Леонид Левитин - Узбекистан на историческом повороте Страница 44

В Мавераннахре города возникали и развивались не во владениях светских феодалов, а на землях, считавшихся государственными. Здесь изначально имелись эффективные возможности отладить жизнь городов непосредственно, минуя городское самоуправление. И все же... В Бухаре, Самарканде, Хиве, Ташкенте существовали квартальные организации населения, ремесленные и торговые корпорации, прогрессивный потенциал которых недооценивать никак нельзя.

Жилой квартал среднеазиатского города, начиная с раннего средневековья, был явлением чрезвычайно своеобразным. К нему только условно может быть применен термин "квартал". В современном европейском понимании квартал - это группа домов, обычно занимающих плошадь более или менее правильной прямоугольной формы, ограниченную со всех четырех сторон улицами. В среднеазиатском городе улица, наоборот, соединяла живших на ней людей, была сердцем, сердцевиной квартала. Квартал включал в себя все дома, стоящие по обеим сторонам улицы и в отходящих от нее переулках и тупиках. Квартал был ячейкой города не только в территориальном отношении, он являлся административной единицей, с которой имели дело городские власти, действовавшие через старшин кварталов. По составу населения махалля были неодинаковы. В Бухаре, например, в отдельных махалля, а иногда в нескольких соседних, наблюдалась тенденция к образованию компактных однородных групп соплеменников или земляков, переселившихся откуда-нибудь в Бухару, или тенденция к некоторой концентрации ремесленников одной специальности, составлявших во многих махалля большую часть жителей. Наряду с этим имелось много махалля, где селились ремесленники разных специальностей или же они проживали смешанно с другими слоями населения: торговцами, духовенством, знатью. Вперемешку с основным суннитским населением жили шииты.

Неоднородным было население махалля и в социальном отношении: в одном квартале жили богачи и бедняки, знать и простой народ, "ходжи" и "карача" ("чернь"). В некоторых кварталах было много представителей военно-служивого сословия, принадлежащего к привилегированным слоям. Обычно это были семьи узбеков, приехавших в город из тех районов, на которых лежала повинность поставлять воинов - нукеров.

При всей неоднородности жителей махалля - классовое неравенство, отсутствие профессиональных отношений - они были объединены в общину, соединены личными связями, общими интересами и обязанностями, участием в общих делах. Общинный уклад жизни махалля породил систему самоуправления. Возглавлял махалля выборный старшина (аксакал). Как свидетельствуют различные источники, к выборам аксакала и его помощников во все века относились очень серьезно, понимая, что неудачные избранники причинят общине много неудобств и неприятностей. Аксакал являлся официальным представителем махалля перед городскими властями и потому должен был утверждаться ими.

Имея глубокие корни в истории, организуя и направляя течение повседневной жизни народа, махалля породил стройную этическую систему, основанную на демократических устоях. Это непоколебимые временем правила взаимопомощи, гостеприимства и уважения к старшим, равенство всех членов общины. Ни один житель махалля не чувствовал себя одиноким, он всегда мог рассчитывать не только на участие и моральную поддержку, но и на необходимую материальную помощь. Словом, речь идет о прекрасных традициях коллективизма и кооперирования. Об этих и многих других интересных фактах можно узнать у самых разных авторов (к примеру, Де Клавихо Р.Г. Дневник путешествия ко двору Тимура в Самарканд в 1403-1405 гг. Сб. отделения русского языка и словесности Академии наук. - СПб. 1881. Т. 28). Не берусь перечислить более серьезных исследователей. Это дело историков. Сошлюсь только на Айни (настоящее имя Садриддин Саид-Муродзода, 1878-1954), таджикского писателя и ученого. В романе "Дохунда" и художественно-автобиографической книге "Воспоминания" дореволюционная жизнь в махалля отражена с этнографической точностью.

Советская власть, выступавшая против многих традиционных узбекских социальных структур, в борьбе с махалля вынуждена была отступить. Махалля оказался этой власти не по зубам. В 1932 г. вышло "Положение о махаллинских комитетах в городах Узбекистана". В 1938 г. атаки на махалля были приостановлены вообще. Решение было принято такое: они должны сосуществовать с новыми социалистическими структурами, дополняя их.

