Анатолий Юновидов - Оборона Одессы. 1941. Первая битва за Черное море Страница 46

Однако к мнениям командиров в штабе не прислушались, и конвой покинул базу в точном соответствии с принятым планом. В сумерках, в 19 часов 20 минут юго-западнее мыса Утриш транспорт был атакован шестью торпедоносцами противника, атаковавшими на малой высоте с дистанции около 1000 м. Заградительный огонь эсминца в таких условиях оказался неэффективным. Командир корабля Моргунов на полном ходу сумел уклониться от 5 торпед, но последняя попала прямо в среднюю часть транспорта. Через 10 минут «Днепр», получивший тяжелые повреждения, ушел под воду. Тральщик «Якорь» подобрал из воды 163 человека. При взрыве торпеды на транспорте погибло 40 моряков, в числе которых оказались командир корабля Моргунов и комиссар корабля Бубличенко.

Злоключения «Бойкого» и «Красного Кавказа»

(4–11 сентября)

4 сентября в Одессу впервые пришел эсминец «Бойкий», доставивший в Одессу 50 пулеметов, 500 автоматов и отряд моряков-добровольцев — целое богатство по меркам испытывавшей значительные трудности с оружием и людьми Приморской армии.

Командир корабля капитан-лейтенант Годлевский, ставший впоследствии одним из самых опытных и заслуженных командиров эсминцев на Черноморском флоте, на тот момент еще не имел достаточного опыта боевых действий. Эсминец подошел к Одессе уже после восхода солнца, был обнаружен румынскими батареями, вызвавшими авиацию, и в итоге попал еще на фарватере и под обстрел, и под бомбежку авиации.

После этого штаб базы устроил эсминцу придирчивую проверку, но ничего кроме мелких недостатков не обнаружил и допустил к ведению огня. Годлевский направил корпост под командованием лейтенанта Беленького в район межлиманья и вскоре доложил в штаб базы: «Мой корпост с фронта вызывает меня для ведения огня в поддержку Осипова».

Однако получить разрешение выйти на позицию эсминцу не позволили совершенно неожиданные трудности. В штаб базы поступила радиограмма командующего флотом вице-адмирала Октябрьского, адресованная командиру базы Кулишову и — в копии — начальнику ООР Жукову, выдержанная в довольно резких тонах. В радиограмме говорилось, что нельзя превращать корабельную артиллерию в полковую и ставить ей задачи по поддержке пехоты.

Сам факт получения подобной радиограммы скорей всего был связан с персональной ответственностью командующего за новые корабли, которую несли перед Ставкой командующие всеми флотами.

Поэтому современные корабли использовались крайне ограниченно и с большими предосторожностями, любой их ввод в бой всегда тщательно обосновывался.

Вопреки сложившейся практике радиограмма не была подписана ЧВС Черноморского флота Кулаковым и косвенно противоречила решению Военного совета флота биться за Одессу до последнего снаряда. Пока работники штаба базы разбирались во всех этих нюансах и решали, с кем следует связаться для решения подобного вопроса, в штаб базы неожиданно позвонил командующий ООР контр-адмирал Жуков и поинтересовался: «Почему „Бойкий“ отстаивается в гавани?», на что услышал следующий ответ заместителя начальника штаба базы:

«У меня на руках только что полученная радиограмма комфлота на Ваше имя, содержание которой исключает разговор на эту тему», после чего был немедленно вызван в штаб ООР вместе с радиограммой.

Прочитав радиограмму, Жуков не стал принимать по ней какого-либо решения, а передал ее для ознакомления находившемуся в это время в Одессе заместителю наркома ВМФ вице-адмиралу Левченко. Левченко оставил в силе распоряжение о поддержке пехоты, пояснив, что решение об использовании кораблей эскадры ЧФ, придаваемых базе, по-прежнему остается в компетенции ее командования и заодно приказал вынести выговор начальнику штаба базы, усмотрев в его действиях по выполнению приказа командующего флотом превышение власти.

Пока высокое начальство решало, что делать с радиограммой командующего флотом, командир «Бойкого» Годлевский по собственному почину делал все от него зависящее, чтобы сэкономить время после получения разрешения на открытие огня. Связавшись по телефону с корпостом, он запросил координаты цели и приказал приготовить расчетные данные для открытия огня от Воронцовского маяка.

Получив разрешение вступить в бой, эсминец в течение пяти минут снялся со швартовов и уже в воротах порта произвел первый залп по врагу — впервые за всю историю Одесской обороны. Вступив в бой, «Бойкий» не выходил из него 4 дня, хотя и получил за это время 18 пробоин.

