Валерий Демин - Загадки русского севера Страница 44

* *

*

Открытие и познание "премудрости всей Вселенной" завершается в наиболее полных текстах Голубиной книги "сгустком" моральной направленности, представленном в аллегорической форме - в виде притчи о двух (космических) зайцах, олицетворяющих Правду и Кривду. В одной из записей, сделанных на Русском Севере, это представлено так:

...Как два заяца во поле сходилися, Один бел заяц, другой сер заяц, Как бы серой белого преодолел; Бел пошел с Земли на Небо, А сер пошел по всей земли, По всей земли, по всей вселенныя... Кой бел заяц - это Правда была, А кой сер заяц - это Кривда была, А Кривда Правду преодолела, А Правда взята Богом на небо, А Кривда пошла по всей земли, По всей земли, по всей вселенныя, И вселилась в люди лукавые...

Изумительный образец народного космизма! К тому же в подтексте приведенного отрывка сокрыты еще две проблемы. Одна - древняя, связанная с извечной борьбой двух космических начал - Добра и Зла (позднее эта идея закрепилась и расцвела пышным цветом в дуальной философии манихейства). Другая - архидревняя, связанная аж с тотемными предпочтениями наших предков и прапредков, что уводит в самые немыслимые глубины общечеловеческой истории и гиперборейского мировоззрения. Отголоски стародавнего прошлого выступают здесь в виде двух тотемных зайцев. Заяц во многом неразгаданный персонаж мирового фольклора. В русских сказках он - добрый и желанный гость, имеющий скромный мифологический ранг. (Хотя сохранились поверия и с отрицательным знаком: считалось, что заяц перебежавший дорогу, как черная кошка, знаменует беду). Не то в сказаниях других народов, где заяц подчас выступает в роли космотворящего существа. В повериях североамериканских ирокезов он создает мир из воды, в легендах другого индейского племени - виннебаго - он соперничает с Солнцем и ловит его в силки. У евразийских народов заяц, напротив, связан с Луной. Сохранились русские детские песенки и считалки, где заяц именуется Месяцем. А у литовцев-язычников вплоть до введения христианства был даже Заячий Бог, о чем упоминается в Ипатьевской летописи. Голубиная книга неисчерпаема в своей глубине. Она - действительно Глубинная книга, чьи корни уходят к самым истокам мировой истории и предыстории. Она - один из немногих, чудом уцелевших мостков, напрямую соединяющих нас с началом начал всемирной истории. В этом живительном роднике - истоки и русского духа, и русской души. Народ - хранитель и носитель древнейших традиций - прекрасно понимал подлинную цену обретенного еще в праотеческие времена своего в общем-то бесценного сокровища. В самом ее тексте содержится самая точная и емкая характеристика - премудрость всей Вселенной! О какой еще другой книге прошлого и настоящего можно сказать подобное?

КАЛЕВАЛЬСКИЙ ФОРПОСТ

В чужих словах скрывается пространство; Чужих грехов и подвигов чреда, Измены и глухое постоянство Упрямых предков, нами никогда Не виданное. Маятник столетий, Как сердце бьется в сердце у меня. Чужие жизни и чужие смерти Живут в чужих словах чужого дня. Они живут, не возвратясь обратно, Туда, где смерть нашла их и взяла, Хоть в книгах полустерты и невнятны Их гневные, их страшные дела. Они живут, туманя древней кровью, Пролитой и истлевшею давно, Доверчивых потомков изголовья. Нас всех прядет судьбы веретено В один узор; но разговор столетий Звучит, как сердце, в сердце у меня. Так, я, двусердный, я не встречу смерти, Живя в чужих словах чужого дня. Лев ГУМИЛЕВ

Уловить и понять общие корни культур разных народов, проникнуться архаичным северным (читай - гиперборейским) мироощущением помогает другой шедевр мирового фольклора - "Калевала", литературное сокровище финно-угорской духовной культуры. Еще уже - карело-финский эпос. На самом деле эта удивительная книга - бесценное достояние всего человечества. В финских и карельских рунах запечатлены такие архаичные пласты человеческого самосознания, которые распространяются на предысторию большинства народов Евразии. И дальше. Здесь сохранились не подвластные времени и беспамятству сюжеты и мифологемы, относящиеся к борьбе патриархата и матриархата, Золотого и Железного веков, различных тотемных кланов, не говоря уже о древнейшей космогонии. "Калевала" - как она знакома современному читателю - бережно обработанный и скомпонованный в целостную книгу фольклорный материал, собранный в начале Х1Х века Элиасом Лёнротом среди карелов, ижорцев и финнов, проживавших тогда на территории Российской империи (главным образом в Архангельской губернии, где финские и карельские поселенцы также свято хранили древние руны, как русское население - былины). Тем не менее, несмотря на сравнительно недавнюю запись (что, впрочем, относится к фольклорным текстам большинства народов Земли), "Калевала" - одно из древнейших стихотворных произведений человечества. Учитывая же ее северное происхождение, великая поэма, запечатленная в памяти сотен поколений, быть может, как ни одно другое произведение устного народного творчества, сохранила - где в первозданном, а где и в "снятом" виде - голос полярной Прародины и отголоски ценностей той далекой эпохи. Былое единство всех людей, языков и культур, так сказать, генетически заложено в каждом из нас. В подсознании закодированы древние символы и мифологемы. Они могут оживать в памяти, обнажая глубинные и неведомые без творческого озарения корни. Так, исконно русский поэт Николай Клюев ощущал в себе через общее северное первоначало дух не только русского, но также карельского и саамского народов:

Я потомок лапландского князя, Калевалов волхвующий внук...

Эти стихи уже цитировались в одном из эпиграфов. В своей поэзии Клюев сделал символом северной (ледовитой) Гипербореи камень Сапфир:

Калевала сродни желтокожью, В чьем венце ледовитый Сапфир.

Если с определенной долей условности сегодня и можно говорить о философии Гипербореи, то в достаточно концентрированной форме былое мироощущение и менталитет наших прапредков получил отображение именно в "Калевале". Точная датировка большинства ее сюжетов вообще затруднительна. С одной стороны, книга изобилует архаичными родоплеменными реминисценциями. С другой стороны, многие эпизоды заведомо позднего происхождения. Иначе, печатный текст "Калевалы" - сплав древности и современности (если под последней подразумевать всю эпоху после принятия христианства). Однако, не считая незначительных христианских реалий типа нательных крестиков и заключительного крещения ребенка - будущего властителя Карелии (вставной фрагмент явно позднего и конъюнктурного происхождения), "Калевала" всецело языческая книга - буйная, непредсказуемая и многоцветная, с множеством древних Божеств, постепенно превратившихся в народном представлении в обычных людей, наделенных, тем не менее, волшебными способностями. Неповторим и незабываем образный и поэтический язык "Калевалы". Он настолько сладкозвучен, что даже в русском переводе воспринимается как верх совершенства:

Мне пришло одно желанье, Я одну задумал думу, Быть готовым к песнопенью И начать скорее слово, Чтоб пропеть мне предков песню, Рода нашего напевы. На устах слова уж тают, Разливаются речами, На язык они стремятся, Раскрывают мои зубы... (Перевод - здесь и далее - Л.Бельского)

Переводится название эпической поэмы, как "Сыны Кaлевы" (Кaлева родоначальник карело-финских племен). Любопытно, что собственно в фольклорной поэзии и прозе название "Калевала" почти не встречается. Популярным это слово сделалось после опубликования эпоса (сокращенной композиции - в 1835 году и полной версии - в 1849 году). Имя прапредка Калевы поминается постоянно (кстати, в его основе лежит один из архаичных ощеязыковых корней "кал"). В сказаниях и песнях, оставшихся за пределами литературной обработки Э.Лёнрота, Калева - великан, у которого 12 сыновей. Многие герои "Калевалы" также из числа первопредков и первотворцов. Таков северный Орфей - Вяйнямёйнен (сокращенно - Вяйнё) - Мудрый старец, сказитель и песнопевец-музыкант, шаман и волшебник (рис.69). Он несет в себе отпечаток архаичного Божества-демиурга и живого человека, подверженного сомнениям и страстям (в частности, Вяйно часто и обильно плачет). Точнее, образ Вяйнемёйнена, как он дожил до наших дней, соединил в себе представления о первопредке и первотворце. Черты последнего особенно заметны в начальных космогонических главах. Вяйнямёйнен - сын Небесной Богини - Ильматар, дочери воздушного (и безвоздушного, то есть космического) пространства. Забеременела она одновременно от буйного Ветра, который "надул" плод в процессе "качания" на волнах, и синего Моря, которое обеспечило последующую фазу беременности - "полноту" (следовательно, обоих можно считать отцами Вяйнё). Между прочим, подобное зачатие эпического героя от ветра встречается и в других мифологиях (например, у пеласгов - предшественников эллинов на Балканах), что лишний раз подтверждает общность генетических и культурных корней различных этносов. Роды у Ильматар не наступали до тех пор, пока она не превратилась в Мать воды - первозданную водную стихию и не выставила над бескрайним первичным Океаном пышущее жаром колено. На него-то и опустилась космотворящая птица - Утка (у других северных народов это могла быть гагара, у древних египтян - дикий гусь, у славяно-русов - гоголь-селезень, но мифологическая первооснова у всех одна). Из семи яиц, снесенных Уткой (шесть золотых и одно железное), и родилась Вселенная, весь видимый и невидимый мир: