Жан Маркаль - Ренн-ле-Шато и тайна проклятого золота Страница 46

Подобная гипотеза соблазнительна. Это логичное объяснение, позволяющее понять странные поступки убежденного легитимиста Беранже Соньера, не углубляясь в дебри легенд о «завещании Бланки Кастильской», которое якобы нашел аббат. И все же можно спросить себя, не являлось ли «сокровище д’Отпулей» важными документами, касающимися происхождения и легитимности французской монархии. Поскольку известно, что Бланка Кастильская, приложившая все свои силы к тому, чтобы лишить Транкавеля его владений, сделала все возможное для того, чтобы во главе графства оказались люди, в которых она была полостью уверена. Что не помешало ей, как это ни странно, проявлять великодушие к бывшему владельцу графства, незаконно лишенному своих прав. Вне всякого сомнения, графство Разе хранит свою тайну, но для того чтобы убедиться в этом, вовсе не нужно изобретать ложные генеалогические документы, касающиеся первой ветви Меровингов. Секрет графства Разе, несомненно, относится к государственной тайне.

Итак, осквернение кладбища Ренн-ле-Шато — или же дело государственной важности, о котором приказано хранить молчание?

Монсеньор Бийар, будучи епископом Каркасонским, никогда не требовал у аббата Соньера каких-либо отчетов о его расходах и доходах. Эту заботу взял на себя преемник Бийара, монсеньор Босежур: образ жизни кюре из довольно бедного прихода, с трудом насчитывавшего 200 жителей, показался ему чересчур вольготным. Сначала новый епископ присматривался к такому положению дел, после чего предложил аббату принять повышение по службе, дабы тот оставил Ренн-ле-Шато. Скорее всего, это отстранение от прежнего прихода было вызвано желанием епископа избежать неприятностей: он не хотел, чтобы его подчиненный был скомпрометирован какими-то темными финансовыми сделками, поскольку скандал вокруг этого дела мог легко отразиться на всем духовенстве диоцеза.

Причины такого беспокойства более чем понятны. С 1905 года Франция более не жила по законам Конкордата — на смену им пришел закон об отделении Церкви от государства, внесенный министерством Комба. Священники, будь то кюре приходов или простые викарии, более не являлись служащими и не получали зарплаты от государства. Чтобы выжить в таких условиях, приходилось выкручиваться: обращаться с призывами к верующим, которые, согласно логике системы, отныне становились клиентами духовенства. Иными словами, духовенству приходится переходить на рельсы рыночной экономики, поскольку никто из клиентов Церкви не обязан покупать мессы, их нельзя заставить креститься, жениться или хоронить кого-либо при помощи священника. Отныне Церковь становится предприятием, которого лишили прав, взамен оставив небольшую льготу: о нормальном состоянии храмов и домов священников должны заботиться органы местного управления, по-видимому, муниципалитеты (исторические памятники взяты под охрану самим государством, хранителем национального имущества).

Итак, забота о достойной оплате труда священника легла на плечи верующих, которым пришлось платить за каждую мессу и каждую службу. Что и говорить, наступило время экономического либерализма, в котором витал дух свободного предпринимательства… Однако, до вступления в силу закона Комба, священники, получавшие жалованье, могли также получать дары. Впрочем, это было необходимой мерой, поскольку ремонт и обновление святилищ стоили очень дорого, и муниципалитеты приходилось долго упрашивать, прежде чем заставить их оплатить расходы по реставрации храмов. Таким образом, вплоть до 1905 года священники всегда взывали к милосердию верующих. После 1905 года этот призыв стал жизненно необходимым. В результате сложившегося положения на свет появилось церковное предписание, основные пункты которого навсегда остались в силе.