6 сентября свидетелем стрельбы эсминца стал сам командующий флотом, прибывший в Одессу на лидере «Харьков». Лидер, у которого во время перехода вышел из строя один котел, вынужден был уменьшить ход и не успел добраться до базы затемно. На рассвете в воротах порта, хорошо пристрелянных румынами, лидер был накрыт огнем батарей противника, получил повреждения, и на нем появились раненые. Катерам пришлось прикрывать «Харьков» дымзавесой, а эсминцам — подавлять румынские батареи огнем.

Во время пребывания в Одессе Октябрьский несколько изменил свое мнение об огневой поддержке новыми кораблями войск Одесского оборонительного района. После «Бойкого» в Одессу пришел еще более современный эсминец — «Способный», закончивший государственные приемные испытания только 22 июня. Эсминец пробыл в базе 6 дней, правда, применялся он довольно осторожно: за все время пребывания под Одессой им было выпущено всего 77 130-мм снарядов — примерно столько, а иногда и больше выпускали лидер или эсминец всего за один день.

10 сентября те же проблемы снова возникли с приходом в Одессу крейсера «Красный Кавказ». «Красный Кавказ» благодаря глубокой модернизации был значительно более современным кораблем, чем остальные крейсера типа «Светлана», и командование флота оберегало его наравне с лидерами и крейсерами предвоенной постройки. Октябрьский запретил вводить его в гавань. Для такого распоряжения имелись две причины: ворота в гавань были уже хорошо пристреляны румынской артиллерией, и при входе и выходе из нее корабли часто получали пробоины, особенно если это происходило в светлое время суток. Так были повреждены лидер «Харьков» и эсминец «Дзержинский». Кроме этого, с 7-го сентября начались ночные бомбежки порта.

Другие боевые корабли во избежание риска повреждений также старались держаться на рейде, входя в гавань лишь в случае крайней необходимости. Топливо и продовольствие им стали подавать прямо на рейд. Координаты района стрельб, номер и позывные корректировочного поста и приказы на конвоирование судов также отдавались в основном по рации. Все это несколько снижало риск получения повреждений от артиллерийского огня, но почти не уменьшало опасность поражения вражеской авиацией в светлое время суток. Крейсер же своим заметным за многие мили силуэтом неизбежно привлекал внимание румынских наблюдателей.

Чтобы его не разбомбили, пришлось отвлечь с фронта часть и без того немногочисленных истребителей. Авиационным прикрытием «Красный Кавказ» приходилось обеспечивать постоянно, так как противник немедленно устроил за ним охоту. Несколько налетов противника были отражены совместными действиями истребителей и зенитчиков крейсера, но потом одиночный хейнкель-охотник сумел прорваться к кораблю.

Несмотря на то что самолет противника приближался на встречном курсе и на большой высоте (4700 м), его успели вовремя обнаружить, и крейсер выставил завесу заградительного огня. Немецкие одиночные бомбардировщики-охотники являлись грозным противником из-за высокой квалификации и большого опыта их экипажей. Невзирая на плотный огонь, хейнкель упрямо шел боевым курсом и ушел вверх только после того, как снаряды начали рваться в нескольких метрах от самолета, успев сбросить все свои 4 бомбы.

Командир крейсера капитан 2-го ранга Гущин не имел еще опыта уклонения от бомбометания, и ему сложно было рассчитать скорость, необходимую для ухода от точки сброса. Поэтому он отдал команду: «Вперед, самый полный, право на борт!», стараясь как можно быстрее увести крейсер в сторону. Впоследствии он сам признавал, что подобный прием, называемый «описание координат», был в той ситуации достаточно рискованным, так как он отнимает несколько секунд — как раз столько, сколько падает бомба, и зависит как от правильности расчета, так и от точности выполнения. Как оказалось, через эти секунды, в расчетах ошиблись обе стороны — и немецкий летчик, и командир корабля. Бомбы упали еще до завершения маневра, но с недолетом около 100 м.

Всю первую половину дня крейсер отбивался от авиации противника, не получив при этом никаких боевых задач. В конце концов Гущин направил в штаб базы радиограмму: «Почему держите на внешнем рейде и не даете целей?». База действительно не давала целей… она просто не могла их найти. Уже полдня начальник штаба Приморской армии полковник Крылов и начальник артиллерии армии полковник Рыжи подыскивали подходящие цели для 180-мм орудий крейсера.