Елена Проклова - В роли себя самой Страница 46

А как только я вернулась домой - звонок:

- Здравствуйте, это Саша Дерябин!

А я и не поняла.

- Кто-кто-кто?

Он мне отвечает:

- Саша Дерябин, вы были сегодня у меня в гостях.

- Да? А я вас не помню.

- Лена, я влюблен в вас. Это очень серьезно, и вы никуда от меня не денетесь.

Господи, мне это тогда было так не нужно! И так надоедно-привычно, сто раз я все это слыхала. Я не видела никакой нужды во что-то вникать и сразу же повела речь таким образом, чтобы только побыстрей отделаться:

- Значит, так, времени у меня мало. Все эти разговоры ни к чему. Всего хорошего, прощайте!

- Я влюблен, говорю вам.

Я не склонна была давать никаких поблажек.

- Ну все, хватит! Я просто кладу трубку. Но еще, пожалуй, дам понять вашему другу, какой вы ему "друг".

Тут же снова раздался звонок, и снова. Я от этого Саши отбивалась все беспощадней, не выбирая слов, и самым окончательным образом, дальше просто некуда, разъяснила, что ему - ничего, никаких надежд. И все, и забыла про инцидент, а лица Саши я с самого начала не помнила, как честно ему и сказала. Дальше - время пошло, полетело...

И продолжение последовало только через 10 лет. Тогда у моей Ариши открылась язва двенадцатиперстной кишки, это часто бывает у детей в переходном возрасте. Я ее лечила, как обычно, таблетками, антибиотиками. А как-то раз жена Евгения Евстигнеева мне в театре сказала:

- Это ты бросай. Есть доктор-бог, который лечит травами. Он творит чудеса, он Аришку обязательно вылечит. Хочешь, я тебя с ней к нему отведу?

- В чем дело, еще бы! Кто он, где?

- Все, без вопросов, едем сегодня же.

И вот мы приехали. В переулок старой застройки, недалеко за метро "Кропоткинская", за Домом ученых. В четырехэтажный дом, в подъезд без лифта. Тогда двери с улицы не закрывались на замки, и на лестнице в подъезде до четвертого этажа стояла очередь-толпа. Мы прошли мимо нее наверх, позвонили. Нам довольно быстро кто-то открыл - мужчина, высокий такой, красивый. За ним в квартире была другая толпа, поменьше - не пациенты, а свита, нам было видно голов пять-шесть.

И вдруг он, который открыл, - бум-с, падает на колени:

- Лена! Это ты! Ты пришла ко мне!

Вот это ничего себе... Мне ведь что заранее сказали? Сказали: доктор, травник, дочку может вылечить от язвы. А про то, что какой-либо там он ясновидящий,- про это ничего не говорили. Да, и на колени-то зачем?!

Но не только я - никто вокруг ничего не понял. Он тогда, оставаясь в прежнем положении, не вставая, объяснил:

- Эту женщину я люблю уже десять лет.

И потом уже встал. Но опять не просто так, а вместе со мной: обхватил руками за ноги и поднял - как пальму в кадке.

Да кто же это все-таки? Я как не понимала ничего, так и продолжала не понимать. Только надо же мне было как-то реагировать, что-то ему сказать на все его выходки, я и сказала:

- А поставьте-ка, где взяли!

Какое там! Отнес в комнату. И только там объяснил, растолковал: как была я у него в гостях, как он влюбился, как звонил, как я его послала...

Честно говоря, в тот момент и в тех обстоятельствах вся эта сцена произвела на меня впечатление, которое трудно было оценить трезво. И роман наш закрутился за два дня. Со своей напористостью, многим известной по разным случаям, Саша не дал мне опомниться. Все возникло вмиг - как будто на ровной поверхности воды забил гейзер. Когда я лучше стала понимать, что за жизнь теперь у Саши, это была уже наша общая жизнь.

В которой мне пришлось на какое-то время смириться с очень разными вещами. Я уже сказала, что Саша был нужен многим. Сказала, какая стояла очередь в подъезде - она стояла днем и ночью. И эти люди не только в подъезде стояли, ждали приема, но все время кто-то из них жил у нас в квартире. Я кого-то то и дело пользовала Сашиными препаратами, растирала мазями... Когда приходила домой, то не знала, буду ли ночевать на привычном месте, или кого-то приехавшего издалека и проходящего курс надо будет устроить на ночь.

Понятно, что такой быт заслуживает, мягко говоря, отдельного определения... Так жить трудно. Но еще трудней для меня - хладнокровно провести грань: вот мои проблемы, а вот твои...

Может быть, меня порой больше злило другое. Не знаю, из-за совмещения нашей квартиры с клиникой или нет, но Александр никак, никогда не мог меня нормально встретить с гастролей, с фестивалей - словом, из всех моих странствий. Я, допустим, возвращалась через Внуково - он с цветами дежурил в Шереметьево. Если мой поезд приходил на Киевский вокзал - Саша, держа букет, встречал поезда, прибывающие с Курского направления. Это была фантастическая фатальная закономерность, когда каждый раз на два-три часа позже, чем я - злая, вся в обиде - появлялась дома, приплетался Дерябин с зачахшим веником... Опять двойка! Ну, и с моей стороны - соответствующий выплеск, я ведь привыкла, чтобы меня встречали...

Все эти детали хоть и помнятся до сих пор, но уже только с юмором. Вовсе не они стали причиной того, что мы с Сашей расстались.

Мы ждали счастья, а случилось вовсе наоборот. Мы ждали появления на свет ребенка - даже двоих, мне об этом заранее сказали. Но дети умерли, едва родившись... И потом вся остальная наша с Александром совместная жизнь кончилась почти так же стремительно, как началась. Вот как будто была вода в колодце - и вдруг не стало ее. Ушла, высохла, иссякла.

Кончилась вода, кончилась жизнь... Общая жизнь, которая держится на духовной взаимной связи двух людей. Осталась жизнь физическая - но она ведь у каждого своя, не поддающаяся обобщению. Ее все же надо было продолжать, восставать из пепла. В этом каждый из нас пошел своим путем.

Кстати, для нас обоих это был не первый случай восставания из пепла. Александру, как и мне, случалось начинать жизнь заново. Я пока отложу детскую тему: надо еще рассказать, как Дерябин из певца стал врачом...

Случилось так, что в промежутке между нашими встречами, первой и второй, Саша очень сильно заболел. Очень серьезно и очень сразу. У него начался туберкулез легких и быстро вошел в последнюю стадию. С сердцем тоже стало совсем плохо. Его вылечил доктор Караваев, и Саша стал его учеником. Только после смерти учителя пошел в своем направлении, не как другие ученики, просто продолжающие выпуск лекарственных средств, разработанных Караваевым.

У Дерябина появились собственные медицинские разработки. Это ими он вылечил Аришку. Помог мне, у меня было хроническое профессиональное заболевание - застужены почки. Здоровье меня редко подводило, но это я хорошо помню, какие дикие боли у меня начались на съемках "Ищи ветра". Как несколько недель я сидела на игле. Как страшно было иногда: вдруг это навсегда - или боли, или морфий? А сейчас я купаюсь зимой в проруби. Из бани - прямо туда, только не с головой! Есть у меня такой навязчивый образ ужаса: оказаться с головой подо льдом, не найти выхода. Воображение коварная вещь, особенно когда это только воображение.

Из последних новинок у Саши разработан бальзам "Виватон" на спиртовой основе, крепость - выше водочной. Но его нельзя, конечно, сравнивать ни с одним алкогольным напитком, это лекарство. Хотя и в застольном отношении этот бальзам - исключительная вещь. Все, что может быть негативного в питье, в нем отсутствует. Мой нынешний муж Андрей шутит при встречах, а они бывают периодически, что Дерябину надо еще сигареты такие сделать, от которых не было бы "никакого вреда, кроме пользы"...

Шутка хороша, но еще лучше было бы, если б у Дерябина появились настоящие помощники. Я этого очень хочу - и не только потому, что в какой-то мере Саша продолжает быть частью моей жизни. В том смысле, который надо уметь понять. Я не могу не помочь ему, если надо помочь. Не могу также не накричать, не задать взбучку, если творится безобразие. А иногда оно творится: например, предлагают такую "помощь" в продвижении Сашиных методов, что лучше бы просто объявили ему открытую войну...

Но он в конце концов добьется своего, я уверена.

Глава 10

ГОРЕ

А теперь - о том, от чего я быстро, но, как видите, ненадолго ушла в предыдущей главе.

Есть такая теория - правда, доморощенная,- что все люди делятся на хвастунов и нытиков. С небольшой натяжкой я готова с этим согласиться. И даже сказать о самой себе, что я безусловно отношусь к хвастунам, если просто подразумевать под этим словом людей, не склонных жаловаться. Тех, которые в случае, когда речь заходит о них, готовы демонстрировать свои удачи, достижения, но ни в коем случае не боль, обиду, разочарование.

Я легко - для постороннего взгляда - иду по жизни. Так, что "каждая паршивая собака знает мою легкую походку"... Причин тому две. Первая: я скорее хвастун, потому что ни в коем случае не нытик, и стараюсь поддерживать впечатление о себе как о вполне удачливом и благополучном человеке. Вторая: судьба и впрямь была ко мне более чем благосклонна, долгое время очень щедро расточая для меня такие возможности, которых даже при частичной их выдаче вполне хватило бы, чтобы придать уверенности чьему-то характеру, украсить интересными событиями чью-то биографию словом, считать жизнь (и не одну) вполне состоявшейся.