Неизвестен Автор - Севастополь (сборник) Страница 40

Генерал поцеловал ее в губы. Он снова положил руку на ее лоб. Нина закрыла глаза, ясная улыбка шевельнула ее губы и застыла навсегда.

В палате, вдоль стен, стояли пришедшие проститься с "чапаевской Анкой" боевые командиры-приморцы. Они подходили к постели Ониловой и целовали ее, своего верного и бесстрашного боевого соратника…

А. Абульгасан

Бастионы дружбы (отрывки из романа)

Вот уже два месяца, как на город сыплются бомбы, и весь он, с его улицами и площадями, бульварами и переулками, находится под ожесточенным огнем неприятельских орудий… День за днем взлетают на воздух здания, пылают жилища, рушатся потолки и стены, гибнут мирные жители. Но Севастополь стоит как неприступный бастион, и воля к борьбе не покидает его ни на минуту.

Кеян Гаджиев браво шел впереди, рядом с политруком, слыша за собой дыхание и мерный шаг идущих за ним бойцов. Сбоку проезжали машины, орудия, повозки. И куда бы ни посмотрел Кеян, всюду он видел движение — деятельность, которую, казалось, невозможно замедлить или приостановить.

Бойцы знали, что прохожие провожают их взглядом, и старались не ударить лицом в грязь. Марш был нелегкий. Непривычной казалась теплая одежда, да и груз у каждого солидный: вещевой мешок, оружие, лопатка, противогаз, каска. Многие уже обливались потом. Но никто не убавлял шага.

Оживление, царившее в городе, устремленный к фронту поток техники, боеприпасов и войск, деловая уверенность жителей — все это воодушевляло бойцов, вселяло в них чувство гордости, сознание ответственности.

На одной из улиц образовался затор, и роте пришлось на несколько минут остановиться. Тут Гаджиев со всей очевидностью убедился в том, какое благотворное влияние оказал город на бойцов за несколько часов их пребывания здесь.

Желая похвастать своим знанием русского языка, боец Гулам Аскеров обратился к седобородому кряжистому старику, дежурившему у ворот.

— Послушайте, дедушка! — сказал он. — Ради чего вы сидите здесь под бомбами и снарядами? Почему не уезжаете отсюда?

Его товарищ Селим Набиев, который неплохо понимал по-русски, тут же ответил за старика:

— Потому, что у человека есть честь и достоинство!

Старик же, смерив Гулама строгим взглядом, сказал:

— По всему видать, молодой человек только прибыл, а уж сразу об эвакуации завел речь. Если так, то, может, и приезжать не стоило. А?

— Ну что, Гулам, получил? Утерся? — сказал сержант Махмуд Алиев. С презрением посмотрев на Гулама, он обратился к старику на отличном русском языке: — Папаша, он это сказал только из уважения к вашим летам. То есть он хотел сказать, что вам здесь беспокойно… А уж мы-то отсюда уходить не собираемся.

На лице старика появилась одобрительная улыбка.

— Вот это правильно, молодец!.. Оно, конечно, есть такие, которые покоя запросили. Уехали, значит. А я вот не могу, да и все тут! Как говорится, старикам везде у нас почет. А разве сыщешь дело почетнее, чем оборона Севастополя?

Старик был важен в своем овчинном тулупе, шапке-ушанке и валенках. На боку у него висел противогаз, а руки, одетые в теплые варежки, привычно держали винтовку. Блеск его живых глаз и легкость, с какой он носил тяжелый тулуп, свидетельствовали о том, что старик еще крепок. Он говорил Махмуду:

— Как же я отсюда уеду? Я, брат, родился в день освобождения Севастополя. Так уж подгадал. Вот теперь и посчитай, сынок, сколько мне лет. А все без малого тут прожил. Отец мой погиб здесь в ту оборону. На Братском кладбище похоронен. Я за этот город второй раз дерусь.

Первый раз — еще в гражданскую, и сын тогда же за него жизнь отдал… На кладбище Коммунаров могила его… А сейчас черед пришел защищать Севастополь и внуку моему Сергею. Он отделением командует в морской пехоте. Старшина второй статьи Сергей Павлов!

— Мы все, дедушка, прибыли сюда, чтобы вместе с твоим Сергеем отстоять город. И отстоим!

— То-то! — улыбаясь, но строго произнес дед. И он стал рассказывать о своем внуке, о том, что Сергей совсем недавно заходил к нему со своей приятельницей Лидой, совсем недавно, ну, часа два назад, отпуск им дали в город. И вдруг, заметив Тапдыга, схватил его за рукав.

— Вот Серега мой вроде тебя будет, такой же богатырь! — сказал он. — Только ты смуглый, а он светлый.

Разговор бы еще продолжался, но идущая впереди рота двинулась дальше. Всем было жалко расставаться с севастопольским ветераном.

