Андрей Мелехов - «Танковая дубина» Сталина Страница 45

Еще один релевантный факт привел М. Барятинский. По его данным, в «освободительном» походе в Польшу приняли участие 1675 не самых новых танков Т-26. В боях они почти не участвовали: от огня «освобождаемых» поляков было потеряно 15 машин. От всяческих же технических неисправностей во время длительных маршей вышли из строя 302 танка этого типа («Танки СССР в бою. 1919–2009», с. 80). Можно смело предположить, что большая часть этих поломавшихся 18 % машин была отремонтирована и сумела догнать свои части. Вновь подчеркну: вполне хороший результат.

В заключение главы выскажу свое личное мнение. Несмотря на то что проблема «ограниченного моторесурса» безусловно требует дальнейшего изучения, на основе приведенных выше данных у меня все же складывается впечатление о том, что большинство советских танков в приграничных округах в июне 1941 года обладали запасом хода и степенью механической надежности, которые позволяли им выполнять масштабные задачи наступательного характера. И что фактически продемонстрированные возможности даже относительно старых танков Красной Армии были вполне сопоставимы с показателями лучших образцов бронетехники других стран мира того времени. Утверждения о том, что танки эти были настолько изношенными, что не годились для ведения войны в том виде, в каком она виделась советскому руководству (внезапная агрессия со стороны СССР), представляются преувеличенными. Вполне соглашаясь с тем, что советские танковые двигатели часто обладали несколько меньшим моторесурсом, чем танковые моторы более технологически передовых стран мира, я все же не считаю, что во время выработки этого моторесурса советские танки ломались намного чаще, чем, скажем, британские.

Еще один предварительный вывод: в течение как минимум 1942 года из-за низкого качества двигателей, воздушных фильтров и элементов трансмиссии моторесурс совершенно новых танков Т-34-76 и КВ редко превышал 50–70 часов. Интересно отметить, что этот моторесурс примерно соответствовал моторесурсу «изношенных» предвоенных танков БТ и Т-26. Несмотря на низкий уровень, он оказался вполне достаточным для ведения боевых действий: в результате воздействия противника советская бронетехника выбывала из строя раньше, чем успевала достигнуть стадии капитального ремонта «естественным образом».

Также хочу подчеркнуть, что если бы Красная Армия готовилась к ведению оборонительной войны, то проблема моторесурса и технической надежности бронетехники играла бы еще меньшее значение. Прекрасной иллюстрацией этому является история, рассказанная Д.Д. Лелюшенко. К началу октября 1941 года Красная Армия потеряла большую часть имевшихся у нее в начале войны 25 000 танков (их, как и многое другое, по меткому и на редкость самокритичному выражению товарища Сталина, «просрали»), а Вермахт имел реальную возможность захватить Москву. Чтобы остановить немцев, пришлось задействовать буквально все: чекистов, курсантов, бронепоезда, экспериментальные танки из Кубинки и… танки без моторов. Так, на одном из подмосковных полигонов посланный Лелюшенко майор Ефимов находит 16 трехбашенных танков Т-28 без моторов, но с исправными пушками. Конечно, в июне 1941 года Лелюшенко только фыркнул бы презрительно, услышав о таком «сокровище»: в то время Красная Армия теряла танки по 200 штук в день, а дороги были усеяны порой и совершенно исправными машинами. Но в октябре того же года было не до фырканья: Советская власть висела на ниточке — как в 1918 году. Поэтому Лелюшенко абсолютно справедливо замечает: «В тех тяжелых условиях для нас это явилось просто находкой. Конечно (наконец, сообразили…), надо использовать эти танки как неподвижные огневые точки. Зарыть в землю, дать им побольше боеприпасов и поставить на направление Бородино — Можайск, где, по нашим предположениям, враг нанесет главный танковый удар. В расчеты новых огневых точек решили назначить артиллеристов из 32-й Дальневосточной дивизии» («Москва — Сталинград — Берлин-Прага», с. 61). И дело, как говорится, пошло! «Уже четвертый танк, — нахваливает Лелюшенко свою технику с нулевым моторесурсом, — в упор расстреливал из неподвижной огневой точки — Т-28 — сержант Серебряков. Три танка пылали от орудия старшего сержанта Корнеева» (там же, с. 67). Москву, как мы знаем, немцы так и не взяли…

