Симона Ру - Повседневная жизнь Парижа в Средние века Страница 45

В зале также был камин: он греет, освещает, успокаивает, а потому собирает вокруг себя домочадцев, принимают ли они гостей или просто остаются в семейном кругу. Во многих парижских жилищах имелся такой современный способ отопления, и наверняка в процентном соотношении в Париже было больше каминов, чем в других городах. Камин у стены с очагом и трубой для отвода дыма стоил дорого и его следовало устанавливать уже во время строительства. Но если он был, то означал благосостояние и роскошь{21}. Автор «Домохозяйки» ссылается на этот островок комфорта в доме, когда пишет о настоящем «колдовстве», которым жена привораживает мужа. Чтобы удержать супруга, молодая жена должна стараться сделать свой дом как можно уютнее, и автор приводит пословицу — деревенскую, как он говорит: «Три вещи гонят мужчину вон из дома: худая кровля, дымящий камин и сварливая жена». Позднее он возвращается к чарам жены, которая умеет принять мужа, вернувшегося домой после работы: она устраивает его подле очага, чтобы он переменил намокшую одежду на сухую и чистую, а когда он согреется и отдохнет, она приголубит его в постели. Слова о том, как удержать мужа, стараясь поддерживать уют в доме, не содержит ничего удивительного для современного читателя, зато ссылка на колдовство напоминает о том, что в XV веке, в том числе и в Париже, страх перед наведением порчи, «дурным глазом» и прочими угрозами такого рода был присущ многим. Сам автор «Домохозяйки» как будто в это не верит и, рассуждая о том, что искренней любви и постоянной заботы об исполнении обязанностей супруги достаточно, чтобы удержать мужа, выражает ироническое недоверие по отношению к предрассудкам, от которых он избавился благодаря своей образованности и вращению в среде нотаблей{22}.

Все другие помещения в доме чаще всего обозначались просто словом «комната» — термин, не сообщающий о конкретном предназначении, но указывающий на то, что речь о помещении, отведенном для семьи, куда обычно не проникают посторонние. Такие комнаты относились к частной жизни. Купец мог установить там шкафы и сундуки и хранить в них свои бумаги и счетные книги, мог принимать там клиентов или деловых партнеров. Профессор или нотариус мог держать свои книги и записи в комнате, где стояли письменный стол и конторка, в ней он работал, а на ночь запирал ее. В конце XV века в более подробных документах такие помещения называют конторами, но есть все основания предположить, что они существовали и в предыдущие века.

В Средние века в любой комнате могла стоять одна или несколько кроватей; днем комнаты служили апартаментами для членов семьи, которые не имели дел с посторонними, — женщин, детей и женской прислуги. Похоже, что «женская половина» составляла центр частного и личного пространства, но, за исключением литературных повествований, не все из которых касаются Парижа, очень мало текстов сообщают об интерьере дома и о том, как там жили. В описях говорится о спальнях, но в таком случае речь идет о кровати, балдахине, пологе и покрывале — такой предмет мебели мог закрываться и образовывать частное пространство в центре частной комнаты. Удобство и красота кровати представляют собой одно из плотских наслаждений, которые бичуют моралисты, и роскошь бытия, воспеваемую поэтами и литераторами.

В документах порой называется кухня, расположенная в основном здании или в пристройке, выходящей во двор и находящейся рядом с колодцем: это пространство предназначено для приготовления пищи. Пол в этом помещении плиточный и слегка наклонный для стока жидких отходов в «слив» — желоб, выходящий во двор или на улицу; постоянное оборудование кухни дополнено очагом, снабженным крюками для котлов, треножниками, котелками и прочей утварью, перечисляемой в описях, поскольку любые предметы из железа, даже бывшие в употреблении, обладают рыночной стоимостью в отличие от глиняной посуды или деревянных предметов, которые в описях не упоминаются. Такие минимальные удобства — очаг, водоснабжение, вывод отходов — оставались признаком бесспорного достатка, так как во многих жилищах кухни не было, лишь очаг, используемый для разных целей, а то и простая жаровня.

Колодец, сад, двор (мощеный или немощеный), служебные пристройки, различные чуланы — для дров, инструментов, сараи с сеном или зерном, стойла для вьючных животных характеризуют зажиточный дом. Разумеется, можно представить большое разнообразие домов, включающих тот или иной элемент богатства и комфорта идеального городского особняка. Дифференциация комнат, их убранства, наличие уборной, которую в текстах называют отхожим местом, — все это встречается в домах зажиточных буржуа, крупных торговцев или обеспеченных клерков. Упоминания названий комнат и некоторые подробности, сообщаемые в документах по случаю раздела или ремонта, свидетельствуют о том, что элементы комфорта и более специализированное использование внутренних помещений получили широкое распространение.

