1968 год. «Пражская весна»: 50 лет спустя. Очерки истории - Коллектив авторов Страница 46

Вадим Вадимович Волобуев

1968 г. в Польше и позиция епископата римско-католической церкви

Примас (глава епископата) Польши кардинал Стефан Вышиньский характеризовал бунтарство западной молодежи в 1960-1970-е гг. как анархию, огульное ниспровергательство без созидательной программы и каприз людей, не знающих, куда девать время и деньги. Такому мнению, несомненно, способствовали симпатии многих бунтарей марксизму, который в глазах польского клира являлся не чем иным, как орудием порабощения народа. Между тем в 1968 г. молодежные волнения распространились и в самой Польше.

Начиналось, как и на Западе, с музыки. Уже в 1965 г. аранжировщик и певец, будущий классик прогрессивного рока Чеслав Немен объехал с концертами Польшу, Венгрию, Францию и Югославию, а в конце 1966 г. увидела свет первая успешная пластинка польских «битлов» – группы «Червоне гитары». В апреле 1967 г. произошло и вовсе неслыханное – в Варшаве выступили «Роллинг Стоунз». Концерт состоялся во Дворце науки и культуры, некогда возведенном советскими строителями по образцу сталинских «высоток», а билеты распространялись через горком – красноречивое свидетельство новых времен!

Казалось, повеяло новой оттепелью, как уже было в 1956 г., но надежды эти не сбылись. Напротив, пока молодежь играла рок и отращивала волосы по последней моде, номенклатура развязала «охоту на ведьм», назвав ее «антисионистской кампанией».

«Антисионистская кампания» являла собой польский вариант массовой замены управленческих кадров в партийно-государственном аппарате социалистической страны, по типу Большого террора или китайской «культурной революции», но без убийств и физических расправ. Ее двигателями были парт-функционеры низшего звена, а неформальным лидером – амбициозный министр внутренних дел Мечислав Мочар. Имея за плечами опыт борьбы в антифашистском подполье, он сплотил вокруг себя таких же бывших участников Сопротивления, независимо от их идеологической окраски (хотя костяк составляли, разумеется, ветераны-коммунисты).

С легкой руки западных журналистов сторонников Мочара в Польской объединенной рабочей партии (ПОРП) окрестили «партизанами». Используя простецкий язык улицы, «партизаны» стремились показать себя выходцами из «толщи народной», плотью от плоти матери-Польши, что отличало их от прибывших из СССР солдат и офицеров Войска Польского, якобы находившихся в подчинении у евреев-коммунистов и советского командования. Постоянное апеллирование к патриотизму должно было продемонстрировать их заботу о национальных интересах родины, в противоположность господствовавшему до тех пор классовому подходу.

Гомулка не рассматривал Мочара как соперника. В тот момент его куда больше занимал расчет с берутовской элитой, которая, по убеждению главы партии, направляла из-за кулис деятельность разнообразных диссидентов. Поэтому он не усомнился в правдивости тех «Информационных бюллетеней», которые сотрудники Мочара поставляли в Политбюро, донося о настроениях в обществе после отгремевшей 5-10 июня 1967 г. арабо-израильской войны.

Как известно, конфликт на Ближнем Востоке являлся одним из фронтов холодной войны, в силу чего разгром арабских стран был очень болезненно воспринят в «соцлагере». Для Мочара не составляло труда увязать «агрессивную политику Израиля» с борьбой группировок в ПОРП, благо немалая часть функционеров, задававших тон в сталинский период, была еврейского происхождения. Тщательно препарированные отчеты сформировали у первого секретаря ощущение сионистской угрозы. «Наши евреи побили их арабов», – это выражение, гулявшее тогда по Польше (не известно, впрочем, насколько популярное), взбесило Гомулку. 19 июня 1967 г., выступая на очередном конгрессе профсоюзов, он заявил, что власть не может оставаться безучастной к наличию в стране «пятой колонны» и что у граждан Польши должна быть одна родина; те же, кто считает иначе, могут уезжать. Это высказывание, пробуждавшее ассоциации с недоброй памяти реакционными режимами, не попало в печать, но, будучи передано по радио и телевидению, запустило механизм «охоты на ведьм»[421].

