Николай Стариков - Кто добил Россию? Мифы и правда о Гражданской войне. Страница 45

Представьте себя снова на месте Владимира Ильича. Вы договорились с «союзниками», с предателями, что помогали Вам и одновременно оплачивали выстрел Фанни Каплан в Вашу спину. Вы ненавидите их всей душой, но во имя революции с ними надо общаться! Вы с удовольствием расстреляли бы своих партнёров по переговорам во дворе, а вместо этого угощаете их чаем и сигаретами. И ищите, ищите консенсус. Иначе через неделю, через две, рухнет Советская власть! Ваше детище и надежда. И вы договариваетесь, во имя будущего. Во имя того, чтобы дети из рабочих кварталов имели вечером стакан молока. Чтобы не умирали рабочие с голода, чтобы революция победно прошагала по всей планете. Вы все сделаете для этого. Для своей мечты, своего идеала. А ваши партнёры, улыбаясь холёными английскими лицами, просят, мягко требуют истребления Романовых. Выбор у вас невелик – революция, её продолжение, или жизнь безобидного энтомолога-историка и нумизмата-директора Русского музея. А рядом с Вами стоит пролетарский писатель Максим Горький, смотрит на Вас своими большими умными глазами и говорит сильно «окая»:

— Владимир Ильич, надо Николая Михайловича отпустить.

Что вы сможете ему сказать? Правду, что Великих князей надо расстрелять потому, что этого требуют англичане? Так он Вам не поверит. А дальше рассказывать нельзя! Не скажете же вы ему про свои тайные переговоры, про деньги и советы, что давали вам «союзные» эмиссары. Нельзя и упомянуть, почему и как произошёл Октябрь, как Керенский Вам подыгрывал изо всех сил! Как, никто кроме Вас и Троцкого в конечную победу не верил, потому, что всей этой закулисной грязи не знал. Как объясните Горькому убийство невинных детей Николая Романова? Разве может он понять, почему вы взяли этот грех на свою душу, а потом плакали, прижавшись лицом к холодной стене? И когда все это за несколько секунд пронесётся в Вашей распухшей от усталости и проблем голове, тогда Вы вновь посмотрите в добрые глаза Алексея Максимовича Горького и выдохните явную, очевидную глупость:

— Революция не нуждается в историках…

29-го января 1919-го года четверо Великих князей из Дома Романовых были расстреляны в Петропавловской крепости.

… С лова комиссара доносились до адмирала, словно с запозданием.

— У Вас есть последняя просьба?

Колчак вздрогнул, секунду помедлил и произнёс, сглатывая комок.

— Передайте моей жене, которая живёт в Париже, что, умирая, я благословляю моего сына!

Славушок улыбался и смотрел на него, сидя рядом с матерью на стуле. Колчак быстро взглянул на фотографическую карточку, помедлил секунду и засунул её в карман шинели. Замёрзшие, окоченевшие пальцы не слушались. Мороз и вправду был нешуточный.

— Имейте мужество, в озьмите себя в руки! – сказал адмирал своему премьер министру Пепеляеву, что, всхлипывая, стоял у запорошённого снегом берега реки. Бывшего главу правительства била мелкая дрожь. По его небритому серому лицу текли слёзы. А обычно он был строгий, серьёзный и сильный.

— Может Вам обоим глаза завязать? – вежливо осведомился командовавший расстрелом большевистский комендант Бурсак.

— Благодарю, не надо.

Колчак вынул из кармана золотой портсигар. Высочайший подарок, пожалованный адмиралу за его успешные боевые действия в 1916 году. Большевики с ним поступили человечно – оставили табак и фотографию сына.

— Кто возьмёт мой портсигар? – заметил адмирал и посмотрел в лица солдатам расстрельной команды – На том свете он мне не понадобится.

И наклонившись, он положил его на белый февральский снег. Потом выпрямился и крепко сжал фотографию в кармане. Так сильно своего Ростика он никогда не обнимал. Теперь и не доведётся. И пусть он погибнет, но сын, Ростислав Колчак, должен жить. Жить.

В мозгу мелькали вспышки воспоминаний. Пуль он так и не почувствовал…

Тела Колчака и Пепеляева сквозь заранее вырубленную прорубь приняла в свои воды холодная Ангара. По одной из версий, Колчака столкнули под лёд ещё живого.

