Борис Соколов - Иосиф Сталин – беспощадный созидатель Страница 43

Не знаю, действительно ли Сталин в 1927 году верил, что крестьян можно добром побудить вступать в колхозы. Думаю, вряд ли он так считал. Ведь на памяти был совсем недавний опыт продразверстки, когда крестьяне не проявляли никакой готовности даром отдавать хлеб, а оказывали продотрядам вооруженное сопротивление и поднимали восстания. Дать же им что-то существенное взамен за сданный хлеб государство не могло ни в 1918 году, ни в конце 20-х годов. Ведь тогда даже костюмы, платья и сапоги выдавались только по ордерам. Развивать же в ходе первых пятилеток планировалось только тяжелую промышленность, которая никак не могла уменьшить потребительский голод в стране. К 1927 году валовой сбор зерна был уже почти на уровне довоенного 1913 года, а вот товарная часть урожая составляла лишь 37 процентов от уровня царских времен. Крестьяне побогаче, кулаки и середняки, не торопились продавать урожай, поскольку на вырученные деньги мало что можно было купить. Так что Сталин и в 1927 году наверняка понимал, что крестьян придется загонять в колхозы «в порядке нажима». А Бухарин еще питал иллюзии о возможности «мирного врастания» крестьянина в социализм.

Комментируя параллельные официальным демонстрации, устроенные троцкистско-зиновьевской оппозицией в Москве и Ленинграде 7 ноября 1927 года, и другие акции своих противников, Сталин заявил: «Необходимость со всей ясностью поставить вопрос о троцкистской подпольной организации диктуется всей ее деятельностью последнего времени, которая заставляет партию и Советскую власть относиться к троцкистам принципиально иначе, чем относилась к ним партия до XV съезда.

7 ноября 1927 года открытое выступление троцкистов на улице было тем переломным моментом, когда троцкистская организация показала, что она порывает не только с партийностью, но и с советским режимом.

Этому выступлению предшествовал целый ряд антипартийных и антисоветских действий: насильственный захват государственного помещения для собрания (МВТУ), организация подпольных типографий и т. п. …

Год, прошедший со времени XV съезда, показал правильность решения XV съезда, исключившего активных деятелей троцкистов из партии. В течение 1928 года троцкисты завершили свое превращение из подпольной антипартийной группы в подпольную антисоветскую организацию. В этом то новое, что заставило в течение 1928 года органы Советской власти принимать репрессивные мероприятия по отношению к деятелям этой подпольной антисоветской организации.

Не могут органы власти пролетарской диктатуры допускать, чтобы в стране диктатуры пролетариата существовала подпольная организация, хотя бы и ничтожная по числу своих членов, но имеющая все же свои типографии, свои комитеты, пытающаяся организовать антисоветские стачки, скатывающаяся к подготовке своих сторонников к гражданской войне против органов пролетарской диктатуры. Но именно до этого докатились троцкисты, бывшие некогда фракцией внутри партии и ставшие теперь подпольной антисоветской организацией.

Понятно, что все, что есть в стране антисоветского, меньшевистского, все это выражает сочувствие троцкистам и группируется теперь вокруг троцкистов».

А еще раньше, в докладе на XV Всесоюзной партконференции 1 ноября 1926 года Сталин заявил, обращаясь к троцкистам: «Партия не может больше терпеть и не будет терпеть, чтобы вы каждый раз, когда вы остаетесь в меньшинстве, выходили на улицу, объявляли кризис в партии и трепали партию… Партия не может и не будет терпеть того, чтобы вы, шельмуя партийный руководящий аппарат и ломая режим в партии, ломая железную дисциплину, объединяли и оформляли все и всякие осужденные партией течения в новую партию, под флагом свободы фракций… Мы знаем, что у нас имеются большие трудности на путях строительства социализма. Мы видим эти трудности и имеем возможность преодолевать их. Мы приветствовали бы всякую помощь со стороны оппозиции в преодолении этих трудностей. Но партия не может и не будет терпеть того, чтобы вы делали попытки использовать эти трудности для ухудшения нашего положения, для нападения на партию, для атак против партии… Партия не может и не будет терпеть того, чтобы оппозиционеры продолжали и впредь сеять идейную сумятицу в партии, преувеличивать наши трудности, культивировать пораженческие настроения, проповедовать идею невозможности построения социализма в нашей стране и подрывать тем самым основы ленинизма. Партия не может и не будет терпеть этого».

