Николай Ковалевский - Всемирная военная история в поучительных и занимательных примерах Страница 43

Русские войска, прибывшие спасать Пруссию, оказали Наполеону ожесточенное сопротивление в сражении под Прейсиш-Эйлау. В кровопролитнейшем сражении с обеих сторон было убито и ранено до 60 тыс. человек. «Если бы все короли могли созерцать это зрелище, — воскликнул в разгар битвы Наполеон, — они были бы менее жадны к завоеваниям». «Что за бойня, — сказал после битвы маршал Ней, — и без всякой пользы!»

Когда Наполеон вечером объезжал войска, то от одной из самых лучших своих дивизий — дивизии Сент-Илера — вместо привычного «Да здравствует император!» он услышал «Да здравствует мир!».

После поражения русской армии Беннигсена под Фридландом Россия и Пруссия летом 1807 г. были вынуждены заключить с Францией Тильзитский мир. Наполеон потом не раз вспоминал те счастливые для него дни, но с примесью досады. «Моя ошибка, — говорил он в 1813 г., — состояла в том, что я не стер Пруссию с лица земли из уважения к его величеству императору всероссийскому Александру I».

В 1814 г. Наполеон сокрушался: «Кто осмелился бы мне сказать во времена Тильзита, что русские будут расхаживать по Парижу, как господа, и что пруссаки расположатся лагерем на Монмартре?»

Оценивая победы Наполеона в 1805–1807 гг., английский генерал А. Уэлсли (Веллингтон), будущий победитель при Ватерлоо, говорил: «У меня есть сильное подозрение, что все континентальные армии были наполовину разбиты французами еще до начала сражений».

Польский патриот Т. Костюшко, вождь неудавшегося антирусского восстания 1794 г., жил в Париже. В 1807 г. он предложил Наполеону свои услуги в борьбе с Россией на условиях, что Польша станет независимой, а ее границы будут простираться от Риги до Одессы. Узнав об этом, Наполеон сказал: «Поведение этого человека мне не нравится. Он имеет преувеличенное представление о себе и Польше». Впрочем, поляки охотно принимались в наполеоновскую армию.

Наполеон одним из первых осознал значение прессы в формировании общественного мнения и взял ее под строгий контроль. Десятки «нежелательных» газет были закрыты, а тон уцелевшим задавало «Бюро общественного мнения», подведомственное министру полиции Фуше. Главным печатным органом стал «Бюллетень Великой армии». По всей Европе гуляла поговорка: «Врет, как Бюллетень».

Во время утреннего бритья императора секретарь читал ему свежие сообщения прессы, по преимуществу английской и немецкой. Когда же он начинал читать что-либо из французских изданий, Наполеон всегда говорил: «Не читайте, не читайте. Я знаю, что в них пишут то, что я им приказываю».

Полковник А. Жомини, блестящий аналитик, служил в штабе маршала Нея, но, не ужившись с ним, в 1808 г. обратился к военному министру с просьбой отпустить его для службы в Россию. Наполеон, узнав об этом, предложил полковнику выбор: или Венсенская тюрьма, или чин генерала. Жомини был вынужден согласиться на второе. В 1812 г. он принял участие в походе против России, но в 1813 г. все-таки перешел служить к Александру I и стал впоследствии светилом русской и европейской военной науки.

В 1808 г. Наполеон пересадил старшего брата Жозефа с престола неаполитанского короля на испанский трон, а маршала Мюрата, мужа сестры, отозвал из Испании и назначил королем в Неаполь. Шатобриан писал: «Император одним ударом кулака надвинул драгоценные венцы на чело двум новым королям, и они разошлись в разные стороны, как два рекрута, поменявшись киверами».

К этому следует добавить, что по воле Наполеона королем Голландии был его брат Луи, а королем Вестфалии — брат Жером. Позже Наполеон признавался: «У моих братьев безумное честолюбие, расточительные вкусы и никакие талантов».

Маршал Ланн был верным сподвижником Наполеона со времен Египетской экспедиции. Во время австро-французской войны 1809 г. он получил смертельное ранение под Эслингом: ядром ему оторвало обе ноги. Наполеон стоял рядом с умирающим, когда тот очнулся и попрощался с ним. По одной из версий, Ланн сказал императору, как своему другу, что его честолюбие погубит и его, и Францию.