За год до своей гибели, в феврале 1919 года, Верховный Правитель России адмирал Колчак приказал отправить в Англию все собранные вещи, принадлежавшие царской семье и не имеющие непосредственного отношения к следствию. Ксения Александровна Романова должна была получить одежду, украшения семьи погибшего венценосного брата, предметы их домашнего обихода, книги, иконы. Отправлялись в Лондон фрагменты, вырезанные из пола и стен в подвале, где произошло убийство.

Всё было упаковано в 50 ящиков и направлено специальным поездом во Владивосток. По прибытии в порт выяснилось, что часть груза бесследно исчезла. Оставшиеся 29 ящиков были погружены на английский крейсер «Кент» и отплыли к берегам туманного Альбиона. Но если пропажу в России можно было списать на смуту и воровство, то дальнейшие события так просто объяснить невозможно. По прибытии в английский порт выяснилось, что в большинстве ящиков содержимое исчезло, а тара оказалась набитой разным мусором! Британская разведка заметала следы, чтобы никто и никогда не узнал правды…

А она страшна. Все Романовы, о чьей безопасности так трогательно «пёкся» сам глава «демократической» России, Александр Фёдорович Керенский, были мертвы. Они были убиты в Екатеринбурге, Перми, Алапаевске и Петрограде. Но была ещё одна большая группа представителей царской семьи. Им повезло больше – они спаслись. Потому, что их безопасностью занимался куда более ответственный человек – сам Владимир Ильич Ленин…

Глава 5. Сказка о добрых и злых большевиках

Мы не ведём войны против отдельных лиц. Мы истребляем «буржуазию» как класс. Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал делом, или словом против Советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность «красного террора».

Граф Николай Владимирович Татищев стоял на краю гидрокрейсера «Румыния» и смотрел в синее январское небо. Несмотря на ярко светившее солнце, капитан гвардии абсолютно закоченел, потому, что стоял на палубе в одном нижнем белье. Проплывавшие мимо облака были единственным, на что мог смотреть Николай Владимирович. И не то, чтобы граф очень любил смотреть на небо, просто ничего другого он видеть уже не мог. Оттого, глядя именно на прозрачные крымские облака, капитан русской гвардии вспоминал всю прожитую им жизнь.

Его руки до предела отведённые назад и связанные верёвками у локтей и кистей, страшно затекли. Начинали ныть и ноги графа Татищева, грубо перетянутые в нескольких местах и крепким морским узлом привязанные к тяжёлому грузу. Голова, оттянутая за шею назад, к намертво закреплённым рукам и ногам, была устремлена в небо. Именно поэтому Николай Владимирович и не мог видеть ничего кроме облаков. Натянутая, как тетива верёвка, глубоко врезалась в горло и нестерпимо душила.

Рядом на краю палубы «Румынии», стояли такие же связанные и беспомощные люди. Сейчас граф не мог их видеть, но он знал, что они стоят справа и слева от него – они вместе сидели в трюме проклятого гидрокрейсера.

—Господи, спаси и помилуй, господи, – неистово шептал кто-то справа от капитана.

— Молись, молись шкура – раздался сзади злобный голос – Все одно не поможет!

Подполковник Константин Павлович Сеславин, штабс-ротмистр Федор Фёдорович Савенков, штабс-капитан Пётр Ипполитович Комарницкий, полковник Арнольд Валерианович Севримович, подполковник Евгений Алексеевич Ясинский – всех их Николай Владимирович Татищев знал лично. Это жители Евпатории, офицеры отдававшие долг Родине на полях сражений Первой мировой войны, в том числе и в Румынии. Какая горькая ирония судьбы! Германские и австрийские пули их миновали – а злобная месть взбесившихся матросов застала врасплох.

— Да, что ж вы делаете! Люди вы или нет? – заходился где-то слева в истерике женский голос.

Вероятно, это – Ирина Петровна, жена инженера, с забавной для русского уха фамилией Мамай. Татищев знал её первого мужа, Сергея Егоровича Крицкого и даже частенько поигрывал с ним в карты. И стоило ей, потом менять столь пристойно звучащую фамилию на «Мамай»!?

Николай Владимирович даже усмехнулся, но верёвка впилась в горло ещё сильней. Сволочи, связали на с овесть.

Большое облачко, похожее то ли на барашка, то ли на маленького жеребёнка проскочило над палубой, а лукавое солнце неожиданно выглянуло из-за него. Граф зажмурился, в носу у него защекотал, и он громко и неожиданно чихнул. Оттого и не заметил, как сзади подошёл матрос в расстёгнутом кителе.