Андрей Еременко - Сталинград: Записки командующего фронтом Страница 45

Еще важнее было улучшить нашу оборону на северном фланге. Возникший во время наступления 14-го танкового корпуса так называемый перешеек между Волгой и Доном в районе Рынок, Котлубань, Качалинская не обеспечивал возможности эшелонирования обороны в глубину, и в случае малейшего успеха противника здесь могла бы возникнуть непосредственная опасность для нашего фронта в Сталинграде. С самого начала этот перешеек подвергался сильным атакам со стороны русских, потому что нигде противнику не удавалось так быстро сосредоточивать и бросать в бой крупные силы, как здесь. Поэтому было необходимо срочно выдвинуть наши позиции вперед до возвышенностей в районе высоты с отметкой 151, которые господствовали над местностью и были особенно опасны в руках русских.

Но улучшить позиции необходимо было не только на флангах 6-й армии. Гораздо больше опасений внушала слабость обоих флангов группы армий «Б» на среднем течении Дона и в Калмыцких степях.

Сталинградская операция покоилась теперь на песке»{45}.

Далее Дёрр повествует о том, что и Кавказская наступательная операция зашла в тупик, в чем он винит, по обыкновению, Гитлера, как автора неудачного плана (директива от 23 июля), а также непокорную природу этих мест и лишь в качестве побочной причины ссылается на возросшее сопротивление русских.

Приведенная выше выдержка из книги Дёрра изобилует рядом фактических неточностей, чтобы не сказать большего. Он уверяет, что 14 сентября был взят Мамаев курган, а на другой день после занятия главного вокзала и вся «деловая» часть города якобы оказалась в руках немцев. В действительности, как было изложено выше, эти успехи были эфемерными: Мамаев курган был возвращен сразу же; у центрального вокзала наиболее ожесточенные [201] бои шли 17 сентября, но и они не увенчались успехом для врага, отброшенного назад. Фактически в это время противник сумел овладеть лишь небольшой частью города. Примечательно, что далее сам Дёрр заявляет, что сердцевина города с пристанями оставалась в руках русских.

Но не в искажениях отдельных фактов кроется основной смысл рассуждений отставного генерала.

Дёрр утверждает, что цель, поставленная директивой Гитлера от 5 апреля 1942 года, была в сентябре достигнута, потому что Сталинград, как индустриальный центр, был выведен из строя. Сознательно умалчивается о том, что захват Сталинграда вообще этой директивой не предусматривался. Ведь в указанном документе главная цель немецких войск на этом направлении формулировалась так: «Разбить и уничтожить русские силы, расположенные в районе Воронежа и к югу от него, западнее и севернее реки Дон». Как раз этой-то именно цели и не удалось достигнуть противнику, ибо русские силы южнее Воронежа на западном берегу Дона не были разбиты. Они не были разбиты и восточнее Дона. Поэтому-то Сталинград и стал объектом такого особого нажима гитлеровцев: они намеревались сокрушить в нем выскользнувшие из их рук, как считал фюрер, последние наши силы на юго-восточном участке фронта. По директиве Гитлера от 5 апреля группировка войск, направленная на Сталинград, имела задачей обеспечить фланг немецко-фашистских войск, наступавших на Кавказ, т. е. фланг группы армий «А». По словам же Дёрра, сталинградская группировка не смогла обеспечить даже своих собственных флангов, не говоря уже о флангах группы армий «Б», в которую она входила. В рассуждениях Дёрра налицо стремление подменить главную задачу, поставленную перед группой армий «Б», второстепенной. Не сделав этого, Дёрр вынужден был бы признать, что выполнение апрельской директивы было сорвано еще в июле – августе в ходе боев в большой излучине Дона.

Более чем спорны заявления Дёрра о нарушении гитлеровскими войсками наших коммуникаций между севером и югом нашей страны. С одной стороны, он утверждает, что Волга как водная магистраль была перерезана. Это, конечно, соответствует действительности лишь частично: грузы, правда в значительно меньшем количестве, [202] все же шли по Волге. Для полного нарушения коммуникаций, по мнению Дёрра, якобы необходимо было овладеть Астраханью и устьем реки Урал. Действительно, овладение этими пунктами сулило врагу многие выгоды. Но и полное занятие Сталинграда, а тем более последующее форсирование Волги в этом районе также могли дать противнику огромные преимущества и резко ухудшить наше положение. И Астрахань, и устье реки Урала были, конечно, заманчивой, но неосуществимой мечтой. Допустим, что, перейдя к обороне на захваченных в Сталинграде позициях, гитлеровцы устремились бы в Астрахань и к устью Урала. Очевидно, что здесь их постигла бы более серьезная катастрофа, чем та, в результате которой погибли 6-я армия Паулюса и 4-я армия Гота.

