Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года - Кристина Шпор Страница 40

на автомобилях, автобусах и поездах. Министр внутренних дел Австрии сказал, что к ночи того дня 8100 восточных немцев прибыли в Австрию, двигаясь в Западную Германию, и что этот поток постоянно растет. Вместе с этим потоком, как заметил Крейг Уитни из «Нью-Йорк таймс», «ожил германский вопрос, эта мечта или страх объединения Германии». Он процитировал одного из видных американских дипломатов: «Это не произойдет в ближайшее время, но о нем начали размышлять всерьез. Это перестало быть пустой банальностью»[339].

12 сентября Коль послал Немету телеграмму с благодарностью за этот «великодушный акт гуманизма». В тот же день канцлер в полной мере использовал воцарившуюся в Германии эйфорию на съезде своей партии в Бремене, где кое-кто из христианских демократов решил попробовать его свергнуть. Там он объявил, что больше никогда ответственные западногерманские деятели не будут побуждать восточных немцев к побегу. Но, «само собой разумеется, что любого, кто придет к нам из Восточной Германии, мы будем приветствовать как немца среди немцев». Обращаясь к национальным чувствам и выступая как настоящий патриот, канцлер Коль сумел парировать вызовы своему лидерству и добиться подтверждения своего статуса как руководителя партии. Не в первый и не в последний раз за эти бурные годы международная политика возобладала над внутренними делами[340].

К концу сентября от 30 до 40 тыс. человек – намного больше, чем ожидали даже информированные круги, – проследовали на Запад этим путем[341]. Режим Хонеккера был в ярости, но теперь Восточная Германия оказалась дипломатически изолирована в Варшавском пакте. Решающим стало то, что Москва почти не протестовала. Наоборот, официальный представитель МИДа Геннадий Герасимов сказал лишь, что открытие границы «было необычным и неожиданным шагом», но что это напрямую не задело СССР. То, что Советский Союз согласился с венгерским решением, тем самым еще больше уводя Кремль от Восточного Берлина, было серьезным ударом по репутации режима Хонеккера. Под вопросом оказалось даже долгожданное присутствие Горбачева на праздновании сорокалетия основания ГДР 7 октября. Не было тайной, что Горбачев очень не любил «му…ка» Хонеккера, как он сказал Черняеву. И советский лидер точно не хотел выглядеть человеком, поддерживающим твердолобую позицию Хонеккера против более реформистски настроенных восточногерманских коммунистов. На самом деле после своей триумфальной поездки в Бонн он объяснял Хонеккеру, используя самые общие выражения, что СССР меняется. «Такова судьба Советского Союза, – заявлял он, – но это не только его судьба; это и наша общая судьба». Точно так же он не собирался рисковать своими близкими дружескими политическими отношениями с Колем; политика Горбачева в отношении ГДР, как и политика Немета, во многом зависела от надежд на западногерманские финансовые вливания, обещанные канцлером во время визита советского лидера в Бонн в июне[342].

Будучи не в состоянии мобилизовать Варшавский пакт на свою поддержку, правительство Восточной Германии до конца использовало собственные возможности. В течение сентября оно наложило жесткие ограничения на поездки граждан ГДР в Венгрию. И хотя многие все-таки смогли уехать, сама эта политика имела своим следствием разворот потока людей в сторону западногерманских посольств в Варшаве и Праге. К 27 сентября возле посольства в Варшаве скопилось около 500 восточных немцев, а возле посольства в Праге – 1300[343].

Праге досталось больше, потому что Чехословакия в любом случае лежала на транзитном маршруте восточных немцев, надеявшихся попасть на Запад через Венгрию, и эмигранты из ГДР попросту оставались в Чехословакии вместо того, чтобы возвращаться домой. Это были люди, которые до того не обращались за постоянной выездной визой в Западную Германию, и те, у кого не было надлежащих документов для въезда в Венгрию. Опасаясь быть задержанными властями Чехословакии для последующего возвращения в ГДР, они надеялись достичь своей цели, сидя на территории западногерманского посольства, занимавшего дворец XVIII в. в центре Праги, чей прекрасный парк превратился в грязный и антисанитарный лагерь для беженцев.

К концу месяца свыше 3 тыс. человек жили внутри и возле основного здания посольства и 800 из них были детьми. На всех приходилось четыре туалета. Женщины и дети укладывались спать на туристические резиновые коврики, а мужчины по очереди спали в палатках, неуместно натянутых под черными барочными статуями богинь в когда-то элегантных парках. Питание было самым простым: кофе, чай, хлеб с джемом на завтрак и тарелка густого супа в обед и ужин, причем все это готовили в дымных и пахучих полевых кухнях, расположившихся за коваными парковыми воротами. «Иногда давали по одному апельсину на двоих или троих детей для витаминов», – устало говорила одна юная мама[344].

Бонн отчаянно стремился к переговорам о том, чтобы этих гэдэровских скваттеров пропустили на Запад, и Генеральная ассамблея ООН, проходившая 27–29 сентября в Нью-Йорке, явилась отличным шансом для Геншера. На полях Генассамблеи он смог спокойно обсудить это дело с советскими, чехословацкими и восточногерманскими партнерами[345]. По просьбе Геншера Шеварднадзе настаивал, чтобы Восточный Берлин «сделал что-нибудь», и Хонеккер, после одобрительного решения Политбюро 29 сентября, предложил Бонну разовую сделку: те, кто занял посольства, смогут отправиться на Запад, если их «выезд» в ФРГ будет представлен как «выдворение» из Восточной Германии. Таким образом Хонеккер мог продемонстрировать, что он сохраняет контроль, поскольку выгоняет предателей из своей страны. Чтобы показать, что он дирижирует всем процессом, восточногерманский лидер настаивал, чтобы беглецы были вначале возвращены из Праги в Германию в опечатанных вагонах, прежде чем их отправят в Западную Германию. Хонеккер хотел использовать это путешествие, чтобы установить личности всех спасающихся, с тем чтобы власти ГДР могли конфисковать их имущество. Опечатанные вагоны имели давнюю историческую коннотацию, напоминавшую транспортировку в концлагеря нацистской Германии. Существовали опасения, что поезда в ГДР могут остановить. И все-таки правительство Коля согласилось на предложение Хонеккера, потому что по меньшей мере эта договоренность позволяла рассматривать беженцев из Восточной Германии как легальных эмигрантов, а не как бесправных беглецов, – и это было частью общих усилий ввести кризис в рамки международного права и всеобщих гуманитарных ценностей[346].

Как только на заре 30 сентября Геншер прибыл из Нью-Йорка домой в Бонн, он уже был готов претворять в жизнь этот план. С небольшой группой помощников он отправился в Прагу. Другие дипломаты из ФРГ направились в Варшаву с аналогичной миссией. Перед обеими группами стояла непростая задача контроля за упорядоченным исходом и обеспечением того, что ГДР уважает согласованные условия. Геншер приземлился в чехословацкой столице после полудня и тут узнал, что – в нарушение достигнутой договоренности – ему не разрешат сопровождать беженцев в их «поезде свободы». Теперь Хонеккер решил, что ехать смогут только западногерманские официальные лица более низкого уровня; он не хотел избыточной шумихи вследствие присутствия министра иностранных дел другой страны вместе с искателями свободы[347].

Геншер,