Георгий Вернадский - Монголы и Русь Страница 45

В то время, как Новгород являлся наиболее удобным северным пунктом монгольской внешней торговли, крымские порты имели огромное значение для поддержания черноморской и средиземноморской торговли, в которой в то время доминировали, главным образом, итальянские купцы – венецианцы и генуэзцы. В связи с этим новгородские и крымские порты привлекали пристальное внимание Менгу-Тимура. Генуэзцы проникли в Черное море, предположительно, во второй половине XII века.[526] Во время существования Латинской империи в Константинополе (1204-1261 гг.) вся черноморская торговля была монополизирована венецианцами. Двое братьев Поло были среди других венецианских купцов, прибывших в крымский порт Солдайя[527] в 1260 г.; это был отправной пункт их великого приключения. Однако после восстановления Византийской империи Михаилом VIII Палеологом генуэзцы не только возвратились в Черное море, но и оказались в более привилегированном положении, нежели венецианцы, и усмотрели реальную возможность для себя учредить «фактории» в Крыму. Около 1267 г. Менгу-Тимур даровал им особые привилегии для их торговли в Каффе (современная Феодосия).[528] А в 1274 г. они утвердились в Солдайе.[529]

Для параллельного развития на севере Менгу-Тимур взял на себя роль защитника Новгорода и основателя свободной торговли в районе Балтики. После заключения соглашения между Новгородом и великим князем Всеволодом III Суздальским (1211 г.) только князья из суздальского дома могли претендовать на княжение в Новгороде.[530] Каждый из них, однако, во время его избрания должен был подписать договор, гарантировавший традиционные свободы городу. Александр Невский, как и другие, подписал подобный договор, но копии его не сохранилось. После смерти Александра Ярославича новгородцы согласились признать своим князем его брата Ярослава II, князя тверского и великого князя владимирского (1264 г.). По этому случаю был заключен новый договор между великим князем и городом Новгородом; его условия формулировались в двух одинаковых грамотах – одной, адресованной новгородцами великому князю, и другой – от великого князя Новгороду (около 1265 г.). Оригинал новгородской грамоты сохранился до сих пор в русских архивах.[531]

Два года спустя грамоты были подтверждены обеими сторонами.[532] Вскоре после этого Ярослав Тверской нарушил некоторые условия договора, и новгородцы немедленно потребовали, чтобы он покинул город. Не желая уступать их требованиям, Ярослав Тверской обратился за помощью к хану, обвиняя новгородцев в желании поднять мятеж.[533] К его разочарованию, Менгу-Тимур приказал ему вступить в переговоры с новгородцами, и князю Ярославу ничего не оставалось, кроме как согласиться. Был заключен новый договор, подтверждающий права и привилегии города. Чтобы утвердить этот ритуал на будущее, Менгу-Тимур направил двух посланников, в чьем присутствии князь Ярослав II поклялся «целованием креста» соблюдать условия договора (1270 г.),[534] Одновременно Менгу-Тимур приказал Ярославу Тверскому не вмешиваться в торговлю между Новгородом и Ригой. Ярослав Ярославич должен был также известить об этом Ригу.[535]

Тем не менее, нельзя считать Менгу-Тимура поборником политических свобод для Новгорода. Он был только заинтересован в поддержке балтийской торговли через Новгород и ее распространении на Восток. Наиболее удобный путь из Новгорода в Сарай проходил через район верхней Волги, то есть через Великое княжество Владимирское. В связи с этим, хотя Менгу-Тимур проявлял готовность защищать Новгород от любых нападок со стороны великого князя владимирского, он также настаивал на продолжении политической связи между Новгородом и великим князем. После смерти Ярослава II (1272 г.) новгородцы избрали своим князем Дмитрия Переяславского. Новый великий князь Василий Костромской, который сам претендовал на новгородский стол, обратился к хану. Последний направил часть монгольских войск для поддержки кандидатуры князя Василия, что вынудило новгородцев «переменить свое мнение», как говорит летописец, и признать Василия Костромского своим князем.[536] Когда после его смерти (1276 г.) Дмитрий получил ярлык на великое княжение во Владимире, хан согласился утвердить его также и новгородским князем.

В 1275 г. на Руси прошла новая общая перепись и набор рекрутов. Вероятно, приказ об этом исходил в 1273 или 1274 гг. от великого хана Хубилая, который нуждался в пополнении войск для кампаний в Южном Китае и Индокитае. Поскольку хан Менгу-Тимур, со своей стороны, намеревался укрепить свою власть на Кавказе, ему также был бы очень полезен свежий контингент войск. На этот раз наряду с Восточной Русью, перепись была проведена и на Смоленской земле. В 1281 г. ханский фаворит, великий князь Федор Смоленский (возвратившийся к этому времени в Смоленск из Ярославля) установил свое господство над Витебском, который раньше относился к Полоцкому княжеству. Монгольские сборщики, должно быть, были посланы также и в Витебск.[537]

В 1277 г. Менгу-Тимур развязал кампанию против алан на северном Кавказе. Как мы знаем, эта группа алан, так же как и другие аланские племена в бассейне Дона и в Крыму, была завоевана монголами во время похода Бату в 1239 г. После этого они сотрудничали с монголами и предоставляли войска для монгольского завоевания Китая. Во время междоусобиц между Берке и иль-ханами аланы северокавказской группы (осетины) воспользовались случаем, чтобы освободиться от подчинения хану кипчаков. Фактически, те, кто жил в высокогорных долинах, никогда полностью не были завоеваны монголами. Менгу-Тимур приказал ряду русских князей с их боярами и свитой присоединиться к его походу против алан. Согласно Никоновской летописи, в кампании приняли участие князья Глеб, сын Бориса Константин, Федор Ярославский и Андрей Городецкий (сын Александра Невского). Поход был удачным; русские взяли главную твердыню аланов, укрепленный город Дедяков[538] (1278 г.), захватили богатую добычу, большая часть которой, вероятно, перешла к хану. Менгу-Тимур похвалил своих русских вассалов и наградил их многими дарами.[539]

Теперь давайте обратимся к западнорусским делам. Следует вспомнить, что после кампании Бурундая против Литвы отношения между князем Даниилом Галицким и Миндовгом Литовским стали напряженными.[540] Даниил умер в 1264 г. В этом же году часть литовской знати, возмущенная политикой централизации, проводимой Миндовгом, организовала против него заговор, во время которого он был убит. Сын Миндовга, монах Войшелк покинул монастырь, чтобы отомстить за отца. Многие из заговорщиков были схвачены и казнены, и Войшелк, с помощью русских войск, набранных в Новгородке и Пинске,[541] стал правителем Литвы. В 1267 г. он вернулся в монастырь и передал власть над Литвой своему шурину, сыну Даниила Шварну. Расположение звезд на политическом небосклоне представлялось чрезвычайно благоприятным для Даниловичей (сыновей Даниила); теперь они были в состоянии взять на себя ведущую роль в объединении Западной Руси и Литвы. Однако, как пишет волынский летописец, «сатана, который никогда не желает добра человечеству, наполнил теперь сердце Льва завистью по отношению к Шварну».[542] В результате Лев (брат Шварна) убил не Шварна, а его покровителя Войшелка.

Убийство Войшелка, естественно, вызвало огромное возмущение среди литовцев, и после смерти Шварна (1270 г.) ни у одного из Даниловичей не было ни малейшего шанса стать князем Литвы. Власть взял в свои руки литовский князь Тройден (Трайденис, 1270-1282 гг.); а после его смерти еще один древний литовский клан пришел к власти.

После завершения осетинской кампании Менгу-Тимур направил свое внимание на византийские и египетские дела. До этого, как мы знаем, отношения как с Византией, так и с Египтом находились в компетенции Ногая. По все видимости, Менгу-Тимур решил обуздать авторитет Ногая. Когда болгарского хана Константина Тиха убили в бою с еще одним претендентом на трон в 1277 г.,[543] в Болгарии начались раздоры, связанные с тем, что сразу несколько кандидатов на трон заявили о своих притязаниях. Поскольку Михаил VIII и Ногай поддерживали разных кандидатов, отношения между ними ухудшились. Представляется, что именно эта неразбериха привела Менгу-Тимура к мысли о вмешательстве в балканские дела. В русских летописях записано, что хан Менгу-Тимур и митрополит Кирилл направили сарайского епископа Феогноста[544] к императору Михаилу VIII и патриарху Константинопольскому, как своего совместного посланника, с письмами и дарами от каждого из них. Это посольство, вероятно, состоялось около 1278 г., поскольку Феогност возвратился в Сарай в 1279 г.[545]