Дёрр сознательно уклоняется от выводов из того факта, что в развернувшихся уличных боях инициатива подчас оказывалась в наших руках. По его описанию получается, что гитлеровцы как будто могли спокойно сидеть в занятых ими кварталах города, если бы Гитлер не подстегивал их к наступлению; автор забывает, что даже при ожесточенной активности немцев советские войска все время контратаковывали их. Ведь, прекрати противник наступательные действия и начни закрепляться на достигнутых рубежах, соединения фронта сейчас же использовали бы этот момент, и не только для сильнейших контрударов в городской черте, но также и на флангах сталинградской группировки врага. Общеизвестно, что переход к обороне всегда связан с ослаблением группировки войск на данном участке, иначе этот переход не имеет решительно никакого смысла. Не следует забывать, что первоначально наше контрнаступление планировалось на двадцатые числа октября, при благоприятном же развитии событий оно могло бы быть начато и раньше.

Дёрр говорит, между прочим, что при отсутствии необходимости брать Сталинград все же следовало бы надежно сохранять в немецких руках высоты у Красноармейска и западный берег Дона. Прочное удержание этих участков было бы весьма проблематичным, если бы Сталинград оставался в наших руках. Ведь на попытку захватить высоты в районе Красноармейск, Бекетовка противник растратил огромные силы, однако не сумел их взять.

Весь ход рассуждений Дёрра клонится к тому, чтобы [203] доказать, что Сталинград потерял для немецкой стороны всякое значение после того, как он был выведен из строя как индустриальный центр, что борьба за город была результатом чисто субъективных устремлений Гитлера, пытавшегося таким способом удовлетворить свое непомерное тщеславие. Мы далеки от того, чтобы не учитывать значения субъективного фактора в военных событиях, однако здесь налицо явная подтасовка фактов. В самом деле, почему гитлеровское тщеславие в апреле ограничивалось лишь стремлением подвергнуть Сталинград разрушению, а в июле – августе – сентябре уже требовало взятия города? А разве, скажем, взятие Ленинграда в меньшей степени удовлетворяло его честолюбие? Ведь это – явная нелепость, но нелепость эта стала весьма распространенной: она перепевается во многих буржуазных трудах о второй мировой войне. Так, например, Черчилль в своих мемуарах тоже считает, что, с точки зрения военных (каких – он не указывает), Сталинград осенью 1942 года утратил свое значение, а вот «бесноватый» (Гитлер) все стремился к его захвату{46}.

Вызывает сожаление, что подобная точка зрения одно время проникла и в нашу военно-историческую литературу. Так, например, генерал-полковник А. Тарасов в своей работе «К вопросу о плане летней кампании гитлеровского командования на советско-германском фронте в 1942 г.» пишет:

«Однако уже в середине июля завершать оперативное окружение советских войск в районе Сталинграда не имело смысла, так как неудачи наших войск в ходе оборонительных операций привели к стратегическому прорыву всей обороны на южном крыле советского фронта. Лишь ценой больших усилий советскому Верховному Главнокомандованию удавалось организовывать оборону на новых рубежах, в тылу отходивших войск Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов.

Казалось бы, что в этих условиях сталинградское направление должно было потерять свое значение. Ведь перерезать сообщение по Волге гитлеровские войска могли и в другом районе, а промышленность Сталинграда [204] можно было вывести из строя массированными ударами авиации. И все же именно Сталинград, который не являлся пунктом решающего значения в начале развития операции, приобрел такое значение в ходе дальнейшего наступления.

Причины этого, на наш взгляд, состоят в следующем. Сталинград является одним из важнейших промышленных центров юго-востока Европейской части Советского Союза. Он представляет собой главный узел коммуникаций этого района. Советское командование прилагало огромные усилия к удержанию Сталинграда в своих руках и сосредоточивало в этом районе крупные силы. Навязанные нами немцам бои с быстрым наращиванием наших усилий под Сталинградом за счет подходивших резервов требовали от них разгрома этих сил как непременного условия развития наступления на Кавказ. Достичь этого, как известно, противнику не удалось.