Вернемся в май — июнь 41-го. Уже точно известно: немцы готовятся к нападению. До этого нападения остались считаные недели. Мехкорпуса надо срочно отводить из ловушек Львовского и Белостокского выступов, перебрасывая их в тыл — скажем, на линию Сталина, под защиту укрепрайонов на старой госгранице (именно это предлагал сделать Б.М. Шапошников). И уже оттуда наносить контрудары по измотанному при прохождении линии Молотова и нескольких рядов полевых укреплений агрессору. Неисправную же технику, нуждавшуюся в капремонте (в том числе и замене двигателя), надо было или вывозить в глубокий тыл, или, как уже говорилось, вкапывать в землю, грамотно выбрав места для засад — в рощицах у мостов через многочисленные реки и на узких лесных дорогах Западной Украины, Литвы и Белоруссии. Каждая такая засада — один-два тяжелых или средних танка плюс два-три легких, рота пехоты и батарея зениток — была бы способна задержать продвижение немецких колонн на долгие часы (а то и дни). Но ни то, ни другое сделано не было: требовавшие капремонта машины (в том числе средние Т-28 и тяжелые Т-35) никто никуда вывозить не торопился: я пока не встретил информации ни об одном факте подобной эвакуации во «внутренние» округа, произведенной до начала войны. Не слышал я и о том, чтобы хоть один неисправный Т-26 или БТ был закопан в землю на танкоопасных направлениях (определить таковые было очень просто — это все дороги, ведущие с запада на восток). Наоборот: все боеготовые мехкорпуса стягивались вплотную к границе, а 18–21 июня, как уже писалось в других моих работах, они вообще вышли к приграничным столбам, фактически заняв исходные рубежи для нападения на Германию и ее союзников.

В этой связи утверждение Л. Лопуховского и Б. Кавалерчика о том, что танки боевого парка начали снимать с консервации только «после начала боевых действий», представляется некорректным. Чтобы убедиться в этом, предлагаю читателю еще раз заглянуть в Приложение № 3, составленное преимущественно на основании информации из книг Р. Иринархова, Е. Дрига, М. Солонина и М. Коломийца. Как мы уже знаем из книг Р. Иринархова, еще 20 июня 1941 года генерал-лейтенант Д.И. Рябышев — командир 8-го мехкорпуса (932 танка, включая 189 КВ и Т-34), базировавшегося в районе Дрогобыча (70—100 км от границы), — получил приказ из штаба КОВО: выехать в район предполагаемых действий мехкорпуса — к пограничному Перемышлю. «По распоряжению штаба округа все танки, — пишет Иринархов, — даже находившиеся на консервации (и являвшиеся «неприкасаемыми» в мирное время. — Прим. авт.), в предвидении (!) боевых действий были полностью заправлены горючим и загружены боекомплектом. Накануне войны командиру мехкорпуса позвонил командующий 26-й армией генерал-лейтенант Ф.Я. Костенко и передал, чтобы корпус был готов и ждал приказа. Генерал-лейтенант Д.И. Рябышев поднял части по тревоге и вывел их в районы сосредоточения, находящиеся в 10 км западнее города Самбор» («Киевский особый», с. 72).

Немецкие и советские реорганизации бронетанковых войск 1939–1941 годов

В 1939–1941 годах как автобронетанковые войска Красной Армии, так и Панцерваффе фашистской Германии подвергались неоднократной реорганизации. В том, что касается Вермахта, М. Барятинский в своей книге «Великая танковая война», в частности, сообщает, что перед вторжением в Польшу танковые и моторизованные соединения рейха включали 7 танковых, 4 легкопехотные и 4 моторизованные дивизии: примерно 3200 «панцеров» против приблизительно 600 польских боевых машин всех типов. После завершения Польской кампании количество танковых дивизий в немецкой армии увеличилось до 10: в них преобразовали так называемые легкопехотные дивизии. «Полностью укомплектовать их штатным количеством всех типов танков, — пишет М. Барятинский, — не представлялось возможным — промышленность не справлялась с планом производства Pz.III и Pz.IV» (с. 138). Это, как уже говорилось, не помешало Вермахту весной — летом 1940 года относительно легко — за сорок дней — разгромить Францию и прибывший на помощь союзникам английский экспедиционный корпус. Предлагаю этот факт запомнить на будущее — когда мы будем говорить о том, чего «не хватало» теперь уже советским мехкорпусам в июне 1941 года.

Уже через год, летом 1940-го, по настоянию Гитлера в Панцерваффе формируются дополнительные соединения, и общее количество танковых дивизий возрастает до 21. М. Барятинский подсказывает, что «этот процесс происходил путем дробления танковых бригад существующих дивизий и создания на базе высвобождающихся танковых полков новых соединений. По штату каждой танковой дивизии Вермахта полагалось иметь 196 танков, однако в реальности их число колебалось от 143 до 265 (во всяком случае, в тех 17 танковых дивизиях, которые атаковали 22 июня советскую границу)» (там же, с. 161). Добавлю, что, согласно М. Солонину, в качестве базы для создания новых танковых дивизий использовались и пехотные соединения, то есть подход к «авральному» формированию бронетанковых войск был примерно таким же, что и в Красной Армии («22 июня. Анатомия катастрофы», с. 226). Подтверждает это и М. Барятинский: так, 14-ю пехотную дивизию Вермахта «раздерибанили», чтобы использовать ее полки в качестве основы для 14-й и 18-й танковых дивизий («Великая танковая война», с. 161). Если исходить из того, что в распоряжении танковых дивизий четырех танковых групп армии вторжения имелось 3297 исправных танков (самоходные орудия и огнеметные танки в штатный состав дивизий не входили), то в среднем 17 немецких танковых дивизий имели по 194 боевых машины и были, таким образом, в среднем укомплектованы бронетехникой на 99 %. Остальные четыре дивизии, судя по уже упоминавшимся недовольным высказываниям Гудериана, были вооружены преимущественно трофейной французской техникой.