Последний день СССР. Свидетельство очевидца. Воспоминания помощника президента Советского Союза - Андрей Серафимович Грачёв Страница 42

Дальше без меня

Тед Коппель, звезда информационных программ американской телекомпании АВС, прилетел в Москву 20 декабря на 2–3 дня, чтобы взять одно из последних интервью у советского президента перед его уходом в отставку и… в историю. К 25-му он рассчитывал вернуться в Америку, чтобы, как положено, отметить Рождество в семейном кругу. Однако, прилетев, он обнаружил, что в Москве царит хаос, никакой договоренности об интервью нет, но взамен председатель российского телевидения Егор Яковлев предлагает ему приходить в Кремль со своей бригадой ежедневно и снимать то, что там происходит. Тед решил остаться.

Семьдесят четыре года тому назад другой американский журналист Джон Рид, оказавшись в революционном Петрограде, зафиксировал для истории «десять дней, которые потрясли мир». Тед понял, что он получил шанс наблюдать и снимать последние дни истории, начатой революцией 1917 года.

Двадцать пятого декабря, когда Черняев и я вошли в приемную Горбачева, Коппель и его бригада уже были там. Они готовились записать телефонный разговор Горбачева с Джорджем Бушем, встречавшим Рождество в Кемп-Дэвиде. Горбачев сказал Бушу, что объявит о своей отставке через два часа. Предвидя главный вопрос американского президента, он добавил, что перед отставкой подпишет указ о передаче российскому президенту права на использование ядерного оружия. «С передачей ядерной кнопки не будет никаких проблем, — сказал он, — вы с Барбарой можете спокойно праздновать Рождество».

Положив трубку, он повернулся к Коппелю: «Вы сможете наблюдать первую в российской истории мирную передачу власти. Получается, и в этой области я пионер». Потом продолжил, уже как бы разговаривая сам с собой: «Вообще в Советском Союзе в последнее время появилось слишком много президентов. После моей отставки будет на одного меньше. В чем проблема? Без Горбачева им просто некого будет критиковать, кроме самих себя».

Когда журналисты вышли, он предложил Егору Яковлеву и мне задержаться в кабинете и выпить кофе. Было видно, что ему не хочется оставаться в эти последние минуты одному с текстом своего заявления, уже перечитанным несколько раз, с ядерной кнопкой и наедине с самим собой. Час в разговоре пролетел незаметно. Без десяти семь Горбачев встал, взял с собой папку с текстом выступления и вышел из кабинета в соседнюю комнату. В свой кабинет в качестве президента он уже не вернулся.

В соседнем помещении, оборудованном под телевизионную студию и уже заполненном журналистами, он сел за стол и поправил микрофон. За ним, как и в его реальном, а не телевизионном кабинете, стояло красное знамя Советского Союза. На столе несколько телефонных аппаратов создавали иллюзию того, что президент обращается к гражданам своей страны и ко всему миру из своего кремлевского кабинета. Отличие было лишь в том, что аппараты были отключены. «Как в Форосе», — подумал я.

Перед Горбачевым на столе лежала папка с текстом его речи и указом о передаче Ельцину функций Верховного главнокомандующего. Неожиданно он задал нам с Яковлевым вопрос: «А когда я должен его подписать — до или после отставки?» Пока мы с Егором спорили, Горбачев подписал указ и положил рядом с папкой. Ядерное отречение советского президента прошло незамеченным.

Ровно в объявленное время Горбачев начал читать текст своего заявления. Поначалу он боролся с волнением, но потом его голос зазвучал с прежней силой и уверенностью. Заканчивая речь, он сказал: «Я покидаю свой пост с тревогой, но и с надеждой и верой…»

В конце выступления Горбачев показал телезрителям только что подписанный им в соответствии с договоренностью с Ельциным указ «О передаче права на применение ядерного оружия Президенту Российской Федерации». Однако договоренности двух президентов продержались недолго. Флаг СССР, развевавшийся над зданием Сената, был, не дожидаясь 31 декабря, сдернут с флагштока и свернут, как скатерть со стола после застолья, уже во время речи Горбачева.

И это было не последнее из отступлений Ельцина от договоренностей 23 декабря. Когда Горбачев вернулся в свой кабинет, в приемной его уже ждали маршал Шапошников, два незаметных офицера в штатском, носивших повсюду за президентом «ядерный чемоданчик», и… неожиданная новость: Ельцин передумал приходить, как обещал, за ядерными кодами к «бывшему» президенту и предлагал встречу на нейтральной территории — в Екатерининском зале Большого Кремлевского дворца. На этот раз резко отреагировал Горбачев, отказавшись от этого предложения и сообщив, что передаст ему все необходимое через министра обороны.

Пока происходила эта непростая техническая процедура, я давал последние интервью иностранным журналистам. На вопрос: «Что все-таки произошло с Горбачевым — сам ли он ушел или был отправлен в отставку?», я сказал, что Горбачев стал жертвой тех процессов, которым сознательно дал дорогу. В конце концов, он и сам в прощальном выступлении 25 декабря сказал: «Я понимал, что начинать реформы такого масштаба и в таком обществе, как наше, — труднейшее и даже рискованное дело».

Горбачев был прав, когда еще на заре перестройки говорил, что советское общество беременно глубокими переменами. Истлевшие двойные стенки — государственного социализма и централизованного государства — уже не могли сдерживать напор рвущихся наружу внутренних сил, которым он решился дать свободу. Но они же были для него теми рамками его проекта, за которые он не смог или не захотел выйти. Он взял на себя роль акушера истории и опроверг классиков марксизма, учивших, что только насилие может быть ее повитухой.

…Из приемной Горбачева мне сообщили, что он хочет меня видеть. Я вернулся в Кремль. За накрытым столом в Ореховой гостиной, примыкавшей к его кабинету, вокруг Горбачева сидели его ближайшие соратники — Черняев, Александр и Егор Яковлевы.

Посмотрев на сидевших рядом Горбачева и Александра Николаевича Яковлева, я подумал об их первой встрече в Канаде, когда они обсуждали плачевное состояние своей страны и строили еще неясные планы по ее обновлению, выглядевшие в то время, как «воздушные замки». Они, конечно, не могли тогда себе представить, что восемь лет спустя будут, сидя в Кремле, подводить итоги поразительной политической эпопеи, которая преобразует мир, положит конец «холодной войне» и приведет