Константин Станюкович - Вокруг света на Коршуне Страница 46

- Рассказывай, Ефремов.

Ефремов моргал глазами и молчал.

- Да говори же что-нибудь, Ефремов! И смотри на судью, а не на меня...

- Слушаю, ваше благородие, но только доказывать мне нечего, ваше благородие.

- Да ты не доказывай, а расскажи, как все случилось.

Ефремов тогда обратился к судье и, глядя на него, словно бы на старшего офицера или на капитана, начал:

- Шел я это, вашескобродие, на пристань из кабака и был я, вашескобродие, выпимши... Однако шел сам, потому от капитана приказ - на корвет являться как следует, на своих ногах... А этот вот самый арап, вашескобродие, привязался... Лопотал, лопотал что-то по-своему - поди разбери... А затем за руку взял... я и подумай: беспременно в участок сволокет... За что, мол?.. Ну, я и треснул арапа, это точно, вашескобродие... Отпираться не буду... А больше нечего говорить, вашескобродие, и другой вины моей не было.

Ашанин перевел речь матроса с некоторыми изменениями и более связно и прибавил, что Ефремов не отрицает показания полисмена и сознает свою вину...

- Свидетелей, значит, можно и не допрашивать! - обрадовался судья.

И вслед за тем, выразив сожаление, что русский матрос употребил напитков более чем следовало, приговорил Ефремова к трем долларам штрафа в пользу потерпевшего.

Тем дело и кончилось. Штраф Ашанин немедленно же внес, получил квитанцию и вместе с обрадованным матросом отправился на корвет.

- Ну, что, доволен судом? - спрашивал Ашанин.

- Очень далее доволен, ваше благородие... А я сперва, признаться, струсил, ваше благородие, - прибавил матрос.

- Чего?..

- Полагал, что за полицейского арапа беспременно отдерут, ваше благородие.

- У англичан, брат, людей не дерут.

- То-то, значит, не дерут... Обходительный народ эти гличане.

- А почему ты полагал, что тебя высекут?

- А по той причине, ваше благородие, что я выучен.

- Как выучен?

- Точно так, выучен, еще когда на службу не поступал, а в крестьянах состоял. За такое же примерно дело, меня, ваше благородие, форменно отполировали в участке-то, в нашем городе. И, окромя того, осмелюсь доложить, ваше благородие, всю морду, можно сказать, вроде быдто теста сделали... А здесь только штраф... Во всякой, значит, стране свои порядки, ваше благородие!

Вернувшись на корвет, Ефремов долго еще рассказывал, как его судили за арапа и как правильно рассудили.

- Понял, братцы, судья, что я пьяный был... А с пьяного что взять!

Глава двенадцатая

АДМИРАЛЬСКИЙ СМОТР И

ЭКЗАМЕНЫ В ПЕЧЕЛИЙСКОМ ЗАЛИВЕ

I

Пока в кают-компании и среди гардемаринов шли горячие толки и разнообразные предположения о том, куда пойдет из Гонконга "Коршун" и где начальник эскадры Тихого океана, в состав которой назначался корвет, английский почтовый пароход, привезший китайскую почту, привез и предписание адмирала: идти в Печелийский залив, где находился адмирал с двумя судами эскадры.

Не очень-то обрадовало моряков это известие. Стоянка в глухом Печелийском заливе, где не было даже открытых для европейцев китайских портов, куда можно было бы съехать на берег, не представляла ничего привлекательного, да и близость встречи с адмиралом, признаться, не очень-то радовала. О нем ходили слухи, как об очень строгом, требовательном и педантичном человеке, и притом заносчивом и надменном, держащем себя с неприступностью английского лорда.

Особенно смущала эта встреча, то есть близость смотра, старшего офицера Андрея Николаевича. Ему, ревниво заботившемуся о любимом им "Коршуне", все казалось, что "Коршун" вдруг да как-нибудь осрамится на адмиральском смотру, и Андрей Николаевич со времени получения предписания сделался очень нервен и еще с большей педантичностью, - если только возможно было допустить большую, - во все время перехода из Гонконга в Печелийский залив осматривал все уголки корвета и во время разных учений обнаруживал нетерпеливость и даже раздражительность. Несмотря на то что матросы лихо работали и вообще знали свое дело отлично, Андрей Николаевич, этот добровольный мученик своего долга и притом трусивший всякого начальства, не мог успокоиться, хотя и старался скрыть это от посторонних глаз.

Через несколько дней "Коршун" после полудня входил под всеми парусами на Печелийский рейд, салютуя контр-адмиральскому флагу, поднятому на крюйс-брам-стеньге* внушительного флагманского фрегата "Роксана", около которого стоял небольшой, стройный красавец клипер "Чайка" с своей белой полоской вокруг черного борта и белоснежной трубой.

______________

* Окончание бизань-мачты: сначала идет бизань-мачта, продолжение ее называется крюйс-стеньгой, а продолжение последней крюйс-брам-стеньгой. Эти части делаются или из трех кусков рангоутного (круглого) дерева или из одного целого куска.

Лихо пролетев под нормой фрегата, где на юте, с биноклем в руке, затянутой в перчатку, стоял небольшого роста, худощавый адмирал в свитском сюртуке, с аксельбантом через плечо, и мимо клипера, под жадными взглядами моряков, зорко смотревшими на нового товарища, "Коршун", положив руль на борт, круто повернул против ветра, и среди мертвой тишины раздавался звучный, слегка вздрагивающий голос Андрея Николаевича:

- По марсам и салингам! Паруса долой! Отдай якорь!

И не прошло и пяти минут, как все паруса, точно волшебством, исчезли, якорь был отдан, катер и вельбот спущены, и "Коршун" с закрепленными парусами недвижно стоял рядом с "Чайкой", возбуждая восторг моряков и своим безукоризненным видом щегольского военного судна и быстротой, с какой он стал на якорь и убрал паруса.

Еще минута - и капитан Василий Федорович, по обыкновению спокойный, не суетливый и, видимо, не испытывавший ни малейшего волнения, в полной парадной форме уже ехал на своем щегольском шестивесельном вельботе к флагманскому фрегату с рапортом к адмиралу, а старший офицер Андрей Николаевич, весь красный, довольный и сияющий, спускался с мостика.

- А ведь ничего, а, Степан Ильич? Кажется, недурно стали на якорь? обратился он к старшему штурману, словно бы ища одобрения.

- Уж чего лучше. Превосходно, Андрей Николаич. Паруса так и сгорели.

- Сгорели?.. Да, недурно, недурно, слава богу... Надо будет по чарке дать марсовым... А как-то смотр пройдет, Степан Ильич! - с тревогой в голосе прибавил старший офицер.

И его мужественное, заросшее волосами лицо приняло испуганное выражение школьника, который боится экзамена. Распорядительный, энергичный и находчивый во время штормов и всяких опасностей, Андрей Николаевич обнаруживал позорное малодушие перед смотрами начальства.

- Да что вы волнуетесь, Андрей Николаевич! - успокаивал его старший штурман, относившийся к высшему начальству с философским равнодушием человека, не рассчитывающего на карьеру и видавшего на своем долгом веку всяких начальников, которые тем не менее не съели его. Он тянет служебную лямку добросовестно и не особенно гоняется за одобрениями: все равно из них шубы не сошьешь; все равно для штурмана нет впереди карьеры.

- Да как же не волноваться, Степан Ильич? Разве вы не слышали об адмирале?

- Ну, так что же?

- Он хоть и вежливый и любезный, никогда не разносит, а, я вам скажу, такая заноза... строгий и взыскательный.

- Ну и пусть себе взыскательный. Что ему взыскивать? "Коршун", слава богу, у нас в порядке, Андрей Николаич.

- Так-то так, а вдруг...

- Что вдруг? - переспросил, улыбаясь, Степан Ильич.

- А вдруг, батенька, на смотру что-нибудь да выйдет.

- Ничего не выйдет, Андрей Николаич. Вы, право, мнительный человек и напрасно только расстраиваете себя... Все будет отлично, и адмирал останется доволен. Он хоть и заноза, как вы говорите, а умный человек и не придирается из-за пустяков. Да и не к чему придраться... Пойдемте-ка лучше, Андрей Николаич, обедать... И то сегодня запоздали... А есть страх хочется...

- Нет, я после пообедаю... Мне надо еще самому посмотреть, как реи выправлены и не ослаб ли такелаж, а потом поговорить с боцманом.

И маленькая приземистая фигурка старшего офицера понеслась на бак.

Через полчаса капитан вернулся от адмирала и сообщил старшему офицеру, что на другой день будет смотр и что корвет простоит в Печелийском заливе долго вследствие требования нашего посланника в Пекине.

Последняя весть очень смутила кают-компанию и гардемаринов.

В тот же день капитан объявил Володе, что он будет держать экзамен на флагманском фрегате для производства в гардемарины в сравнение со сверстниками, которые, как Володя уже знал, были произведены к Пасхе.

- Надеюсь, вы готовы к экзамену? - спросил капитан.

- Готов, Василий Федорыч.

- Ну и отлично. Когда хотите экзаменоваться?

- Чем скорее, тем лучше. Если можно, через неделю... Я кое-что еще посмотрю.

- Хорошо. Через неделю вас начнет экзаменовать комиссия, назначенная адмиралом... Будете ездить на фрегат... С этого дня вы освобождаетесь от служебных занятий на корвете, скажите старшему офицеру... Да если надо вам помочь в чем-нибудь, обращайтесь ко мне... Я кое-что помню! - скромно прибавил капитан.