Русское тысячелетие - Сергей Эдуардович Цветков Страница 40

Война привела к крупным потерям в казачьих частях. Казаки, превосходно воюя с татарами и поляками в южнорусских степях, не умели биться против регулярной армии шведов. Так, из 1700 человек одного казачьего отряда, посланного воевать в Польшу, вернулись домой всего 80.

Но главное ущемление интересов гетмана и казачества заключалось в том, что Пётр пытался сторговаться с Польшей за счёт Малороссии. Верность Августа II и его конфедерации, по мысли царя, следовало оплатить украинскими землями. Мазепа знал об этом торге, и нельзя поручиться, что и у него и его старшин временами не возникала мысль, как у прежних неверных гетманов, говоривших царю: «Даёшь [полякам] не то, что сам взял… не саблей нас взяли», и не являлось старое желание самим о себе позаботиться.

Правда, Мазепу могло сдерживать весьма существенное обстоятельство — во всех своих бедах казаки винили именно его. «Что наш гетман? — говорили они. — Он в Москву ездит да милости получает… а о нас не радит, что мы на царской службе разоряемся». Сотник Мандрыка высказывался ещё определеннее: «Не буде у нас на Украине добра, пока сей гетман живый буде, бо сей гетман — одно за царём разумеет».

Казаки в любой момент могли крикнуть: «За гетманство Мазепы биться не хотим!» — и тогда прощай и почёт, и власть, и богатство.

Это заставляло Мазепу тщательно обдумывать каждый свой шаг. Не надо забывать и о том, что он вряд ли смог бы воспользоваться плодами своей новой измены даже в случае успеха: в то время Мазепе было уже за шестьдесят, а наследников у него не было. По зрелом размышлении ему выгоднее было держать сторону Петра, чтобы сохранить за собой гетманство и спокойно дожить свой век.

По свидетельству самых близких к нему людей, долгое время он так и поступал. В 1705 году, когда Мазепа стоял с обозом под Замостьем, к нему тайком прибыл из Варшавы некто Франтишек Вольский с секретным «прелестным» письмом от Станислава Лещинского. Мазепа выслушал предложения короля и немедленно сдал гонца под караул царскому чиновнику Анненкову. Вольского подвергли пытке, а письмо Станислава Мазепа переслал царю. На следующий год последовали новые предложения, сделанные через куму Мазепы княгиню Дольскую. Получив от неё второе письмо, гетман засмеялся и сказал:

— Глупая баба! Хочет через меня царское величество обмануть, чтоб его величество, отступая от короля Августа, принял в свою протекцию Станислава и помог ему утвердиться на польском престоле, а он обещает государю помочь в войне шведской. Я об этом её дурачестве уже говорил государю, и его величество посмеялся.

А при чтении её третьего письма Мазепа уже кричал в гневе:

— Проклятая баба обезумела! Прежде меня просила, чтобы царское величество принял Станислава в свою протекцию, а теперь другое пишет, беснуется баба, хочет меня, искусную и ношеную птицу, обмануть. Погубила бы меня баба, если б я дал ей прельстить себя! Возможное ли дело, оставивши живое, искать мёртвого и, отплывая от одного берега, другого не достигнуть? Станислав и сам не надеется царствовать в Польше, республика польская раздвоена; какой же может быть фундамент безумных прельщений этой бабы? Состарился я, служа верно царскому величеству, и нынешнему, и отцу его, и брату. Не прельстили меня ни король польский Ян, ни хан крымский, ни донские казаки, а теперь, при конце века моего, баба хочет меня обмануть!

Мазепа сжёг письмо Дольской и велел своему секретарю Орлику написать ответ: «Прошу вашу княжескую милость оставить эту корреспонденцию, которая меня может погубить в житии, гоноре и субстанции; не надейся, не помышляй о том, чтоб я, при старости моей, верность мою царскому величеству повредил».

Дольская действительно приостановила переписку на целый год.

Но в 1706 году произошли два важных события, видимо несколько «повредившие» верность гетмана его царскому величеству. Историк С. М. Соловьёв рассказывает, что в июле Пётр приехал в Киев. Мазепа задал в его честь большой пир. Когда и царь, и остальные, по обыкновению, крепко выпили, Меншиков громко сказал Мазепе, кивнув на старшин:

— Гетман Иван Степаныч! Пора теперь приниматься за этих врагов.

Мазепа ответил также громко:

— Не пора!

— Не может быть лучшей поры, — настаивал Ментиков, — когда здесь сам царское величество с главною своею армией.

— Опасно будет, — отвечал Мазепа, — не кончив одной войны с неприятелем, начинать другую, внутреннюю.

— Их ли, врагов, опасаться и щадить, — шумел Меншиков, — какая в них польза царскому величеству? Ты прямо верен государю, но надобно тебе знамение этой верности явить и память по себе в вечные роды оставить, чтоб и будущие государи знали и имя твоё ублажали, что один такой был верный гетман Иван Степанович Мазепа, который такую пользу государству Российскому учинил.

После этих слов царь поднялся и пресёк разговор. Мазепа отвёл старшин и полковников в соседнюю комнату и сказал:

— Слышали все? Вот всегда мне эту песню поют, и на Москве, и на всяком месте; не допусти им только, Боже, исполнить то, что думают.

Между полковниками начался сильный ропот. Видимо, после этого разговора и проснулась измена в «славном, его царского величества, Войске Запорожском».

Однако сам гетман лично ещё не был задет, а это для него было главное. Но вот та же искусительница, княгиня Дольская, шлёт ему новое письмо, в котором приводит слова, сказанные генералом Ренном в разговоре с Шереметевым: «Князь Александр Данилович Меншиков яму под ним [Мазепой] роет и хочет, отставя его, сам быть гетманом в Украине». Дольская попала в больное место. Мазепа и сам с некоторых пор подозревал, что Меншиков метит на его место. Гетману было над чем призадуматься. Влияние Меншикова на царя было огромным, в этом с ним могли соперничать, пожалуй, только двое людей: Лефорт и Екатерина I. Пётр называл его «мой милый друг», «мой брат» и даже «дитя моего сердца». Из русских вельмож один Данилыч подписывался под письмами царю без непременного «раба». У Мазепы были веские причины полагать, что царь не откажет своему любимцу в такой «мелочи», как малороссийское гетманство.

— Свободи меня, Господи, от его господства, — сказал Иван Степанович после чтения письма Дольской и