Люсьен Мюссе - Варварские нашествия на Западную Европу. Вторая волна Страница 44

Экономические аспекты

Наиболее развитой отраслью коммерческой деятельности викингов наверняка являлась работорговля. Несмотря на то, что в момент, когда каролингская империя находилась в зените, этот вид торговли был почти оттеснен за славянские и мусульманские границы, теперь он снова переживал примечательный подъем, еще мало изученный. Людей викинги захватывали во всех странах, которые посещали, но, может быть, особенно, в кельтском мире: раб-ирландец является классическим персонажем исландских саг, относящихся к эпохе колонизации, и доля этих невольных переселенцев была достаточно значительной, чтобы заметным образом видоизменить физический тип исландцев. В самой Скандинавии первые миссионеры в IX в. обнаружили множество христиан-рабов в Хедебю и Бирке; приблизительно в конце X в. ярмарка в Бренньяре недалеко от современного Гетеборга была достаточно оживленным невольничьим рынком. На Руси основным занятием варягов, которых встретил на средней Волге около 922 г. мусульманин Ахмед ибн Фадлан, по-видимому, была работорговля. Наконец, в Галлии норманны снова ввели, хотя и в скромном масштабе, домашнее рабовладение, и около тысячного года в Руане некоторое время существовал свой рынок рабов, на котором продавались ирландцы и фламандцы. В морях, омывающих Англию, захват и продажа людей оставались доходным занятием до того момента, пока вмешательство Ланфранка95 не привело к ее запрету Вильгельмом Завоевателем.

Норманны всегда начинали с облавы на людей; некоторое количество они продавали прямо на месте за выкуп: так, в 841 г. 68 пленников, взятых на Сене, были проданы монахам Сен-Дени. Лучшие экземпляры содержались во временных лагерях — как жители Нанта на острове Нуармутье в 843 г. — а затем увозились либо на какой-то перевалочный рынок, либо прямо в Скандинавию. В качестве примера первой участи можно привести ирландца Мориута, захваченного в последней четверти X в., проданного в Корбридже в Северной Англии, снова захваченного другими викингами и купленного в Гамбурге или Хедебю, прежде чем очутиться в Руане, где он встретил свою бывшую невесту, выставленную для продажи на городском рынке; или епископа Се Адалельма, взятого в плен около 885 г., проданного за рубежом, и в конце концов выкупленного и возвращенного в Сен-Валери-сюр-Сомм. Иллюстрацией второй участи служит виконтесса Лиможа Эмма, захваченная на вандейском побережье около тысячного года и выкупленная через три года благодаря вмешательству герцога Нормандии Ричарда II.

Оставив в стороне работорговлю, можно задаться вопросом, хорошо ли подтверждаются текстами те способности к торговле, которые мы щедро приписываем викингам? То, что мы знаем точнее всего, практически сводится к операциям по сбыту добычи: в Руане, например, продавалось награбленное в Англии. Медлительность, с которой в Скандинавию проникали деньги, также вызывает скептические размышления: если бы викинги были прирожденными торговцами, то скоро осознали бы их удобство и не переплавляли бы их систематически на слитки, кольца и украшения. Во всяком случае за морем викинги торговали почти исключительно с непрофессионалами. Иногда, например, в Хасселте в 882 г., они устраивают засаду, чтобы убить купцов и завладеть их богатствами. В IX и X вв. в скандинавском мире встречались очень активные торговцы, особенно на русских маршрутах и в крупных морских портах, но эти люди отнюдь не все были скандинавами или, во всяком случае, не принадлежали к тому же социальному слою, что и настоящие викинги.

У нас нет оснований сомневаться в том, что первый же удар оказался гибельным для западной торговли. Что делали бы на Сене, находящейся под контролем викингов, купеческие флотилии, о присутствии которых там упоминается в 841 г., накануне их появления? Явный упадок наблюдается, начиная с 860–870 гг., во Фрисландии, главном центре обмена товарами с удаленными странами. Однако в течение X в. повсюду наметилось пробуждение: задолго до тысячного года Руан снова превратился в крупный порт, а Тилу досталась большая часть до тех пор невостребованного наследия, остававшегося после разрушения Дорестада. Начиная с поколения св. Дунстана, стала активно возрождаться франко-английская торговля, по- видимому, утратившая свое значение в эпоху Альфреда Великого. По большому счету, вторжение викингов имело однозначно положительные экономические последствия. Оно обеспечило единство новому пространству, раскинувшемуся от Атлантики до Туркестана, охватывая Британские острова, Скандинавию и Русь. Когда же после начальной фазы бесхозяйственности и тезаврации скандинавы осознали значение драгоценных металлов в торговой экономике, их деятельность привела к значительному увеличению металлической наличности в Северной Европе, а следовательно, подготовила ее взлет.

