Кеннет Морган (ред.) - История великобритании Страница 43

Некоторые из этих должностных лиц были клириками. До 40-х годов XIV в. канцлера и казначея назначали из них. Но многие из должностных лиц были мирянами: камергеры, дворецкие, коннетабли, маршалы королевского двора одновременно выполняли административные функции на местах (были шерифами). Средневековые короли Англии не зависели от профессиональных чиновников в том, что касалось искусства администрирования, необходимого для управления страной. Не опирались они и на группу королевских должностных лиц, чьи интересы противостояли бы интересам крупных землевладельцев, магнатов. Напротив, самых могущественных баронов обычно включали в число придворных. Слуги в королевском доме в то же самое время были крупными землевладельцами и хозяевами в своих собственных домах. Через них и благодаря их влиянию авторитет Короны переносился на места. Эта неофициальная система власти часто усиливалась назначением членов королевского дома местными должностными лицами. При Вильгельме Рыжем Хэмо, занимавший пост мажордома, был шерифом Кента; Урс д’Абето являлся коннетаблем королевского дворца и шерифом Вустера. На протяжении XII и XIII вв. рыцари королевского дома продолжали выполнять функции шерифов.

Здесь, в королевском дворцовом хозяйстве, находилась главная пружина управления. Это так же верно для 1279 г., когда был принят Ордонанс по управлению этим хозяйством Эдуарда I, как и для 1136 г., приблизительной даты самого раннего из сохранившихся описаний королевского хозяйства – «Constitutio domus regis». Более того, нет причины полагать, что хозяйство, описанное в «Constitutio», разительно отличалось от хозяйства Вильгельма I или даже от хозяйства Кнута.

Подобным же образом королевское хозяйство являлось стержнем военной организации. Долгое время принято было считать, что армии времен Эдуарда I представляли собой, по сути дела, «вооруженных слуг королевского двора». Конница составляла профессиональную оперативную группу, способную быстро отреагировать, если беда приходила неожиданно. В случае большой военной кампании она могла быть быстро увеличена в числе. Рыцари королевского двора часто назначались ответственными за мобилизацию и командование большими контингентами пехоты. Этим людям королевского дворцового хозяйства – familiares, ежегодно выплачивалось жалованье, а также ежедневные выплаты соответственно количеству дней, которое они прослужили. Это, как прежде принято было считать, являлось отдаленным отзвуком нормандского периода, когда армии были по сути «феодальным ополчением», составленным из определенного количества рыцарей, которых созывали крупные землевладельцы, собираясь выполнять воинскую службу для Короны. Но тщательное исследование более детальных свидетельств за период около 1100 г. показывает, что не только трудно обнаружить «феодальное ополчение» в действии, но также что все существенные черты системы, действовавшей в правление Эдуарда, были в наличии уже тогда. Черты эти можно перечислить: предварительные выплаты за будущую службу, ежедневные выплаты, система дополнительного набора войска, использование отрядов королевского войска одновременно как гарнизонов для ключевых замков и как основных полевых армий (состоявших из рыцарей и конных лучников), выполнение рыцарями королевского двора роли командиров вспомогательных сил. Нет оснований полагать, что задачи, которые выполняли хускерлы Кнута, были по существу другими.

В условиях мирного времени размеры королевского хозяйства из практических соображений сокращали; существовала верхняя граница размера королевского хозяйства в мирное время. Достаточно принять во внимание хотя бы проблемы транспортировки и обеспечения провизией. До некоторой степени помогало то, что маршрут передвижения королевского двора планировался заранее. Купцы знали наперед, где собирается быть Двор, и могли заранее прибыть туда со своими товарами. Но, несмотря на это, присутствие государя налагало почти нестерпимое бремя на любой район, через который он следовал. Потребности королевского хозяйства пагубно сказывались на местных запасах еды и ценах. Это создавало ситуацию, широко открытую для злоупотреблений. Вот, к примеру, как Эадмер, монах из Кентербери, описывал хозяйство Вильгельма Рыжего, короля, которого он не одобрял: «Те, кто посещал его двор, взяли за обыкновение расхищать и разрушать все на своем пути; они опустошали всю территорию, через которую проходили. Вследствие этого, когда становилось известным, что грядет король, все бежали в леса». В царствование Эдуарда I подобное сочетание планирования и грабежа все еще имело место. В официальном послании, извещавшем, что Эдуард намеревается провести Пасху в Ноттингеме, местное население просили соблюдать спокойствие, заверяя, что король удалится так же быстро, как придет.

