Олег Мороз - Как Зюганов не стал президентом Страница 45

— В сущности, 17 марта Ельцин ведь фактически уже начал осуществлять план Коржакова. Как мы знаем, в 6 часов вечера Думу захватили омоновцы и сотрудники Главного управления охраны — под предлогом проверки анонимного звонка о том, что она заминирована. Всех депутатов, кто там находился, чиновников, технических работников удалили из здания и никого не пускали.

— Да, то, что Борис Николаевич на это согласился, можно трактовать как колебания, которые он постоянно испытывал. Конечно, два этих больших сценария — провести нормальные выборы или отложить их года на два — он всегда держал в голове и так или иначе соотносил друг с другом. И должен был это делать. А в тот момент — 17–18 марта — мы просто прошли по краю пропасти.

— Многие считают, что главным факельщиком, главным зачинателем всех этих интриг был не сам Коржаков, а Сосковец. Собственно говоря, к нему и прилепился — кажется, с вашей подачи — соответствующий титул: «их духовный отец — Сосковец»…

— Безусловно. Сосковец по своему потенциалу был из них самым масштабным. Но в принципе существовала целостная группировка, очень мощная и сплоченная. Группировка, которая объединяла по политическим интересам Сосковца, Коржакова, Барсукова… Это была серьезная политическая сила, аппаратная политическая сила. Они уже могли поставить Генерального прокурора, какого хотели, других высоких должностных лиц… В числе их главных задач было добиться отмены или, по крайней мере, переноса президентских выборов. И с определенного момента я для этой группировки стал врагом номер один.

Почему все-таки в марте 1996-го не повторилось то, что случилось в сентябре — октябре 1993-го? Вроде бы все было готово к такому повтору. Оставалось сделать последний шаг — подмахнуть указ, аналог того прежнего Указа № 1400. Ельцин его не подмахнул…

Сам он не объясняет, что именно побудило его отказаться от этого шага — слова ли Чубайса о том, что «указом президента людям новые головы не приставишь», или что-то еще. Тот давнишний Указ № 1400 тоже ведь не был рассчитан на то, чтобы приставить кому-то новую голову, но он сделал свое дело.

Думаю, ситуация на этот раз была совсем другая, не та, что в 1993 году… И Ельцин не тот… В 1993-м было достаточно очевидно: реформы — возможно, главное жизненное дело президента — уперлись в глухую стену. Надо было эту стену взорвать, разрушить. И он ее взорвал. Теперь же, в 1996-м, никакой глухой стены не было. Противников реформ оставалось достаточно, но их сопротивление не представлялось смертельно опасным, вполне преодолевалось в рамках Конституции. Выходить за ее пределы не требовалось. Угроза была не реформам, а его, ельцинскому, второму президентскому сроку. Подпиши он «разгонный» указ, указ о переносе выборов на два года, — все бы восприняли это однозначно: а, он не в силах победить соперника-коммуниста законно — вот и использует незаконные силовые методы! Ресурс поддержки Ельцина народом, силовыми структурами, уже и в 1993 году пребывавший «на грани», теперь, в 1996-м, сделался бы отрицательным.

Не тем уже был и сам Ельцин. Вроде бы ну что такое три года! Даже два с половиной… Но за это время он сильно сдал. Победа 1993 года оказала на него сильное разрушающее действие. Неприятные казусы в Пекине… Берлине… Шенноне… Следующие один за другим инфаркты… Все еще низкий (хотя и несколько подросший в последнее время) рейтинг… Вряд ли на этот раз, из очередного столкновения с противником, он смог бы выйти триумфатором…

Как всегда, тайные планы Ельцина не удалось утаить от его противников: слишком многие и на этот раз, как накануне 21 сентября 1993 года, в них оказались посвящены, в том числе те, кто отнюдь не симпатизировал президенту.

К тому же агрессивные ельцинские намерения не особенно и пытались скрывать: в воздухе носилось — готовится что-то серьезное. Для принятия неких чрезвычайных мер был как бы создан соответствующий фон (хотя истинная причина тревоги, естественно, утаивалась): как уже говорилось, 17 марта пришел сигнал, что взрывчатка заложена в Думе, и из здания пришлось всех спешно эвакуировать. В этот же день в одном из московских автобусов обнаружили мощное взрывное устройство. В общем, якобы из-за угрозы терактов в столице были приняты дополнительные меры безопасности, а московская милиция в очередной раз переведена на усиленный режим несения службы. Тему поддержания правопорядка Ельцин принялся обсуждать с только что приехавшим из аэропорта московским мэром Лужковым…

Правда, реакция ельцинских оппонентов на нависшую над ними угрозу оказалась несколько запоздалой. Лишь 18 марта, когда, по сути, уже был дан отбой, Зюганов выступил перед журналистами с предупреждением, что в Кремле готовится «силовой вариант» ответа на решение Государственной думы по Беловежью.

