Ярослав Голованов - Правда о программе Apollo Страница 45

Испытывать мужество легче, чем испытывать терпение. Про некоторых людей говорят: «везун!» — везде, где можно, судьба ему помогает. Так вот Стаффорд «антивезун».

Стыковку с ракетой заменили совместным полетом двух пилотируемых кораблей: первыми полетели Ловелл и Борман на «Джемини-7», а Ширра со Стаффордом должны были «догонять» их на «Джемини-6». Они сидели в корабле, и уже прошла команда «Зажигание!», уже грохотали двигатели «Титана-2», когда из хвостовой части выпал электрический разъем цепи контроля. Если бы аварийная система не выключила двигатели, они бы погибли на старте. Тогда они еще не знали о второй смертельной опасности: с одной трубы окислителя по небрежности забыли снять пластмассовую крышку. Двигатели умолкли, а насосы продолжали работать. Росло давление в магистралях. Лопни одна труба — и снова взрыв. Они понимали язык приборов и осознавали опасность, но решили не катапультироваться. Спустя 15 секунд они сообщили, что давление падает. Это чудовищно много иногда — 15 секунд...

В доме Томаса Стаффорда под Хьюстоном я видел эту крышку, навсегда замурованную в прозрачный кубик синтетической смолы. Он взял ее себе на память...

Три дня спустя они взлетели и увидели в космосе корабль Ловелла и Бормана.

— Джеймс, — кричал Стаффорд Ловеллу, — я хорошо вижу твою бороду!

Они летали рядом более 5 часов.

Примерно через полгода он полетел во второй раз, теперь с Юджином Сернаном. И техника опять барахлила, и с 17 мая старт перенесли на 1 июня, и Том ходил очень злой и мрачный тогда. Но 1 июня за 100 секунд до старта опять объявили задержку. А потом еще две дополнительные задержки — это только космонавт может до конца понять, каково человеку вылезать вот так из корабля, снимать, к черту, скафандр и сдирать с тела эти проклятые датчики...

Они стартовали 3 июня, и дальше все шло хорошо, а посадка была просто рекордной: приводнились в 640 метрах от точки, рассчитанной баллистиками. До сих пор это считается самой точной посадкой американских пилотируемых кораблей.

К этому времени уже набирал силу проект «Аполлон», и все мысли Томаса Стаффорда вращались теперь вокруг Луны. Очень хотелось на Луну!

— Окупятся ли фантастические затраты человеческих сил и материальных средств, которые потребует полет на Луну? — писал он в те годы. — Вопрос этот напоминает мне одну карикатуру. Зеленые селениты прощаются на Луне с экспедицией землян, и один из лунных жителей спрашивает космонавта:

— Истратить столько миллиардов долларов только для того, чтобы прилететь к нам, а стоило ли, землянин?

Если бы я был землянином, я бы ответил: «Да, каждый истраченный доллар стоил этого, потому что мы открываем то, что не может быть открыто иным путем. Открытия — это знания, а знания — сила...»

В лунной эпопее Томасу Стаффорду, как вы помните, выпала роль почетная и вместе с тем горькая. Он стал командиром «Аполлона-10» — того самого, которому было поручено провести самую последнюю репетицию перед высадкой на Луну.

«Снуппи» — так он называл тогда свой лунный модуль. Это популярная мультипликационная собачонка. Стаффорду припомнили это название, когда он был назначен командиром американского корабля ЭПАС: на шуточной эмблеме ЭПАС «Снуппи» сидит верхом на «Аполлоне», а русский медвежонок — на «Союзе». «Снуппи» кричит по-английски: «Давай!», а медвежонок по-русски: «Поехали!»

Я познакомился со Стаффордом в Хьюстоне в 1973 году. Во время беседы астронавта с советскими журналистами я внимательно разглядывал его. Высокий (183 см), но, пожалуй, неспортивный. Расчетливо медлительный, с добрым лицом и хитрыми глазами. Большая ладонь. Огромный золотой перстень на безымянном пальце: Его можно было принять за преуспевающего аризонского фермера. Мы сидели в его офисе, с национальным флагом в углу (это — Стаффорд-генерал) и рогами антилопы на стене (это — Стаффорд-охотник), и он еще робел говорить с нами по-русски, хотя по его глазам было видно, что он понимает русскую речь. Несколько раз потом виделись мы в Звездном городке, и всегда выделяли американского командира неторопливость, спокойствие и какой-то особенный взгляд — так добрые и умные люди смотрят на шумные игры детей.

