Юрий Цурганов - Белоэмигранты и Вторая мировая война. Попытка реванша. 1939-1945 Страница 44

Подобная постановка вопроса была достаточно типична для некоторых руководителей власовского движения — выходцев из СССР. Старая эмиграция, особенно ее представители, имевшие белогвардейское прошлое, ассоциировались со стремлением возродить монархию, причем в том виде, в котором ее рисовали на политзанятиях в Красной армии.

Вместе с тем интервьюер отметил, что за последнее время в среде эмиграции произошли положительные сдвиги. «Родились новые люди, вышедшие из-под влияния прежних заблуждений». Подобное суждение могло сложиться в результате общения с представителями НТС. На первой полосе этого же номера газеты была помещена статья главного редактора Б. Ганусовского «Роль эмиграции». Статья написана в порядке полемики с утверждениями интервьюера, касающимися русских за рубежом[414].

Первый программный документ власовского движения — «Смоленская декларация», подписанная 27 декабря 1942 года, попал к представителям военной эмиграции только в апреле 1943 года через Одессу. На запрос эмигрантов по поводу этой декларации, адресованный германскому командованию, был получен ответ, что она касается только советских военнопленных и населения «освобожденных областей». Вопрос же о допуске русских эмигрантов к участию в борьбе откладывается до окончания войны на Восточном фронте[415].

Генерал-лейтенант Ф.Ф. Абрамов в своем письме от 10 июня 1943 года предложил Власову, в случае если тот сочтет это возможным и желательным, использовать силы русской эмиграции. Предлагалось включить представителя зарубежья в состав Русского комитета, от имени которого была обнародована «Смоленская декларация». Абрамов также предложил Власову ходатайствовать о переводе офицеров из Русского охранного корпуса в РОА, так как, по его, Абрамова, сведениям, в РОА наблюдается нехватка офицерских кадров[416]. (Русский охранный корпус встретил известие о существовании РОА и Русского комитета с большим воодушевлением.)

III отдел РОВС в своей «Информации», выпущенной специально по поводу власовского комитета и его обращения, сообщает, что текст документа широко распространяется в оккупированных областях и передается по радио из Хельсинки. Составители «Информации» именуют комитет «Русским Национальным Комитетом», хотя он такого названия не носил. При этом представители РОВС делали вывод: «Последнее наименование Комитета придает ему значение уже не местного, „Смоленского“, а общего, Всероссийского»[417].

Далее в «Информации» сообщалось, что какие-либо официальные заявления германских ответственных лиц, подтверждающие высказанные комитетом положения, пока неизвестны. В настоящее время комитет занят формированием частей РОА, в которые допускаются только военнопленные и добровольцы из оккупированных областей.

К этому времени руководству РОВС было уже известно о формировании восточных легионов в составе вермахта. Теперь, в связи с провозглашением Русского комитета, РОВС заявлял следующее: «По-видимому, эти формирования были только опытом, а теперь формирования из военнопленных ставятся на более широкую ногу. Во что выльются подобные формирования, — сказать еще трудно… Трудно также сказать, насколько сделанное до сих пор в области формирований… отвечает задачам Русского Комитета»[418].

РОВС справедливо считал легионы самостийническими, прежде всего из-за их присяги по национальностям: «Верный сын своего Отечества, я вступаю свободно в ряды Русской (Украинской, Кавказской и других) Освободительной Армии…»

«Во всяком случае, — резюмирует руководство ведущей воинской организации зарубежья, — пока ясно лишь одно, — что все эти формирования будут только из военнопленных и что национальная Русская эмиграция к ним не привлечена»[419].

До решения своего вопроса принципиальным образом на высшем уровне руководства рейха эмигранты были вынуждены ограничиться мероприятиями местного масштаба. В Одессе организовалась группа бывших чинов врангелевской Русской армии, возглавляемая полковником Пустовойтовым[420]. Группа, провозгласившая своей целью «борьбу с большевиками всеми доступными способами», пользовалась поддержкой со стороны местной немецкой администрации. Кроме того, врангелевцы поставили перед собой задачу попечительства над церковным приходом и русской школой[421].

23 февраля 1943 года Пустовойтов получил от представителя германского командования официальное извещение о том, что в Смоленске сформирован Русский комитет, и о том, что в ближайшее время будет разрешен вопрос о формировании русских национальных частей или хотя бы только о вербовке добровольцев. На основании этого извещения Пустовойтов издал обращение «К русским людям», опубликованное в газете «Одесса» 4 марта 1943 года. В обращении были изложены идеи «Смоленской декларации» и сообщалось, что в ближайшие дни Одесская группа воинских чинов Русской армии приступит к формированию частей для направления их в распоряжение Русского комитета. «Идея Нижегородского ополчения 1613 года, — говорилось в конце обращения, — воплощается в 1943 году»[422]. Поскольку Русский комитет существовал лишь формально, то направлять «Воинских Чинов» было просто некуда.

Разочарование военной эмиграции в возможностях Русского комитета проявилось довольно скоро. В «Информации» III отдела РОВС за октябрь — ноябрь 1943 года сообщалось: «Деятельность Смоленского Комитета дальнейшего развития не получила. Формирование частей РОА продолжается. Сведение их в отдельную Армию со своим Управлением пока не осуществлено. По мере сформирования отдельные полки, батальоны присоединяются к действующим германским более крупным подразделениям. Исключение представляют только казачьи формирования, которые сводятся в самостоятельные дивизии под немецким, однако, командованием»[423].

Характерно, что в этом сообщении, по сравнению с предыдущим на ту же тему, комитет именуется «Смоленским», а не «Русским Национальным», то есть без прежнего пафоса.

Следующим событием после «смоленской акции», привлекшим внимание военной эмиграции, стала «Первая антибольшевистская конференция военнопленных командиров и бойцов Красной армии, ставших в ряды Русского Освободительного Движения». Конференция проходила в Дабендорфе в апреле 1943 года, основным докладчиком был генерал-майор В.Ф. Малышкин. Об отношении к белогвардейцам он сказал следующее: «Белое движение возникло как движение против советской власти. Это совершенно правильно. Но это движение не имело прогрессивных начал для Русского народа, это движение было, в лучшем случае, безыдейным движением, а чаще всего — это было движение, направленное к реставрации старой дворянско-помещичьей России… Наоборот, лозунги, выдвинутые большевизмом, на фоне белого движения значительно выиграли и это помогло большевизму увлечь Русский народ за собой… Бывшим участникам белого движения мы можем совершенно определенно сказать: тот, кто думает о реставрации сословных и имущественных привилегий, тот, кто думает о реставрации отживших государственных форм, — тому с нами не по пути, тех мы не можем принимать в свои ряды… Эмиграции, как единого целого, в настоящее время не существует. За 25 лет выросло новое молодое поколение… И тот, кто стоит на платформе идей Русского Освободительного движения, того мы принимаем в свои ряды с распростертыми объятиями»[424].

Это заявление, по сути, делится на три части. Первая — о якобы реставраторских устремлениях эмигрантов — участников Белого движения. Вторая — о том, что эмиграция не является единым целым (тезис абсолютно бесспорный и явно не способный никого смутить ни на правом, ни на левом фланге российского зарубежья). Третья — о новом поколении (опять же, как и в случае с «ближайшим сотрудником» Власова, давшим интервью газете «Новый путь», здесь прослеживается влияние НТС).

Антибольшевистская конференция анализируется в «Информации» III отдела РОВС от 10 июня 1943 года. Основное внимание было, разумеется, уделено опровержению тезиса о «реставраторских устремлениях». Свой отказ от имущественных претензий белые эмигранты основывали на декларациях главнокомандующего Русской армией, основателя и первого председателя РОВС генерал-лейтенанта П.Н. Врангеля, а также бывшего Верховного главнокомандующего Русской императорской армией великого князя Николая Николаевича. Первая декларация датировалась маем 1920-го, вторая 1924 годом. В последнем документе, помимо прочего, говорилось: «Полное примирение, забвение прошлого в рядах единой Русской армии»[425].

Нет особых оснований считать, что такие заявления могли вызвать к себе скептическое отношение со стороны власовского руководства. Причиной взаимного недопонимания скорее является недостаток объективной информации друг о друге. Не последнюю роль в создании информационной блокады сыграла гитлеровская администрация.