Люсьен Мюссе - Варварские нашествия на Западную Европу. Вторая волна Страница 41

Чтобы облегчить изложение, мы в главе III рассматривали норвежцев, датчан и шведов как независимые и отличные друг от друга общности. Это оправданно лишь в самом общем плане. Все экспедиции включали людей разных национальностей. Этот космополитизм, более выраженный на Западе, чем на Востоке, является одной из наиболее оригинальных черт мира викингов.

Перегородки между скандинавскими национальностями никогда не были непроницаемыми. Слабая дифференциация между тремя языками практически не мешала взаимопониманию, настолько, что ко всем им часто применялось общее название donsk tunga, «датский язык». Лично-зависимые связи нередко пересиливали политическую принадлежность; впрочем, последняя была неустойчивой: у Норвегии было несколько датских королей, а Дании случалось подчиниться норвежцу. Археологические слои мало различаются в зависимости от страны. Этим объясняется то, что большинство латинских авторов того времени были не в состоянии распознать происхождение нападавших: normannus («норманн») было всего лишь модификацией слова normand, «норвежец», но обозначало всех «людей с Севера», тот же смысл часто имело и название danus («дан», «датчанин»). Только ирландцы четко отличали датчан от норвежцев.

Западные колонии были очень пестрым миром, где всегда имелось место для меньшинств. В Йоркском королевстве и в герцогстве Руанском, где по преимуществу викинги были датчанами, имелся настолько заметный норвежский элемент, что он дал первому нескольких королей, а второму его правящую династию. Рунические надписи сообщают о присутствии в армии Свена Вилобородого и Кнута Великого многочисленных шведов и нескольких норвежцев. На Руси и в Византии преобладающее большинство было шведами, но имеется надпись, упоминающая о смерти «на Востоке» одного ютландца, а наиболее прославленный из вождей варяжской гвардии василевса был норвежцем, будущим королем Харальдом Суровым.

И наоборот, один и тот же человек, или одна и та же семья могла совершенно спокойно делать карьеру на всех театрах военных действий. Эгилъ Скаллагримсон, литературный образец викингов, ставший в ХШ в. источником вдохновения для прекраснейшей саги, родился около 901 г. в Исландии, а воевал в Курляндии, Дании и Англии. Согласно скальдам, будущий король Норвегии, Олаф Святой, в молодости принял участие в 15 походах: в Швецию, Озелъ, Финляндию, Ютландию, Фрисландию, Англию, Испанию и Пуату, чтобы в конце концов около 1015 года очутиться в Руане. Прочитаем надпись изХогби в Остерготланде, почти эпическую и к тому же частично сложенную в стихах: «Гулле, почтенный человек, имел пятерых сыновей. В Фюри (Упсале) погребен Асмунд, бесстрашный воин. Ассур умер на востоке в Греции. Халвдан был убит в Бронхолъме, Кари в Дунди (?), и Буи мертв».

Разложение правящего класса в Галлии

Следует подчеркнуть, что перед лицом скандинавской угрозы правящие слои каролингского общества в большей степени, чем королевская власть, которую часто в этом обвиняют, демонстрировали постыдное несоответствие своим обязанностям. Все более частыми становились случаи оставления должностных постов и неоправданной паники. Вместо организации местного сопротивления привычным стало зрелище целых регионов, покинутых своими графами и епископами, которые оставляли без всякой защиты толпы населения и монастырское хозяйство. В крайнем случае они довольствовались тем, что предоставляли беженцам убежище.

Несостоятельность светской аристократии была развенчана многими ее современниками. Так, в 845 г. автор повествования о перенесении мощей св. Германа Парижского пишет: «Все военные вожди, которые жили в этой области, пораженные крайним ужасом, больше готовились к бегству, чем к сопротивлению».

В 863 г. Лотаръ II осадил норманнов на рейнском острове: «Лотаръ, приготовив свои корабли, хотел напасть на них, но его люди не согласились». Наконец, процитируем Эрентария: «Все обратились в бегство; редки те, кто говорит: „Остановитесь, остановитесь, сопротивляйтесь, сражайтесь за свою землю, своих детей и ваш народ“. И подобно тупоумным и развращенным из их числа они за выкуп получают то, что должны были бы защищать с оружием в руках». Эти заявления, немного риторические, обильно подтверждаются фактами. Невозможным оказалось найти защитников для укрепленных мостов Карла Лысого. С первого же десятилетия имели место характерные измены — например, со стороны Пипина Аквитанского88. Угрозы переметнуться на сторону норманнов раздавались по всякому поводу. Героизм тех, кто, подобно Роберту Сильному, сражались до конца, лишь подчеркивал эту общую вялость. В гражданских войнах высокопоставленных мирян пало больше, чем в войнах с норманнами.

У епископата были свои мученики, которых, что любопытно, церковь никогда не признавала святыми: Балтфрид из Байе, Эрманфрид из Бове и Иммо из Нуайона, убитые в 858–859 гг., Листа из Кутансе в 890 г., Мадальберт из Буржа в 910 г., наконец, Адалельм из Се, три года пробывший рабом в чужих странах. Но можно в рядах духовенства насчитать столько же случаев дезертирства, некоторые из которых вызвали настоящий скандал: епископ Фротарий Бордосский, под тем предлогом, что его город стал непригодным для жилья, перебрался в Пуатье, а в 876 г., вопреки протестам церковного собора в Понтьоне, — в Бурж; Актард Нантский, который, правда, имел дело еще и с бретонцами, в 868 г. покинул свою кафедру, не позаботившись о преемнике, на короткое время добился для себя содержания на доходы от Теруанской епархии, а в 871 г., наконец, поселился в Туре.

В результате значительная часть западной Галлии оказалась без графов и епископов. В Нормандии к пришествию Роллона, несомненно, только в Руане все еще сохранялось слабое подобие административной системы; долгое время на семь епархий приходилось только два епископа, в Руане и Кутансе (этот последний также укрылся в Руане); в Эвре, Лизье, Байе и Авранше после 872-го или 876 г. нет и следа каких-либо епископов. Все это происходит так, как будто территории, находящиеся за пределами знаменитого моста в Питре, или даже укреплений на Уазе, просто бросили вместо того, чтобы защищать их плечом к плечу. Если франкское королевство позволяло себе поступать таким образом, то что могло поделать маленькое бретонское государство? Нантская хроника разоблачает отступничество сыновей герцога Алана Великого, а наиболее способный из вождей, граф Поэра Матюэдуа, около 913 г. отплыл в Англию; в Ренне, Алете, Доле, Кемпере, Сен-Брие и Трегьере более или менее надолго прерываются епископальные списки.

Можно ли удивляться, что в таких условиях официальная Церковь, организация которой была заботой и гордостью великих императоров, рухнула? Монахам, не способным к обороне и подвергавшимся особой опасности из-за сокровищ, которые они хранили, оставалось лишь спасаться бегством. В течение двух поколений они заполняют все дороги, при малейшей тревоге бросаясь часто в противоположные стороны. Их одиссея занимает в хрониках многие и многие страницы, сдобренные более или менее наивными чудесами, так как еще более, нежели себя самих, беглецы стремились спасти мощи святых из своего монастыря. Мы не в состоянии проследить все эти скитания, прерываемые короткими возвращениями в родной монастырь, когда казалось, что затишье обещает быть продолжительным; но они дают наиболее совершенную картину общего смятения. Целью беглецов были, главным образом, два или три безопасных места: Овернь, где очутились вперемешку каноники из монастырей Сен-Мартен в Туре и Вертю, монахи из Сен-Мэксана, Сен-Ломер в Блуа, Шарру и Нуармутье, и даже люди, принесшие с собой тело одного епископа из Эвре; Бургундия, куда они прибывали отовсюду: из Тура и опять из Нуармутье, из Монтье-ан-Дер, из Сен-Мор-сюр-Луар, монастыря Сен-Виван в Пуату; и, самое любопытное, Фландрия, несмотря на ее прибрежное расположение, безусловно, благодаря тому, что сильная местная власть держала пиратов на расстоянии, по крайней мере начиная с 900 или 910 года. Монахи из монастыря Сен-Вандрий бежали сначала в Булонь-сюр-Мер, потом в Гент; а монахи из Жюмьежа — в Аспр, неподалеку от Лилля. Но когда не хватало времени, чтобы бежать так далеко, они укрывались в замке или соседнем городе, если его стены внушали им доверие.

Желательно было бы иметь для каждого региона общее исследование с развернутой картографией. Тогда нам бы удалось увидеть, как распространялась паника, сменяясь успокоением, часто совсем обоснованным. Можно было бы оценить то, насколько непригодными для обороны считались прибрежные регионы, и состояние их административной заброшенности (в принципе, для окончательного отступления необходима была санкция властей). В пути беглецы из разных мест объединялись и устанавливали прочные связи: так, например, священнослужители из Доля и Котантена шли бок о бок до самого Орлеана или до самой Англии, безусловно, из-за того, что франки (в 867 г.) уступили Котантен бретонцам. Наконец, надо было бы установить, в порядке исключения, те из монастырей или мощей, которые, вразрез с вышеприведенной схемой, никогда не двигались с места, как Мон-Сен-Мишель.