Стаффорд — один из тех немногих, кто был в космосе четыре раза. Он шутит: «Это становится привычкой». В Хьюстоне в 1975 году он показывал нам картину — его истребители-перехватчики, рядом все три космических корабля и портреты товарищей по экипажам: Ширры, Сернана и Янга. Один из нас спросил: где же пририсовать еще один корабль, даже два корабля — ведь в космосе он будет гостем «Союза», и новых друзей — еще четыре портрета. Страффорд улыбнулся...

Во время этой первой встречи он подарил всем нам именные шариковые ручки, которые могут писать в невесомости, и я обещал ему приберечь эту ручку и написать репортаж о том, как он встретится с нашими ребятами в космосе.

Через два года я приехал в Хьюстон с этой ручкой и выполнил обещание. Стаффорда мы не застали: он уже был на мысе Канаверал и, готовясь к старту, отсиживался в карантине. Мне очень хотелось посмотреть, как он живет, какой у него дом — ведь дом может рассказать о человеке больше, чем он сам. Благодаря хлопотам администрации Центра пилотируемых полетов и, прежде всего энергии сотрудника протокольного отдела Билла дер Бинга это удалось сделать. Мы попали в дом Томаса как раз в тот день, когда сам Томас был в гостях в советском космическом доме у Леонова и Кубасова.

...Машина кружила по улицам зеленого поселка. Дома, чаще всего двухэтажные, прячутся здесь за листьями пальм и банановых деревьев. Билл, который поехал вместе с нами, по дороге рассказал: — Мне приходилось много работать с американскими астронавтами, впрочем, и с советскими тоже. Я сопровождал в поездке по нашей стране Андрияна Николаева и Виталия Севастьянова. Как там Севастьянов, не устал еще летать? Сколько же можно?22 Да... Так вот, генерал Стаффорд — человек исключительной скромности, вы увидите это по его дому. У Алана Шепарда в Хьюстоне огромная вилла, а Стаффорд — другой. У него, пожалуй, самый маленький дом из всех домов наших астронавтов.

Мы остановились. Дом действительно выглядел скромнее, чем дома соседей. Небольшой, с маленькой мансардой и гаражом, разместившимся с ним под одной крышей. Нас встретила жена астронавта и маленькая лохматая белая собачонка. Хозяйка, извинившись, вышла на минуту, дав нам возможность оглядеться. В маленькой гостиной ничего не напоминало о космической профессии хозяина. Мягкая, удобная мебель, низкий стол, пианино, какие-то восточные струнные музыкальные инструменты, шкаф с книгами, много цветов. Глаз задержался на расписной шкатулке с видом Кремля — русский сувенир. На стенах — простенькие пейзажи: Париж, Лондон, Техас. Скромный телевизор молчит. Возвратилась хозяйка, и началась беседа.

— Последние три года были необычными для нашей семьи, особенно для Тома, конечно, — рассказывала Фэй Стаффорд. — Он работал очень напряженно. Ему трудно давался русский язык. Согласитесь, что в его возрасте уже трудно начинать изучать язык, да еще такой сложный. Он уезжал рано и возвращался поздно. У нас очень дружная семья. Мы с Томом, да и дочери тоже, любим бывать вместе и избегаем веселых и шумных компаний. Круг наших друзей невелик. Правда, в последнее время он расширился за счет советских коллег мужа. Здесь бывали русские космонавты. Мне очень понравились генерал Шаталов и Алексей Елисеев, очень теплые, дружественные люди. А Леонов — такой шутник, с ним так весело! Он покорил нас всех своим юмором, мы с дочками так смеялись над его историями...

Наши дочки уже большие. Старшая поступила в университет в городе Остине, но что-то ей не понравилось, и сейчас она работает в администрации одного отеля. Младшая окончила школу, собирается поступать в колледж. Она любит литературу, музыку, природу, цветы, хочет заниматься декоративным искусством. Впрочем, она еще сама не знает, чего хочет — так часто бывает в молодости. Том с дочками увлекаются водными лыжами. У нас есть маленький катер, и в свободные часы они бросают меня и уезжают на озеро...

Картинки на стенах? Мы бывали в Лондоне и Париже. После Лувра я мечтаю побывать в ленинградском Эрмитаже. Том рассказывал, что это потрясающий музей. Ему вообще очень понравилось в Советском Союзе, и он всю свою семью заразил рассказами о вашей стране. И еще я соскучилась по снегу. У нас в Техасе не бывает снега. Том показывал фотографию, как он играл с вашими космонавтами в снежки. Они веселились, как мальчишки...

Волнуюсь ли я сейчас? Конечно. Особенно трудно было в день старта. Я спала плохо, рано встала и смотрела старт «Союза». Ведь и за ваших тоже волнуешься. А потом я смотрела старт «Аполлона». Я впервые видела, как летит ракета с Томом, хотя это его четвертый полет. Но разве об этом расскажешь... Перед стартом я сказала Тому: