Джон Норвич - История Англии и шекспировские короли Страница 44

Последняя сцена третьего акта целиком о том, как французы горят желанием поскорее сразиться с англичанами.

В четвертом акте наступает кульминация всей постановки. Первая сцена — король в ночь перед битвой обходит полевой лагерь — по своей поэтичности, одухотворенности и тем возможностям, которые предоставляет талантливому актеру, является, пожалуй, одной из лучших и самых известных среди многочисленных литературных шедевров Шекспира. Вряд ли можно найти какие-либо исторические подтверждения этого великолепного сюжета. С другой стороны, нет никаких оснований и для того, чтобы сомневаться в его реальности. Все великие полководцы — и Генрих, несмотря на отдельные стратегические промахи, относился к их числу — заботились о своих солдатах, сопереживали им: необычайная популярность короля в войсках доказывает, что он не был исключением. В эту сырую прохладную ночь и предрассветные часы должно было произойти нечто такое, что позволило вместо гарантированного поражения одержать победу, и этим «нечто», по всей вероятности, оказался «облик Гарри в ночи». Три солдата — Джон Бете, Александер Корт и Майкл Уильямс — вымышленные персонажи Шекспира, но «старина» Томас Эрпингем — реальная историческая фигура: в битве при Азенкуре ему было пятьдесят восемь лет. Именно его король просит созвать всех рыцарей к нему в шатер, а потом произносит последнее молитвенное заклинание перед битвой:

О бог сражений! Закали сердца,Солдат избавь от страха и лишиСпособности считать число врагов,Их устрашающее.

И тогда же Генрих вспоминает о прегрешении дома Ланкастеров — узурпации отцом трона, чья вина перед Ричардом ему всю жизнь не давала покоя.

«Луч золотит доспехи наши. В бой!»; «Вперед, вперед! Высоко солнце, день нам славу шлет» — такими бравурными возгласами французских предводителей Шекспир начинает историческое сражение при Азенкуре. Затем он показывает нам стан англичан, где в День святого Криспина король произносит легендарную гневную речь, которую в свое время наизусть знал почти каждый английский школьник, в ответ на неосторожное замечание Уэстморленда:

Если бы намХотя бы десять тысяч англичанИз тех, что праздными теперь сидятНа родине!

Этот инцидент подтверждается историческими свидетельствами, в том числе и Холиншедом, хотя он и не называет ни цифру, ни имя Уэстморленд. О нем рассказывает и неизвестный капеллан Генриха в хронике «Gesta Henrici Quinti» («Деяния Генриха V»). Правда, по версии священника, король выговаривал не Уэстморленду, а сэру Уолтеру Хангерфорду, пожелавшему, чтобы перед битвой у англичан было «еще десять тысяч лучших английских лучников». Неизвестно, читал ли Шекспир труд капеллана. Если он не видел его хроники, то упоминание одной и той же цифры двумя авторами можно считать случайным совпадением. Так или иначе, нет ничего необычного в том, что Шекспир с учетом обстоятельств приписал сакраментальную фразу действующему персонажу пьесы. По крайней мере у Холиншеда он заимствовал второй визит герольда Монжуа, снова предложившего королю заплатить выкуп, с тем чтобы спасти и себя, и свою армию от верной гибели, и получившего тот же ответ.

В прологе к четвертому акту хор сетует:

И мы должны — о горе! — опорочитьСмешным и жалким подражаньем боя, —Где четверо иль пятеро бойцовНелепо машут ржавыми мечами, —Честь Азинкура.

Но хор плакался напрасно. Сама битва уместилась в три короткие сцены. Уже во второй из них французские предводители осознают свое поражение, а третья — всего тридцать восемь строк — почти вся посвящена гибели только двух английских лордов — герцога Йорка и графа Суффолка. (История их душещипательной кончины, рассказанная королю Эксетером, полностью вымышлена. Эксетера не было при Азенкуре, что бы ни утверждал Холиншед, а Йорк умер, вероятно, от сердечной недостаточности.) Перед завершением сцены настроение Генриха внезапно меняется: он отдает страшный приказ перебить всех французских пленных. Причиной этого странного решения, похоже, стала тревога, поднятая трубами и вселившая в него подозрения, что «враг собрал свои рассеянные силы».

Однако буквально через несколько строк, в следующей, седьмой сцене, капитан Гауэр дает иное объяснение приказанию короля: Генриха возмутило нападение французов на английский палаточный лагерь, закончившееся зверской расправой с мальчиками-слугами, присматривавшими за обозами. А вошедший затем король лишь подтверждает его версию:

Не гневался во Франции ни разуЯ, как сейчас.