Фактически Троцкий и его сторонники не могли быть терпимы в тоталитарной системе, поскольку угрожали создать конкурирующую со сталинской вторую политическую партию, подвергали сомнению декларируемые Сталиным догматы, критиковали, и отнюдь нелицеприятно, его действия. А Сталину нужна была только одна, истинно верная линия, которая не должна была вызывать сомнения ни у рабочих, ни у крестьян. Интеллигенция пусть сомневается, лишь бы помалкивала. И столь же опасны были призывы повысить зарплату рабочим в тот момент, когда для создания тяжелой промышленности, предназначенной для войны, требовалось потуже затянуть пояса. Подготовку к войне можно было осуществлять в советских условиях только в отсутствие всякой оппозиции. Троцкий, Зиновьев, Каменев, а потом Бухарин, Рыков, Томский были обречены. Ради идеологической монолитности общества их требовалось уничтожить, сначала морально, а потом физически.

Кстати, на той же XV партконференции Троцкий как будто начал допускать возможность, что капитализм, быть может, еще совсем не загнивает, и тогда не только мировая пролетарская революция невозможна в сколько-нибудь обозримом будущем, но и Октябрьская революция в России теряет смысл. Лев Давыдович гнал от себя эту мысль, бежал от нее, как черт от ладана, но все же рискнул высказать товарищам по партии, пребывать в которой ему осталось всего лишь год, крамольное предположение: «А что же будет, если и в тридцать лет не будет мировой революции? Думаете ли вы, что капитализм может обеспечить себе новую полосу подъема, расширенное воспроизведение того процесса, который был до империалистической войны? Если считать, что это возможно (а я полагаю, что на это шансов у капитализма нет), если теоретически это допустить, то это означало бы, что капитализм в европейском и мировом масштабе своей миссии не исчерпал, что это не империалистический загнивающий капитализм, а развивающийся капитализм, ведущий хозяйство и культуру вперед, – но это означало бы, что мы пришли слишком рано».

Сталина подобные «тонкие материи» не волновали. Ему была важна власть, а не идея. Кобе важно было получить в свои руки власть в одной стране, а потом употребить ее и для достижения господства в соседних государствах, а дальше – как бог даст. Если при этом местный пролетариат восстанет, Красной Армии – очень хорошо. Но в идеале Красную Армию надо сделать настолько мощной, чтобы она не зависела от симпатий и антипатий иностранных трудящихся, а сам Сталин – от позиций местных компартий. Для того же, чтобы Красная Армия была сильной, нужна индустриализация, что и требовалось доказать.

В борьбе с троцкистами Сталин, пусть и не открыто, использовал, в форме своеобразной «серой» пропаганды, еврейское происхождение лидеров оппозиции, играя на антисемитских настроениях значительной части народа. Замечу, что в борьбе с руководством правых этот тезис был бесполезен, поскольку верхушка этой группировки состояла из этнических русских. А вот по отношению к молодым марксистам – теоретикам и журналистам из так называемой «школы Бухарина» этот прием также использовался, но в достаточно прикрытом виде.

В феврале 1937 года в статье «Термидор и антисемитизм» Троцкий утверждал: «Во время последнего московского процесса («параллельного троцкистского центра» в январе 1937 года. – Б. С.) я отметил в одном из своих заявлений, что в борьбе с оппозицией Сталин эксплуатирует антисемитские настроения в стране…

Евреи – типично городское население. На Украине, в Белоруссии, даже в Великороссии они составляют значительный процент городского населения. Советский режим нуждается в таком количестве чиновников, как никакой другой режим в мире. Чиновники вербуются из более культурного городского населения. Естественно, если евреи занимают в среде бюрократии, особенно в ее нижних и средних слоях, непропорционально большое место… Ненависть крестьян и рабочих к бюрократии есть основной факт советской жизни (поэтому в Великую Отечественную войну население, особенно на недавно присоединенных территориях, нередко с энтузиазмом выдавало немцам партийных функционеров. – Б. С.). Деспотический режим, преследование всякой критики, удушение живой мысли, наконец, судебные подлоги представляют собой лишь отражение этого основного факта. Даже априорно невозможно допустить, чтобы ненависть к бюрократии не принимала антисемитской окраски, по крайней мере там, где чиновники-евреи составляют значительный процент населения.