Исламское Возрождение

Некоторые исследователи ислама уподобляют его океану, в том смысле, что цунами, начавшееся на одном его берегу, обязательно отзовется на другом. Думаю, что если и сравнивать ислам с океаном, то не с обычным земным, а с неким фантастическим солярисом, концентрирующим в себе громадную энергию созидания и разрушения. Громадные волны этого океана не стихийно, а, напротив, очень целенаправленно накатываются сегодня друг за другом на богатую нефтью и газом мусульманскую Среднюю Азию, на ведущую страну этого региона Узбекистан, одно из самых исламизированных государств мира. Уже в восьмидесятые годы, еще находясь в составе СССР, Узбекистан был так или иначе вовлечен в глобальные процессы, связанные с Исламским Возрождением.

Итак, что же такое Исламское Возрождение? В чем его суть? Какие факторы вызвали его к жизни? По-видимому, чтобы лучше понять этот глобальный процесс, его надо рассматривать как часть еще более широкого процесса, начавшегося во второй половине ХХ в., который можно условно назвать "утверждение Азии". В то время как в странах Восточной Азии (Японии, Южной Корее, Сингапуре, Таиланде, Малайзии, Тайване, Китае) успешно осуществлялись модернизация и экономическое развитие, все большее число мусульман стали обращаться к исламу как к источнику их идентичности, смысла жизни, легитимности, развития, власти и надежды. Это выразилось в лозунге "Ислам - это решение" (John L. Esposito. The Islamic Threat: Myth or Reality. - N. Y. 1992. S. 1992).

Уже в начальной своей фазе Исламское Возрождение по охвату и глубине воздействия стало приобретать мировое значение. С.Хэнтингтон спрашивает сам себя: "Почему Исламское Возрождение надо писать с заглавных букв?" И отвечает: "Основанием является исключительно важная историческая значимость этого феномена, затрагивающего одну пятую (или более) всего человечества". Он продолжает: "Этот феномен не менее значим, чем Американская революция, Французская революция, Октябрьская революция, которые всегда пишутся с заглавной буквы" (Der Kampf der Kulturen. S. 168, 551-552).

Исламское Возрождение в самом общем смысле можно охарактеризовать как признание технической культуры Запада и отвержение его духовной культуры. Вот что писал один из ведущих исламских идеологов Саудовской Аравии Бандар бин Султан в 1994 г.: "Иностранный импорт хорош, если он выражается в телевизорах и компьютерах, других технических вещах. Однако нематериальные, социальные и политические институты, которые иногда пытаются импортировать с Запада в исламские страны, могут быть смертельны. Об этом свидетельствует падение шаха Ирана. Ислам для нас не одна лишь религия, но и образ жизни, несовместимый с западным" (Bandar bin Sultan. - New York Times. 10.07. 1994. S. 20).

Движущей силой Исламского Возрождения является исламский фундаментализм, который зачастую воспринимается только как политический ислам, хотя в действительности это компонент во всеохватывающей системе идей, практике и риторике, направленных на коренной поворот в жизни народов мира, приверженных исламу.

"В своих политических манифестациях Исламское Возрождение имеет определенное сходство с марксизмом, с его святыми текстами, с его видением совершенного общества, с пониманием путей фундаментального поворота в общественной жизни, включающего в себя переход от реформ к насильственной революции и свержению господствующей власти, исключение из жизни многообразия мнений и суждений, а в конечном счете и массовый террор как действенный инструмент достижения целей" (Samuel P.Huntington. Der Kampf der Kulturen, S. 170).

Многие западные исследователи проблем исламского фундаментализма еще более резки в оценках его политической, точнее даже, внешнеполитической идеологии. Профессор политических наук Будапештского университета Петер Харди по этому поводу пишет следующее: "Исламский фундаментализм соединяет в себе религиозные, этические и политические черты и выступает в качестве международной угрозы демократии. В этом отношении он не отличается от национал-социализма и коммунизма. Схожесть лежит в притязаниях на универсальную истину и универсальные средства ее достижения, в готовности утверждать в мире правильность этого своего убеждения при помощи оружия, в идеологически мотивированном терроризме" (Peter Hardi. Vom Kommunismus zur Demokratie, in: Demokratie am Wendelpunkt. - Berlin: Siedler Verlag. 1996).

В мусульманских странах отмечается рост исламски ориентированных правительств, организаций, банков, благотворительных учреждений и учебных заведений. Правительства, как и оппозиция, обращаются к исламу для того, чтобы усилить свой авторитет и завоевать поддержку масс даже в секуляризированных государствах, таких, как Турция и Тунис. И там власть не может не считаться с потенциальной силой исламского самосознания и поэтому проявляет чувствительность и заботу в отношении повседневных вопросов исламской жизни.