Экономическое единство этого североевропейского пространства подтверждается в основном найденными монетами. Иными словами, его можно ощутить только начиная с середины X в.: до этого времени, монеты, попадавшие в Скандинавию, обычно переплавлялись. Сначала Скандинавия оказывается наводненной серебряными дирхемами, выбитыми в Иране, а в основном в Туркестане (в правление династии Саманидов96) в течение IX и X вв.; их найдено приблизительно 80000 на территории Швеции, половина из которых — на одном только острове Готланд, 4000 — в Дании, 400 — в Норвегии и отдельные экземпляры до самого Уэльса и Ирландии. В обратном направлении, в меньшем количестве, через Скандинавию довольно далеко на Восток проникают западные деньги: руанские монеты встречаются вплоть до Померании и Руси, а в Финляндии найдено более 800 английских. Разумеется, единого рынка от Атлантики до Туркестана никогда не существовало, но был целый ряд рынков, сообщавшихся одни с другими таким образом, что образовывалась непрерывная цепь. Будучи исполнена красочности, эта ситуация часто иллюстрируется сагами: так, Лаксделла сага изображает некоего Гилли Русского, продающего на ярмарке в Бреннъяре (место встречи Норвегии, Швеции и Дании) ирландскую принцессу Мелъкорку исландцу Хоскулъду.

По поводу источника драгоценных металлов, циркулировавших в Скандинавии, мы опять располагаем лишь гипотезами. Значительная их часть происходила из сокровищ западных монастырей, которые переплавлялись по возвращении из каждого набега (найдены хранилища при плавильнях, где разбитые предметы все еще узнаваемы); другая представляла собой «датские деньги», которые, в основном до начала X в., выплачивал франкский Запад, а затем главным образом Англия. Но существовало еще два других крупных источника серебра, практически недоступных без коммерческих посредников: рудники Туркестана, которые, по-видимому, играли доминирующую роль в X в., и Гарца, к которым она перешла в XI веке. Каким образом Скандинавии удалось скопить у себя столь заметную часть их продукции? В обмен на что? Безусловно, на товары, почти не оставляющие археологических следов: меха, деготь и, главное, рабов. В обогащении Скандинавии добыча и торговые прибыли смешались почти безнадежно.

Другая спорная проблема: доля металлической добычи, собранной викингами на Западе в течение первого этапа их экспансии, в скандинавских археологических находках оказывается гораздо меньшей, чем прибыль, вырученная варягами на путях Востока, франкские монеты являются огромной редкостью, в то время как дирхемы встречаются на каждом шагу; почему? Безусловно, это объясняется двумя причинами: варяги, скорее, купцы, чем пираты, в большей степени, чем викинги, были готовы ценить деньги выше простого металла; а викинги, без сомнения, использовали часть трофеев для финансирования своих поселений на Западе, особенно в Англии. Во время второго натиска, в конце X — начале XI вв., дисбаланс между монетарной долей Запада и Востока стремительно разворачивается в сторону Запада.

Для самой Скандинавии результаты обогащения, связанного с викингами, были довольно незначительными, а в XIII в. им на смену пришел даже некоторый упадок. Он выразился, главным образом, в роскоши ради тщеславия, экономически довольно бесплодной, у части правящего класса. В окрестностях Бирки носили китайские и персидские шелка, пили рейнские вина и потрясали превосходными мечами, выкованными во франкской империи, но Швеция до конца XII в. оставалась на обочине европейской цивилизации. В Дании встряска была более ощутимой: наличие причинно-следственной связи между операциями викингов второй волны и зарождением первых долговечных городов, наподобие Рибе или Лунда, кажется, никем не отрицается. Однако лучше всего умели наживаться на введении в оборот огромных объемов драгоценного металла в периферийных регионах. Расцвет побережий Германии, а также Нормандии, Йорка и ирландских портов в XI в. Является очевидным следствием феномена викингов.

Наконец, и это, возможно, самое главное, викинги побудили к товарообмену целые секторы Европы, они привели в действие торговые пути, которые в дальнейшем часто имели немалое значение. Если открытие движения в Северной Атлантике не привело к большим последствиям, то маршрут Норвегия-Шотландия-Ирландское море, проложенный в VIII в., и потом оставался очень активным, позволив оживиться западному фасаду Англии. В балтийском регионе установились прочные связи между Швецией, Прибалтикой и Финляндией; крестовые походы датчан в Эстонию и шведов в Финляндию являются их продолжением. Вновь открытые викингами речные пути через всю Восточную Европу, из Балтики в Черное и Каспийское моря, стали экономическими и политическими осями польского и русского государств. Лишь морской путь к Гибралтару не обязан викингам ни одним из первых шагов своего развития.