Михаил Худяков - Очерки по истории КАЗАНСКОГО ХАНСТВА Страница 41

В 1561 году турецкое правительство предполагало идти войной против России для освобождения Астраханского ханства, но этот проект был осуществлен лишь в 1569 году. Осенью этого года соединенное турецко-крымское войско заняло Астрахань, но не могло ее удержать, и в 1570 году русское правительство посредством дипломатических переговоров добивалось мира с турецким султаном. Русское правительство уничтожило свою крепость, построенную в Кабарде, но султан требовал освобождения Казани и Астрахани или же того, чтобы русский царь признал себя данником Турции. Того же требовал крымский хан Даулет, который подкрепил свое требование победой над тестем Ивана IV черкесским князем Темрюком.

Весною 1572 года крымское войско вторглось в Россию, обходным путем переправилось через Оку и направилось к Москве. Царь бежал с фронта мимо Москвы в Ярославль. 24 мая Москва была сожжена вся дотла, уцелел только кремль. Так совершилась расплата с русскими за взятие ими Казани. При последовавших затем мирных переговорах хан Даулет заявил: "Жгу и пустошу Россию единственно за Казань и Астрахань"… М. Н. Покровский дал следующую оценку этой войне: "По своей непосредственной разрушительности крымский набег далеко оставлял за собою все, что могли нажечь и награбить литовские партизаны".[262] Весь Московский посад татары выжгли[166] дотла, и, как мы помним из рассказов Флетчера,[263]17 лет спустя он не был еще вполне восстановлен. Целый ряд других городов постигла та же участь. По тогдашним рассказам, в одной Москве с окрестностями погибло до 800 тысяч человек, в плен было уведено 150 тысяч. Общая убыль населения должна была превышать миллион — а в царстве Ивана Васильевича едва ли было 10 миллионов жителей. При том опустошению подверглись старые и наиболее культурные области; недаром потом московские люди долго считали от татарского разорения, как в XIX веке долго считали от "двенадцатого года".[264] Со времени своего набега на Москву хан Даулет получил среди татар прозвище "Взявший столицу".[265]

Русское правительство отказалось от Астраханского ханства и выставило требованием- лишь установление совместного с Крымским ханством протектората над Астраханью. В виду затянувшихся дипломатических переговоров, хан Даулет снова вторгся в Россию. Совершенно неожиданно для русского войска переправившись чрез Оку, крымцы уже подходили к Москве. В 50 верстах от русской столицы, на р. Лопасне крымцы проиграли сражение (1 августа 1572 г.) и были принуждены отступить. При последовавших затем мирных переговорах хан Даулет заявил Ивану IV: "Долго-ли враждовать нам за Астрахань и Казань? Отдай их, и мы друзья навеки. Тем спасешь от греха, ибо, по нашим книгам, не можем оставить царств мусульманских в руках у неверных". Русское правительство, воспользовавшись последней победой, отвечало вполне отрицательно, и крымское правительство отказалось от освобождения Казанского ханства, продолжая настаивать на восстановлении лишь Астраханского ханства. Таким образом, судьба Казанского ханства была окончательно решена через 20 лет после взятия русскими его столицы.

В 1582 году, население бывшего Казанского ханства предприняло громадное восстание против завоевателей. Причиной этого восстания с исчерпывающей полнотой освещены проф. Н. Н. Фирсовым.[266] Русский летописец вынужден был констатировать печальную репутацию, которую заслужили победители в завоеванном крае:[167] "Тридцать один год прошел от покорения Казани, и окаянные басурманы не захотели жить под государевою рукою, воздвигли рать, пленили много городов. Царь, видя их суровость, послал в Казань бояр и воевод с приказом пленить их, Но поганые, как звери дикие, сопротивлялись рати московской, побивали московских людей то на станах, то на походах; бояре и воеводы не могли их усмирить".[267] Восстание было усмирено лишь с построением целой линии крепостей в черемисской земле в 1584 году (Царевосанчурск, Царевококшайск, Уржум и Малмыж).

Дальнейшая судьба ханов Казанских. После падения Казанского ханства в живых остались три хана Казанских из различных династий — Шах-Али, Утямыш и Ядыгар.

Покинув престол 6 марта 1552 года, Шах-Али уехал в Свияжск. Он предполагал провести здесь весну, но русское правительство вызвало его в Москву и привлекло его к участию в заседаниях боярской думы при обсуждении плана предстоявшей компании. Из Москвы хан был направлен в Касимов речным путем, на судах — "понеже царь (Шах-Али) велие тело имяше и не могий скоро на конех ездити: разумичен же царь преизлише, но не храбр сый на ратех, и дружине своей не податлив".[268] В походе 1552 года Шах-Али командовал касимовским войском. При переправе чрез Волгу он получил приказание занять Гостиный остров, во время осады он находился на самом ответственном фронте, вместе с полками Большим и Передовым, со стороны Арского поля, но на приступ касимовские татары, по распоряжению штаба, не были поведены и были отправлены в тыл для охраны обоза и штаба и на случай преследования вылазки из Казани по Арской и Чувашской дорогам. Хан участвовал во всех военных советах во время осады. При общем ликовании русских после взятия города царю принес поздравление и Шах-Али, но в довольно сдержанных выражениях, — он кратко сказал: "Буди, государь, здрав, победив сопостаты, и на своей вотчине на Казани вовеки!" — на что Иван милостиво ответил, что хану самому известно, сколько раз посылались войска против Казани, известно также ожесточение казанцев, и вот теперь бог сотворил свой праведных суд — русским показал свое милосердие, а казанцам отмстил за кровь христианскую.[269] [168]