Таким образом, король путешествовал непрерывно. И это было обусловлено как политическими причинами (чтобы сделать его присутствие ощутимым), так и причинами экономическими (чтобы его присутствие ощущалось не слишком долго). Сама протяженность владений представителей Анжуйской династии предполагала, что в этом отношении они должны были прилагать больше труда, чем их предшественники, хотя политические неудачи Иоанна должны были облегчить его заботы, связанные с поездками. После 1203 г. передвижения короля и его двора стали все больше ограничиваться Англией, а при Эдуарде I – также Северным Уэльсом. После 1289 г. ни один английский король не посещал Гаскони. В то же время дороги, ведущие в Лондон и из Лондона, постепенно стали играть все более важную роль. К 1300 г. маршрут королей уже не ограничивался, как это было во времена Иоанна Безземельного, неустанным движением от дворца к охотничьему домику в «центральном Уэссексе», сердце старинных владений королей Западного Суссекса.

В то время как политические и экономические соображения делали королевский двор мобильным, была и другая тенденция, характерная для этого периода, которая действовала в противоположном направлении: кажущееся неумолимым развитие бюрократии. Принимая во внимание практические ограничения, налагавшиеся на размер королевского хозяйства, представим себе, что бы произошло, если бы должностные лица, занимающиеся делопроизводством и финансами короля, стали еще более многочисленными. Ясно, что не все из них могли бы путешествовать повсюду со своим государем. Некоторым было бы определено обосноваться в удобном месте. К 1066 г. так фактически и стало. Существовала постоянная королевская сокровищница в Винчестере, хранилище для фискальных записей и серебра, что требовало постоянного штата для охраны и надзора за всем этим. К 1290 г. было гораздо больше должностных лиц, не перемещавшихся вместе с королем (как клириков, так и мирян), – и располагались они в Вестминстере, а не в Винчестере. Но этот бюрократический рост не изменил основ политической жизни: король все еще странствовал, он еще брал с собой печать, секретариат и экспертов по финансам – и именно внутри этой мобильной группы, а не в Вестминстере, принимались важнейшие политические и административные решения. В 1290 г., как и в 1066-м, седло оставалось главным местом управления как во время войны, так и во время мира. Все еще не было столицы, но продолжал функционировать королевский путь.

Точно так же бюрократический рост не изменил того основополагающего момента, что политическая стабильность королевства все еще главным образом зависела от способности короля управлять небольшим, но невероятно могущественным аристократическим истеблишментом – как это явствует из событий правления Генриха III и Эдуарда II. На каких условиях крупные землевладельцы удерживали свои владения от короля? Можно предположить, что они, как и в англосаксонской Англии, служили и помогали королю. По существу это означало политическую службу, во времена войны – службу военную. При определенных обстоятельствах король мог попросить их оказать ему финансовую помощь. Вдобавок наследник крупного землевладельца должен был платить сбор, известный как рельеф, чтобы вступить в наследство. Если же наследник (либо наследница) не достиг еще определенного возраста, то король забирал его земельные владения под свою опеку, распоряжаясь ими во многом, как ему заблагорассудится (сообразуясь с определенными обычаями). При таких обстоятельствах король контролировал брак своего подопечного (или подопечной). Если же у крупного землевладельца не было прямых наследников, после его смерти вдова получала от государя определенное обеспечение, а ее повторный брак становился предметом контроля со стороны Короны – король мог даровать землю снова тому, кому хотел. Такая степень контроля над наследствами и браками богатейших людей в королевстве обеспечивала королю огромные возможности оказывать покровительство. Он имел в своем распоряжении не только должностных лиц, но также наследников, наследниц и вдов. К примеру, когда Ричард I давал в жены Уильяму Маршалу наследницу графства Пемброк, он на деле за ночь делал Уильяма миллионером. Ни один политический лидер в западном мире сегодня не обладает чем-то хоть отдаленно напоминающим власть патроната в руках средневекового короля. Неудивительно, что королевский двор был фокусом всей политической системы, беспокойным, живым, напряженным, фракционным местом, где мужчины (и немногие женщины) толкали и оттирали друг друга в отчаянных попытках попасться на глаза королю. Неудивительно, что литературным обычаем XII столетия было описывать жизнь придворного как сущий ад, но тем не менее, стоя у врат этого ада, сотни людей страстно желали туда войти. Таким образом, патронат был одной из козырных карт в руке короля. Все зависело от того, как он ею играл, и король, который разыгрывал ее плохо, вскоре обнаруживал себя в затруднительном положении.