Зато в описях ничего не сказано о том, как жили в таких комнатах, никогда не приводится количество людей, живших в доме. Подобные аспекты выходят на свет, когда в какой-нибудь адвокатской речи, исповеди, прошении о помиловании повествуется о событии, случившемся в доме. На многие вопросы, даже самые заурядные, в таких документах ответа не найти, например: в супружеской постели спали два человека, а остальные члены семьи — дети, родственники, а также вдовы и пожилые вдовцы, прислуга — спали каждый в своей постели, но как именно: по несколько человек в одной комнате или вместе на общем ложе? Обычным ли делом было делить с кем-то свою постель? Было ли в спальных помещениях, рядом с красивой кроватью и спальней, например, ложе для служанки или лакея, даже ночью находившимися на службе? Так было заведено у знатных особ. Личное и частное не смешивались; пространство, закрытое для посторонних, разделяли с другими домочадцами.

Конкретный пример образа жизни, наверное, подходящий для домов богатых купцов, был отмечен, поскольку фигурировал в расследовании преступления. Речь идет о свидетельских показаниях по поводу кражи, совершенной в 1339 году ломбардом по имени Гимаш, слугой парижского бакалейщика, которому он служил три года, а потом украл у него мешок с большой суммой денег. Гимаш отнес этот мешок к другому ломбарду по имени Боннель Фей, проживавшему в монастыре Сен-Мерри, потому что хорошо его знал. Сохранившиеся документы не касаются обстоятельств, приведших к обвинению вороватого слуги, следствие пыталось установить, знали ли Боннель Фей и его люди, что деньги краденые.

Рассказ о краже приводит нас в дом бакалейщика по имени Гаспар де Монтрей. Гимаш объяснил, что он спал в одной комнате с другим слугой, но у каждого была своя кровать. В полночь Гимаш вышел, не разбудив своего товарища, вооружился железным шпателем, служившим для приготовления варений, и взломал замок на двери в комнату своего хозяина. Однако хозяин спал не там, что, кстати, и сделало возможной кражу. Комната наверняка служила кабинетом, но там была кровать. Рядом с этой кроватью стояли два запертых сундука, которые Гимаш тоже взломал, взял деньги и сложил их в большой мешок. Прежде чем уйти, он устроил небольшую инсценировку: сорвал с кровати простыни и свесил в окно, выходящее на улицу, а покидая комнату, сумел заблокировать дверь. Он вернулся к себе и лег, все так же не разбудив товарища, а утром вместе со всеми поражался краже. Он спрятал мешок в соломе своего тюфяка, но из осторожности решил побыстрее перенести его в другое место. Ему удалось выйти из дома со своей добычей, не вызвав подозрений, и он отправился в монастырь Сен-Мерри, в дом Боннеля Фея. Ему открыл слуга, кстати, племянник хозяина дома, и сообщил, что последний в своей комнате на втором этаже. Гимаш громко позвал, и хозяин спустился. Узнав гостя, Боннель Фей приказал своему слуге-племяннику Жану сходить на кухню. Тот вернулся, когда Гимаш уже ушел, а хозяин велел ему убрать мешок в сундук рядом с конторкой, что Жан и сделал. Жана отправили в тюрьму, и он показал, что видел мешок, в точности его описал, но заявил, что не знал о его содержимом. Его освободили. Этот случай подтверждает некоторые наши представления о том, как протекала жизнь в доме бакалейщика или торговца.

Запоры на сундуках и шкафах, на дверях комнат и на входной двери свидетельствуют о потребности в безопасности, особенно по ночам, когда темнота пробуждает в злоумышленниках отвагу. Автор «Домохозяйки» пишет, что проверять, хорошо ли заперты окна и двери, следует экономке, которая командует прислугой. Безопасность по отношению к внешнему миру и четко очерченные рамки частного мира семьи идут рядом: часть дома скрыта от глаз и любопытства соседей.

На самом деле это отнюдь не означает, что в частной обстановке возможны индивидуальное одиночество и форма свободы, допускаемая возможностью уединиться. Во всех документах отражены недоверие к одинокому человеку без родственников и друзей, подозрение, подрывающее уважение к человеку без явных семейных уз или крепких общественных связей. Даже благочестие и молитва ценятся больше, если они происходят на виду, в церкви или часовне. Религиозный долг, исполняемый частным образом, требует состояния при доме клириков, а также специального помещения для молитв. Без сомнения, такая роскошь доступна лишь очень знатным людям, имеющим в своих дворцах молельни и капелланов. Простые миряне могут уделить место в своем доме для личного или частного благочестия, но такое усердие не всегда приветствовалось Церковью. Та не доверяла чересчур ревностным святошам, которые могли позабыть о необходимой роли посредника в спасении души, которая принадлежит духовенству. Образ жизни в конце Средневековья был отмечен такого рода религиозным раскрепощением, но в документах о нем следов не осталось.