Поначалу кампания затрагивала только партократов и слабо касалась прочих служащих еврейского происхождения. До конца 1967 г. партаппарат понемногу выдавливал из себя потенциальных «сионистов», т. е. евреев, имевших несчастье оказаться на ответственном посту, либо тех, кто по каким-то причинам вызывал подозрение. Из редакции Большой энциклопедии был уволен ряд прежних деятелей «идеологического фронта»; из армии выгнали около 2 тыс. офицеров, в том числе 17 генералов (именно тогда министром обороны стал будущий диктатор Войцех Ярузельский[422]). В конце января 1968 г., не желая мириться с нарастающей антисемитской волной, из ПОРП добровольно вы шли два выдающихся ученых еврейского происхождения – социолог Зыгмунт Бауман и экономист Влодзимеж Брус.

Однако то была лишь прелюдия. Подлинный размах кампания приобрела весной 1968 г. после протеста студенческой оппозиции против снятия с репертуара Национального театра пьесы по поэме Адама Мицкевича «Dziady» («Деды»). Спектакль был приурочен к 50-й годовщине Октябрьской революции, но вызвал неудовольствие высшего партийного руководства своими религиозными и антироссийскими мотивами. Было объявлено, что с 30 января 1968 г. постановка исключается из репертуара. По Варшаве разнесся слух, что к этому приложил руку советский посол А. Б. Аристов. В день последнего представления ряд учащихся Варшавского университета и Высшей театральной школы организовали манифестацию протеста, разогнанную милицией. Этот факт, как и вообще вся атмосфера вокруг спектакля, вызвали возмущение не только в университете, но и в литературной среде. Свою лепту внесли и события в соседней Чехословакии, где новый руководитель КПЧ Александр Дубчек отпустил вожжи в политике и культуре. Вдохновленные примером соседей поляки тоже захотели открыто говорить о том, что их волновало.

Волновало же их то, что польская «оттепель», так славно начинавшаяся, к концу 1960-х гг. сошла на нет. Партия вновь затянула гайки в области культуры и вернулась на путь форсированной индустриализации, выжимая все необходимые средства из населения. Низкий уровень жизни, стареющий догматик на посту лидера партии, свертывание рабочего самоуправления, закрытие нескольких популярных журналов – все это понемногу переполняло чашу терпения. Особенно живо реагировала творческая интеллигенция, которая еще в 1958 г. на очередном съезде писателей протестовала против возвращения жесткой цензуры. В 1964 г. тридцать четыре заслуженных деятеля науки и культуры обратились с открытым письмом к премьер-министру Юзефу Циранкевичу, вновь выступив против цензуры, а заодно потребовав увеличить количество бумаги на издание художественной литературы (бумага в большом количестве шла на экспорт).

29 февраля 1968 г., в обстановке нарастающего политического маразма и репрессий, варшавское отделение Союза писателей собралось на чрезвычайное заседание. Писателей словно прорвало. Как и в 1956 г., труженики пера снова заговорили о произволе цензуры, о разгуле антисемитизма, об арестах недовольных, наконец, об убожестве материального положения литераторов. Блестящий памфлетист католического еженедельника «Tygodnik Powszehny» Стефан Киселевский зачитал список писателей и их произведений, запрещенных к изданию, к восторгу присутствующих обозвав режим Гомулки «диктатурой невежд». Взбудораженные писатели готовы были выступать до поздней ночи, но в это время к зданию Союза писателей подъехали машины с «рабочим активом», и литераторы поняли, что пора закругляться. Все же перед закрытием собрания они успели принять резолюцию, где высказали немало