Бывший российский вице-президент Руцкой, большой знаток по части силовых кремлевских действий, напротив, высказывал сомнение, что Ельцин на этот раз на подобные действия решится:

— Если это и готовится, то это просто сумасшедшие в окружении президента. Потому что сегодня ситуация в России — это не 1993 год, тут можно и в ответ получить так, что потом не успеешь и ноги унести.

В Кремле, естественно, отрицали «силовые» намерения. Об этом, в частности, сказал 18 марта сам Ельцин, отвечая на вопрос Интерфакса: дескать, опасения коммунистов «лишены оснований».

Вполне адекватно, хотя тоже несколько запоздало, оценили коммунисты историю с «минированием» Госдумы.

«Ни о каких учениях по поиску бомбы (была запущена еще одна версия — учения. — О.М.) в здании Государственной думы речи вести нельзя, — заявил 20 марта по «Эху Москвы» председатель Комитета Госдумы по безопасности Виктор Илюхин, — слишком они совпали с теми решениями, которые принимала Дума 15 марта, и с той негативной реакцией, которая последовала со стороны президентских структур». По словам Илюхина, «речь идет о попытке разрешить ситуацию силовыми методами». «Это был первый шаг к тому, чтобы блокировать вообще работу Государственной думы, — сказал Илюхин. — Просто на каком-то этапе развитие силового варианта было приостановлено… По моей информации, произошла борьба двух групп в окружении президента. Одна из них выступала за конституционное разрешение конфликта, а другая настаивала на его силовом разрешении. Сегодня можно с удовлетворением сказать, что в этой борьбе победил разум… Если бы это было учение, то оно должно быть согласовано хотя бы с руководством Государственной думы… Кроме того, действия в Думе совпали по времени с определенными командами в войска, спецслужбы, спецназ, которые последовали чуть раньше и в процессе этих так называемых учений. В повышенную боеготовность были приведены некоторые подразделения, в том числе 2-я и 4-я дивизии Московского военного округа. Некоторые милицейские части были введены в Москву дополнительно… Все это совпало по времени, и это не случайно».

Тревога, однако, улеглась не сразу. 23 марта Жириновский, известный игрок на политической бирже, выступая на пленарном заседании Госдумы, сообщил, что, по его данным, в Администрации президента «подготовлен указ о роспуске нижней палаты парламента».

В этот день ряд депутатов Госдумы — главным образом коммунисты и их союзники (Зюганов, Жириновский, Бабурин, Горячева, Илюхин и др.) — выступили с обращением «к генералам, офицерам и военнослужащим всех родов войск». Авторы уверяли, что постановление Думы по Беловежским соглашениям «ни малейшим образом не посягает на суверенитет государств — участников СНГ, на добровольный, поэтапный характер их взаимного сближения», оно является «справедливым актом», который «поддержал народ». Депутаты призвали военных «быть бдительными и не поддаваться на возможные провокации». «Оставайтесь в рамках закона и верности своему народу!» — говорилось в обращении.

Помимо прочего, думцы поручили соответствующим службам подыскать в Москве резервный зал, где бы они могли проводить заседания в случае, если их не пустят в здание на Охотном Ряду.

Отказавшись от силового варианта, Ельцин решил действовать мирными, парламентскими средствами. 18 марта он направил в Совет Федерации письмо, осуждающее решение Думы по Беловежским соглашениям. К обсуждению его верхняя палата приступила уже на следующий день, 19-го. Во время этого, многочасового, обсуждения в адрес Думы было высказано немало резких слов. Президент Татарстана Минтимер Шаймиев, например, назвал думское постановление «попыткой дестабилизировать обстановку в России», а глава администрации Московской области Анатолий Тяжлов даже не исключил, что «это — начало готовящегося государственного переворота».

В итоге верхняя палата обратилась к нижней с довольно мягкой просьбой «еще раз тщательно проанализировать возможные последствия» принятого постановления. Видимо, учитывая эту мягкость, думцы отказались вернуться к обсуждению своего постановления и направили обращение сенаторов во фракции и депутатские группы для «предварительного рассмотрения». Дело легло в долгий ящик…