Старик долго не отпускал руку Махмуда.

— Понравился ты мне, парень! — говорил он. — И по-русски хорошо говоришь. Будешь в городе, приходи ко мне в гости. Запомни: улица Пирогова, 17. Спросить деда Анисима. Приходи обязательно. Сергей с Лидой часто бывают. Они в школе вместе учились. Лида вас чаем угостит…

— Ладно, ладно, папаша! — ответил Махмуд и, помахав рукой, пристроился к своему взводу.

— Вот так дед!

— А какой крепкий!..

— Да не он один — весь город такой!..

Под вечер рота Гаджиева у Графской пристани погрузилась на катера и переправилась на Северную сторону. Некоторое время опять шли по дороге, поднялись на бугор, потом свернули направо и взяли направление на высоты Мекензи. Уже в полной темноте миновали Братское кладбище, оставили в стороне так называемую «Первую» и «Вторую» высоты и глубокой ночью подошли к расположению зенитной батареи Соловьева, по пути нагнав отделение морской пехоты, также посланное в помощь зенитчикам.

На батарее было тихо. Только изредка перекликались часовые да время от времени наблюдатели докладывали дежурному о подозрительной суете в лагере противника.

Было уже два часа ночи, когда стрелки заняли предназначенные для них позиции и все офицеры собрались у командира батареи. Соловьев познакомил пехотинцев с обстановкой. Он развернул карту и подробно рассказал о расположении наших сил и сил противника, сообщив данные о соседях справа и слева. На рассвете решили провести объединенное партийное собрание батареи Соловьева и роты Гаджиева.

Гаджиев расположил свою роту следующим образом: у самой дороги, ведущей из Мекензи в Севастополь, он поставил взвод Холмогорцева, а взвод Рашидова разместил правее и несколько позади первого. Станковый пулемет был установлен на маленькой высотке между орудием Шкоды и ротой так, чтобы можно было держать под обстрелом и дорогу.

Сам Гаджиев занял место почти посредине между своими подразделениями, на маленьком бугорке, где была глубокая воронка. Отсюда он мог видеть не только Холмогорцева и Рашидова, но и огневые позиции батареи, а также позиции взаимодействующей слева бригады морской пехоты, расположенной по ту сторону шоссе. Политрук Мададов сразу попросился к Холмогорцеву и занял маленький окопчик у самой обочины на фланге первого взвода.

Как только началась артподготовка, бойцы полушутя-полусерьезно попросили политрука находиться в таком месте, где он был бы виден им во время боя. Так он и сделал. И теперь Гараев, Талыбов и Кулиев часто на него поглядывали из своего окопа, расположенного несколько выше.

Мададов изредка высовывался из укрытия и посматривал по сторонам. Впереди он видел склоны высот Мекензи, откуда сейчас били вражеские орудия, а справа, из рассеивающегося понемногу утреннего тумана, начинали проступать очертания города. Это — если приподняться над бруствером. Но и пригнувшись от осколков, он мог видеть длинные стволы зениток Соловьева и над ними, на каменистой высотке, покрытой кустарником, наблюдательный пункт батареи. Позади, в тылу, можно было различить одинокую часовню у дороги и каменную ограду Братского кладбища. Где-то дальше начиналась Северная сторона.

Когда разорвались первые снаряды, Мададов вспомнил вчерашний артналет и Кеяна Гаджиева, который бесстрашно стоял под обстрелом.

"Молодец он, право, молодец", — подумал политрук.

А в это время невдалеке от политрука, у себя в воронке, слегка высунувшись, лейтенант смотрел в бинокль. В поле зрения случайно попал профиль Галандара Кулиева. Лицо у него было озабоченное, губы шевелились, казалось, он что-то считает. Вероятно, он подсчитывал количество разрывов.

Потом лейтенант увидел Тапдыга Гараева. Богатырь в этот момент обернулся к кому-то из товарищей и задорно подмигнул, словно хотел сказать: "Пусть стреляет. Мы не из пугливого десятка".

Чуть впереди приподнялся над землей Абас Талыбов. Он с улыбкой поглядывал на соседей, видимо показывая, что теперь его уже ничто не страшит.

Довольный тем, что его бойцы не растерялись, Гаджиев повернул голову в сторону орудий. Трудно было разобрать, что там происходит. Лейтенанту показалось, что клочок земли, занятый батареей, вот-вот взлетит на воздух.

Грохот все нарастал. Огонь, словно смерч, проносился по обеим сторонам дороги, кругом то и дело вздымались черные столбы. Видимо, противник решил во что бы то ни стало разделаться сегодня с батареей. Он не жалел боеприпасов. Кучные разрывы мин и снарядов сотрясали землю, и над головой во всех направлениях, жужжа, проносились осколки и камни.