По окончании похода Шах-Али возвратился в Касимов к управлению своим уделом. В феврале 1552 года ему было обещано русским правительством за добровольную сдачу Казани наместнику "чего у государя похочет, тем его государь пожалует".[270] Хотя тогда хан не сдал добровольно Казани, а только оставил престол, но в мае 1552 года русское правительство наградило его всем, чего он просил. Просил он "в Мещере сел многих" и разрешения взять себе в жены царицу Сююн-Бике.[271]

Проект выдать Сююн-Бике за Шах-Али возникал у русского правительства еще в 1550 году и затем вновь в феврале 1552 г., о чем оно известило ее отца, князя Юсуфа. В мае 1552 года князь Юсуф просил выдать Сююн-Бике и Утямыша ему, но русское правительство ответило: "И мы для Юсуфа князя и вас для всех царицу жалуем, а хотим ее дать за Шигалея царя того для, чтобы вы о том порадовались".[272] В июне Иван IV писал мурзе Измаилу: "Прислал еси к нам просить Юсуфовы дочери Сююнбек царицы, чтобы нам ее к вам отпустити. И мы ее хотели к вам отпустити. И Шигалей царь нам бил челом, что и Сююнбек — юрт (удел) его, что была за братом его за Еналеем царем, и по вашему закону пригоже за ним быти. И мы вашу дружбу к себе попамятовали, Сююн-бек царицу полонянкою не захотели держати. Учинили есьмя царице добрую честь вас для, и дали ее за брата своего Шигалея царя, и Отемиш Кирея царя дали есьмя ей же кормити. И вы б, слыша то наше добро к себе, порадовалися".[273] Отцу и брату Сююн-Бике русское правительство даже писало, что Сююн-Бике по собственному желанию вышла за Шах-Али.[274]

Этот брак был, разумеется, не добровольным и обусловливался всецело политическими расчетами: русское правительство хотело устранить Сююн-Бике и ее сына от видов на казанский престол, соединивши этих представителей Крымской династии с верноподданным касимовским ханом. Сам Шах-Али едва-ли любил Сююн-Бике, так как после низложения ее, в 1551 году, когда возникал аналогичный проект, он "у себя ее держати не захотел", и Сююн-Бике была отправлена вместе с сыном в Россию. [169]

До князя Юсуфа доходили тревожные слухи, будто Шах-Али, по приказанию Ивана IV, замучил Сююн-Бике до смерти, отрезал ей нос и т. п., и по этому поводу между русским и ногайским правительствами возникла целая переписка. Русское правительство решило отправить ногайских послов в Касимов, где они лично убедились бы в невредимости Сююн-Бике. Иван IV писал при этом Шах-Али: "Писали к нам Исмаил мирза и Касай мирза и Юнус мирза — сказали де Юнусу князю, будто ты, брат наш, по нашему слову Сююнбек царицу казнил, носа ей срезал и поруганье великое учиня убил ее до смерти. И того для де Юсуф князь на нас гневается, послов и гостей к нам не посылает. А наши казаки Бахтеяр Баимаков с товарищи нам сказывали тоже, будто сказали Юсуфу князю, что дочь его казнена. А вожь Сююндюка-Тулусупова Карамыш Мустояпов нам сказывал, что Сююнбек-царицына мать сама ему говорила, что дочь ее казнена. И мы нынче ногайских послов отпустили в Ногаи, а Юнус-мирзину человеку Зиен-Алсю, да Али-мирзину человеку Бахты-Гильдею велели есмя заехать к тебе. И как Юнус-мирзин Зиен-Али и Бахты-Гильдей к тебе приедут, и ты б ему велел быти у себя да и у царицы бы если у своей у Сююнбек велел им быти, чтобы они ее видели, и отпустил бы еси их из Городка с ногайскими послы вместе. А будет Сююнбек царице пригоже от себя к отцу и к матери своей послати грамоты о своем здоровье известити и о их здоровье вспросити, и ты бы ей велел послати грамоты, каковы пригоже быти, да и поминок, что пригоже",[275] но при этом русское правительство требовало представления копий с писем Сююн-Бике к ее родителям, а также с писем Шах-Али к его тестю, если хан пожелает ему написать.