к Сурову, пока Верка не опомнилась. Давай, давай.

Жена, обычно сносившая все его резкости безропотно, с той покорностью, какая вынуждала его извиняться, с молчаливым удивлением, точно жизнь свела их впервые, заглянула мужу в лицо, поднялась, и горестная улыбка тронула ее еще не старые, строго очерченные губы.

- Годы не те, Алексей. Ушли мои годы не знаю на что. А то бы пошла к Сурову, ей-богу, пошла бы!

- Что с тобой, Фрося?

Убирая со стола, она с тою же не сходящей с уст грустной улыбкой, словно рассуждая с собою вслух, продолжила начатое:

- Другим кажется, что ты меня осчастливил, дом, говорят, полная чаша, денег, известно, хватает, каждый год на курорты...

- На курорт, надо говорить.

- Спасибо, Леша, хоть под старость стал ты меня грамоте учить, бывшую официантку. А то ведь сколько живем - тебе безразлично, как я существую. Выходит, была официанткой в рабочей столовке на Пересыпи, а потом при тебе в той же должности. Ты и привык: Фрося сварит борщ, нажарит котлет, приберет, Фрося постирает - все Фрося...

Сидя на подоконнике у открытого окна, Голов слушал жену, не перебивая, - пускай выговорится. В ее словах было много неприятной для него правды, он хотел быть объективным, но подспудно выпирала обида: чего еще надо ей? Зарплату приносит всю, не пьет, чистоплотен в отношениях с женщинами. Разве виноват, что работа без остатка поглощает все время? Не может же, руководя важным делом, возложить на себя стирку, уборку и еще черт знает какие обязанности. Не сдержался от едкой колкости:

- Складно. Со слезой во взоре.

- Стыдно! - вскрикнула она. - Ты же... - Она уронила чашку, и та со звоном разбилась.

Голов нагнулся за черепками, у него покраснел затылок.

- Скажи на милость, я и не подозревал в тебе столько душевных рефлексий. Уйму лет прожито под одной крышей в неведении, и лишь сегодня, и то волей случайных обстоятельств, просветился. Ну и ну!..

Жена выждала, пока он собрал осколки:

- Думаешь, удивил своим хамством? Давно знаю, что ты меня не уважаешь, одного себя.

Голов сделал протестующий жест рукой:

- Инсинуация! Ложь.

- Не уважаешь, - повторила упрямо. - А я вот уважаю в тебе хорошего командира, с характером. Должность у тебя ответственная, и ты не тряпка, настоящий ты, Алексей. Недаром лучшая часть в округе, и дисциплина строгая, и боевая на высоком уровне.

- Ого! Ты в курсе дела.

- А ты как же думал! В своих женах недаром командиры боевых подруг видят. А я тебе жена, спутник. - Она тяжело вздохнула, спазматический всхлип сотряс ее всю. - Только не люблю тебя, Алексей, - произнесла через силу. Не за что. Для государственного дела - хорош, для меня хуже чужого.

Она хотела уйти, но он ее удержал:

- Постой, Ефросинья, наговорила семь верст до небес - и ходу. Чего ты хочешь?

- Теперь уже ничего.

- Хочешь поменяться ролями?

- Глупости, - устало сказала она. - Поздно. Спать пора.

- Успеешь. Ответь, чего ты хочешь?

- Раньше хотелось, чтоб ты меня человеком считал, боевой подругой, а годы прошли - привыкла. Вроде как на нелюбимой работе, когда уже поздно квалификацию менять. Она смахнула слезу: - Не нужно об этом. Очень тебя прошу.

До сегодняшнего вечера ему особенно не приходилось задумываться над своим отношением к жене. Знал: временами грубоват, невнимателен, подчас незаслуженно обижает. Но всегда старался как-то скрасить ей жизнь. "Ах ты, незадача какая, - подумал с досадой, - откуда она взяла, что я неуважителен к ней? В санаторий - вместе, случается, в гости - с нею, в академии учился она со мной в Москве..."

- Слушай, Фаина...

Из глаз ее брызнули слезы - Фаиной называл в первый год жизни, считая ее собственное имя слишком простым. Теперь вспомнил.

- Помолчи, Алексей... Фаину ты придумал... А я была Фросей и останусь ею... - Она ушла в спальню.

Голов снова уселся на подоконник, курил. Потом прошел в спальню. Жена еще не спала. На тумбочке горел ночник, как всегда, была приготовлена аккуратная стопка газет, которые Голов читал перед сном в постели. Все - как прежде. Внешне не произошло изменений в строгом и педантично хранимом укладе их жизни. Но что-то надломилось, в безмятежную жизнь безжалостно вторглось новое, и Голова одолели угрызения совести. Он присел к жене на кровать.

- У нас есть свободные деньги? - спросил он.

- Рублей сто пятьдесят, - ответила без запинки.

- Маловато. Это должно стоить дороже.

Ей подумалось, что он хочет как-то загладить свою вину дорогим подарком.

- У меня все есть, - сказала невпопад.

- На этот раз ты ошиблась, - ответил мягко. - Подарок имеет другое назначение. Будь добра, узнай, сколько стоит хороший современный магнитофон. И, пожалуйста, приобрети его, ну, что-нибудь в пределах двух - двух с половиною сотен ассигнуй. К концу следующей недели.

- Обождал бы до зарплаты. - Она умышленно не спросила, кому дарит магнитофон.

- Нельзя. - Он погладил ее обнаженную руку.

Поднялся, взял с тумбочки листок бумаги и карандаш, написал несколько слов:

- Закажи граверу.

Придвинув к себе ночник, прочитала написанное, удивилась:

- За что это ты ему?

- Просто так не дам, знаешь ведь.

- Это какой же Шерстнев, что машину разбил?

- Именно.

Ждал, станет расспрашивать, проявит чисто женское любопытство. Поинтересуется, с какой стати он тратит деньги на солдата, свои личные и к тому же немалые.

Она сложила листок, перегнув вдвое, спрятала в ящик тумбочки.

- Хорошо, закажу. Сделаю, как ты хочешь.

Поморщившись, он сдержал себя:

- Не я хочу. Солдат мне спас жизнь.

- Лешенька! - Жена встревоженно поднялась: - Почему ты молчал? - С заботливостью, которая всегда его покоряла, она принялась хлопотать, приговаривая: - Как это я, дурища... Нашла время... Ну вот, ну... что же ты!..

- Уймись ради бога, - ответил со смехом.

Они долго лежали без сна, рядышком, как в молодости, оба взволнованные. В соседней комнате тикали часы. На кухне капала вода из неисправного крана. Голов виновато подумал, что даже это не мог взять на себя - долго ли водопроводчика вызвать? И еще подумал, что пора разгрузить жену от многих забот по дому, которые может выполнить сам.

26

Суров с Людой шли по тому самому косогору, у подножия которого месяц с лишним назад он переносил ее на руках через поток. Люда увлеченно рассказывала о чудо-птице коростеле, который каждую осень пешком отправляется из белорусских лесов на зимовку в Италию, лишь изредка подлетывая у водных преград.

- Легко сказать: пешком! - с жаром говорила Люда. - Попробуйте себе представить: пичуга идет через всю Европу. Колоссально!

Суров нес ее туфли и сумочку, завернутые в газету. Больше месяца Люда за ними не приходила, а сегодня, собираясь в дорогу на юг, он обнаружил их и решил отнести хозяйке. Горячность девушки его забавляла.

- Неужели в такую даль - на своих двоих?

- Как не стыдно, Юрий Васильевич! Я хоть не фенолог, но сии сведения мною почерпнуты из абсолютно достоверных источников.