Итак, для тех или иных церковных служб (то есть крестин, свадеб и похорон) установлены расценки: поначалу размер оплаты оговаривался отдельно в каждом диоцезе, но затем, во избежание злоупотреблений, в пределах всего государства был установлен единый тариф. Мессы, заказанные прихожанами по той или иной причине, как и любой труд, должны быть оплачены: служитель культа приобретает статус работника, подобно простому рабочему или служащему. Но при этом всякий раз, когда священники получают вознаграждение за мессы, они обязаны доложить об этом своему церковному начальству. Действительно, в одних приходах мессы заказывают крайне редко, в то время как на долю других выпадает неисчислимое количество заказов, как, например, в местах паломничества. Итак, во имя справедливости и равенства (Церковь не осталась безучастной к идеям республиканцев…) нужно сделать так, чтобы каждый священник получал определенную денежную сумму, которая позволила бы ему вести нормальный образ жизни. Поэтому епископство, имея на руках всю информацию о запросах на мессы, распределяет заказы между бедными приходами, помогая таким образом как своему диоцезу, так и другим, еще более нуждающимся епархиям. Речь не идет о каком-либо «денежном обороте месс» — это справедливое распределение между священниками запросов на мессы, которые заказаны и уже оплачены прихожанами. Благодаря такой системе каждый священник, работающий или на пенсии, может быть уверен в завтрашнем дне: в его распоряжении имеется обязательный прожиточный минимум — одна (а то и больше) каждодневная месса, за которую он получает гонорар. Вряд ли подобное распределение может вызвать у кого-либо нарекания: это надежный, прекрасно отлаженный механизм, исключающий возможность злоупотребления или мошенничества. При этом никто не отнимает у священников права получать дары от прихожан и использовать их как для личного пользования, так и для религиозной благотворительности, то есть для того, чтобы помогать обездоленным или же оплачивать расходы, возникающие в ходе служебной деятельности. Такой закон работает безотказно; конечно, без злоупотреблений не обойтись, но на этот случай существует церковное право, рассматривающее подобные отклонения от нормы как особый вид правонарушений.

Эти правила действуют и сегодня.[84] На мой взгляд, некоторым антиклерикалам стоило бы ознакомиться с ними, прежде чем обвинять священников в «роскоши».[85] Отдельные исключения (порой скандальные) лишь подтверждают общее правило: в большинстве своем французское духовенство живет скромно, не уклоняясь от выполнения священнического долга даже тогда, когда условия, в которых они работают, становятся непереносимыми.[86]

Этот экскурс в историю Церкви необходим для того, чтобы разобраться в вопросе о том «денежном обороте», в котором обвиняли аббата Соньера. По некоторым сведениям (правда, непроверенным), впоследствии епископ Каркасонский признался, что подобное обвинение было лишь предлогом: аббат Соньер не собирался покидать Ренн-ле-Шато, поэтому монсеньор Босежур возбудил против него дело, в 1909 году усадившее непокорного кюре на скамью подсудимых.

Проблема, признаться, сложна. «Изучение графика прибыли дало возможность выдвинуть два предположения: аббат умышленно удвоил доходы, приносимые церковной кружкой для пожертвований, а также увеличил суммы вознаграждений, полученных от семьи Ренна.[87] Этот фальшивый отчет на самом деле был призван утаить незаконную прибыль от месс, поступавшую в его распоряжение с 1896 года…[88] Соньер не раз утверждал, что гонорары за мессы не имеют никакого отношения к источнику его богатства. В 1911 году он признался, что действительно довольно часто ходатайствовал о заказах на мессы,[89] но при этом оговорился, что полученные гонорары он распределял между некоторыми священниками; он называл их поименно,[90] однако к 1910 году одни из них уже скончались, а другие были неизвестны церковному начальству».[91] Действительно, факт подлога налицо, но стоит ли называть его «незаконным получением прибыли от месс»? И что, собственно, значит эта «незаконная прибыль от месс»?

На мой взгляд, речь идет вовсе не о законном или незаконном обороте денег, полученных за мессы: действия Соньера как нельзя лучше подходят под определение «обработка клиентов». Целью его частых путешествий было настойчивое ходатайство о заказах на мессы (если не сказать более грубо — «попрошайничество»). К каким аргументам он прибегал, чтобы добиться своего? Без сомнения, он утверждал об особом культе, о поклонении в Ренн-ле-Шато святой Марии Магдалине, покровительнице его прихода. Вдобавок к этому Беранже отправлял множество писем, в которых содержались одни и те же просьбы; ответы на его призывы позволили ему, к слову сказать, собрать коллекцию марок различных стран. Аббата упрекали в том, что он затеял махинации с мессами примерно в 1905 году, но это не так: его «работа с клиентами» началась гораздо раньше, чуть ли не в первые годы жизни в Ренн-ле-Шато, и действенную помощь в этом деле ему оказывал Альфред Соньер. «Нам ничего не известно о том, существовало ли между братьями соглашение насчет „обработки клиентов“, но, как бы то ни было, „обработка“ была эффективной. Каждый из братьев великолепно справлялся со своей ролью. Соньер не щадил своих сил, отправляя огромное количество писем различным религиозным конгрегациям и богатым милосердным людям. У тех, кто был беден, кюре выпрашивал старые марки и открытки. У богатых и влиятельных особ он просил помощи ради „спасения старого храма“ и постройки „дома, в котором могли бы жить на пенсии престарелые священники“. Аббат нечасто прибегал к объявлениям, он предпочитал действовать самостоятельно, находя клиентуру и атакуя ее нескончаемыми письмами, что приводило к успеху».[92]