Одним из лучших полководцев Наполеона был маршал Массена, действовавший в сражениях с необычайным хладнокровием. За отличия в австро-французской войне 1809 г. император присвоил ему титул князя Эслингского. Но в 1811 г. Массена проиграл в Португалии сражение англичанам, за что был смещен с должности. Когда он вернулся в Париж, Наполеон встретил его словами: «Итак, князь Эслингский, вы больше не Массена».

К тому же маршал был нечист на руку. Наполеон говорил, что предлагал ему миллион с тем, чтобы Массена прекратил незаконные поборы и грабежи, но тот «по привычке не в состоянии был отвратить глаз и рук своих от денег».

Наполеон много месяцев колебался, прежде чем решился «покончить с колоссом северных варваров» — Россией. Еще в апреле 1811 г. он писал: «Война с Россией разыграется вопреки мне, вопреки Александру I, вопреки интересам Франции и России».

На самом деле, Наполеоном двигала жажда новых завоеваний, которую он маскировал какими угодно рассуждениями. В их числе был и такой довод: «Меня и Александра I поссорил мой австрийский брак с Луизой. Он рассердился на меня за то, что я не женился на его сестре».

Перед переправой на русский берег Немана Наполеон, делая рекогносцировку, упал с лошади, отпрянувшей при виде зайца. Император, поднимаясь, смеялся, но, когда генерал Коленкур вспомнил о вере Юлия Цезаря в дурные приметы, Наполеон сразу помрачнел.

Отступление русских в 1812 г. Наполеон, жаждавший решительного сражения и не получавший его, в раздражении называл «верхом бездарности».

Приказ императора накануне Бородинского сражения гласил: «Солдаты! Вот сражение, которого вы так желали. Победа в руках ваших… Действуйте так же, как вы действовали под Аустерлицем, при Фридланде, Витебске и под Смоленском, и позднее потомство вспомнит с гордостью о ваших сегодняшних подвигах и скажет о каждом: и он был в великой битве под стенами Москвы!»

«Это солнце Аустерлица!» — воскликнул Наполеон утром перед Бородинским сражением, указывая окружающим на поднимавшийся из-за горизонта кроваво-красный шар.

По воспоминанию Коленкура, повелитель «Великой армии», наблюдая за ходом Бородинской битвы, заметил: «Эти русские… взять их нельзя. Это цитадели, которые надо разрушать пушками».

В критический момент Бородинского сражения Наполеону советовали бросить в бой гвардию. «Я не дам расстроить ее, — сказал он. — В трех тысячах верст от Франции не следует рисковать последним резервом».

Утром следующего дня после Бородино Наполеон встретил небольшую группу солдат во главе с офицером. «Зачем вы здесь? — спросил он. — Присоединяйтесь к вашему полку». — «Он здесь», — ответил офицер, не двигаясь. Император, разражаясь, повторил свое распоряжение. «Он здесь», — указал офицер рукой на валы и редуты, усеянные лежащими телами.

Позже Наполеон признавался: «Самым ужасным из моих сражений было сражение под Москвой. Французы показали себя там достойными победы, русские — непобедимыми».

В октябре 1812 г., когда Наполеон отступал в России, в Париже генерал Мале объявил о смерти императора и попытался организовать республиканский переворот. Мятеж был подавлен парижскими властями через несколько часов замешательства. Узнав о случившемся в столице, Наполеон заметил: «Когда имеешь дело с французами или с женщинами, то нельзя отлучаться на слишком долгое время: твое место могут занять другие».

В одну из беспокойных ночей отступления в России Наполеон пробудился ото сна, услыхав, что его приближенные о чем-то шепчутся.

— Что вы обсуждаете? — поинтересовался он.

— Мы мечтаем о воздушном шаре, — ответил граф Дарю.

— Для чего он вам? — удивился император.

— Чтобы увезти Ваше величество домой. Наполеон слегка улыбнулся и, ничего не сказав, отправился спать.

На следующий день он трясся в повозке с Коленкуром мрачный и задумчивый, а потом вдруг произнес: «Однако их воздушный шар отнюдь не был бы лишним».

Наполеон, скептически отзывавшийся о Кутузове, фактически капитулировал перед его стратегией и был изгнан из пределов России. Лев Толстой, работая спустя 50 лет над «Войной и миром» и изучая труды русских историков о 1812 г., сердился по поводу их восхвалений в адрес французского императора — «этого ничтожного орудия истории». «Кутузов же, — отмечал Толстой, — представляется им чем-то неопределенным и жалким, и, говоря о нем, им всегда как будто немножко стыдно».