У Холиншеда мы находим еще больше путаницы, и Шекспир, очевидно, пошел у него на поводу, хотя драматург в отличие от хрониста мог руководствоваться и своими особыми соображениями. Ему надо было любой ценой пробудить у аудитории симпатию к королю. Надо думать, Гауэр и Флюэллен выражали общее мнение английской армии, когда осуждали гнусное злодейство французов, «противное всем законам войны», и хвалили справедливое решение Генриха.

В седьмой же сцене Шекспир почти дословно следует за Холиншедом, описывая просьбу герольда Монжуа к королю позволить предать земле погибших французов, признание им победы англичан и присвоение битве названия по наименованию ближайшего замка Азенкур. Затем сцену заполняют вымышленные персонажи, долго тянется эпизод с перчатками, и мы снова окунаемся в историю лишь в конце восьмого явления, когда английский герольд доставляет королю списки погибших с обеих сторон. Все эти данные взяты у Холиншеда, как и слова благодарения Господу, которыми завершается четвертый акт:

Исполним все священные обряды:Прослушаем «Non nobis» и «Те Deum»[152];С молитвой мертвых предадим земле;Потом — в Кале; потом — в свою страну.Счастливей нас никто не вел войну.

О триумфальном возвращении короля в Лондон возвещает хор в прологе к пятому акту. Мы узнаем и о людских плотинах, чьи радостные крики «заглушают голос моря», и о благородном отказе Генриха от того, чтобы лорды несли перед ним по городу его «погнутый меч и шлем измятый»[153]. Хор выполняет и другую задачу: закрывает пятилетний разрыв между битвой при Азенкуре и заключением договора в Труа в мае 1420 года. Для Шекспира крайне важно, чтобы именно эта великая битва была кульминацией всего повествования. Он не оставил места ни для второй экспедиции короля, ни для взятия Кана и Руана, ни для убийства герцога Бургундского. И хор лишь предлагает:

Теперь опустимСобытья, что произошли пред тем,Как наш король во Францию вернулся.

Нам остается только перейти прямиком к примирению двух армий и женитьбе Генриха на принцессе Екатерине, скрепившей взаимное согласие дворов. Этому эпохальному событию, правда, предшествует сведение счетов между Флюэлленом и Пистолем, что должно, по замыслу, подчеркнуть торжественность и величие церемонии, завершающей пьесу. Открывается сцена в королевском дворце пространной речью во славу мира, которую произносит двадцатичетырехлетний герцог Бургундский — Филипп Добрый, чьего отца Иоанна убили в прошлом году. Панегирик миру — изобретение Шекспира, но звучит вполне естественно.

Далее следует продолжительный диалог на мешанине английского и французского языков между королем и невестой. Он не столь конфузящий аудиторию, как предыдущий, но тем не менее удивляет нежелание Генриха считаться с плохим знанием английского языка принцессой, не говоря уже о некоторых неподобающих двусмысленных выражениях[154]. (Конечно, его разговор с Екатериной гораздо мягче, чем последующий обмен любезностями с герцогом Бургундским[155]. Остается надеяться лишь на то, что они находились достаточно далеко от принцессы и она их не слышала, хотя никуда и не уходила.) Два монарха — Карл VI по-прежнему не выказывает никаких признаков недомогания — вместе подтверждают, что между ними нет более серьезных разногласий. Разрешена даже такая проблема, как формула обращения французского двора к королю Англии: она ни у кого, в том числе и у аудитории, не оставляла никаких сомнений в том, что Генрих достиг самого главного: признания его наследником Карла — héritier de France. Стороны делятся благочестивыми надеждами и добрыми пожеланиями, хор произносит эпилог, напоминая нам со значением о сыне и наследнике Генриха, его отце Генрихе IV и о борьбе, которую «мы представляли уже не раз».

Критиков и сейчас интересует: что же все-таки написал Шекспир — патриотическое действо, прославляющее Англию, или диатрибу против войны и злоупотребления властью? Очевидно, и то и другое. Шекспир не разделял и не противопоставлял эти две проблемы. Увлечение одной из них привело бы к предвзятости и односторонности. Соединив два предмета драматургического исследования, Шекспир создал пьесу, совершенную по своей полноте и глубине психологического анализа. Безусловно, главная ее тема — конфликт, но не только лишь видимый конфликт между Англией и Францией. В нем развивается и давний нравственный спор по поводу оправданности войны, не говоря уже о внутренней борьбе, происходящей в Генрихе и отнимающей его силы, из-за вины, которую он постоянно переживает после убийства Ричарда