Пауль Карель - Гитлер идет на Восток (1941-1943) Страница 47

Дивизии стояли на приколе вдоль дорог и на них, утопая по горло в грязи. Линии коммуникаций были не просто опасно растянутыми, они едва действовали. Стремительные германские дивизии, привыкшие вести молниеносную войну, стали медлительными и неповоротливыми - почти такими же медлительными и неповоротливыми, как армия Наполеона в 1812 г. Первое, что сделали немцы, - постарались решить проблему поставок всего необходимого, переключившись на использование местного транспорта. Затем они преобразовали свои ослабленные части в меньшие по размеру, но более подвижные формирования. Так, танки 41-го танкового корпуса были перегруппированы в "боевые подразделения", которые пришли на смену ранее существовавшим двум-трем батальонам с восемью-двенадцатью ротами на полк, а оставшийся личный состав восьми пехотных рот реорганизовали в три роты дивизионного стрелкового батальона на бронетранспортерах. Разведывательные и мотоциклетные батальоны были сведены и разделены на новые батальоны, а команды разведки на бронеавтомобилях собраны в единую роту, поставленную непосредственно в подчинение командира дивизии. Так командиры боевых частей пытались разрешать возникающие трудности. Все надеялись, что Главное командование отреагирует на изменение ситуации на фронтах и примет соответствующие меры. Но ставка фюрера находилась далеко, очень далеко - за много сотен километров в тылу, в Растенбурге, в Восточной Пруссии.

Со своей стороны, советское Верховное Главнокомандование старалось максимально использовать тот факт, что ему приходилось вести войну буквально на пороге Москвы. Оно имело преимущество, так как действовало на внутренних операционных линиях. Сидя в Кремле, Сталин мог перебрасывать прибывавшие в столицу из восточной части империи войска и технику туда, куда ему было нужно, - с одного участка на другой, туда, где потребность в них в данный момент становилась наибольшей. В результате как только немецкие боевые группы где-либо прорывали рубежи советской обороны, то тотчас же оказывались перед лицом превосходящих сил противника, обладавшего сильным тактическим танковым резервом. Однако боевой дух советских соединений находился на низком уровне. Если не считать дальневосточных и гвардейских сибирских да еще нескольких кавалерийских дивизий, русские солдаты на передовой линии обороны Москвы мало походили на несгибаемых героев, изображаемых советскими военными историками.

Приведенный ниже отрывок взят из дневника советского лейтенанта, имя которого не будет названо, с тем чтобы не навредить его родителям или детям. Он погиб в районе Тулы 12 ноября. А 31 октября сделал следующую запись: "В ночь с 30 на 31-е мы пересекли шоссе Орел-Тула в районе Горбачева-Плавска и достигли села Федоровка. Еще до того, как мы перешли дорогу, случаи дезертирства достигли невероятного количества. Заместитель командира, лейтенант Алапорцев, и другие, самовольно взяв несколько офицерских лошадей, включая и мою, поскакали в обратном направлении - на ликероводочный завод. И это лучшие из офицеров! Я схватил грипп, чувствую ужасную слабость, у меня кружится голова и ломит виски. В нашем батальоне дезертировало 80 процентов личного состава, в том числе и казавшиеся надежными солдаты 3-го взвода. Они уходят в села, бросают оружие и обмундирование и одеваются во что попало. В деревнях насильно ликвидируются колхозы, народ делит лошадей, упряжь. Из амбаров растаскивают зерно, разбирают между собой семена. Повсюду только и говорят, что войне теперь все равно конец, а после нее никаких колхозов больше не будет". Так выглядела реальная картина. Все напоминало боксерский матч, где у обоих противников не осталось уже сил на удар. Измотанные, изнывающие от нехватки всего самого необходимого, немецкие части на передовой уже не могли нанести решающего удара шатающемуся красному колоссу.

– Эх, если б ударил мороз! - говорили солдаты. - Если бы только дороги вновь стали проходимыми!

Если бы только…

Мороз ударил в ночь с 6 на 7 ноября. По всему фронту группы армий "Центр" внезапно наступила зима. Пришел тот самый небольшой и такой желанный морозец, сковавший грязь и давший технике возможность двигаться вперед. По "загоравшим" у дорог войскам прокатился вздох облегчения. Да, у них не было зимнего обмундирования - многие еще носили летнюю форму, - но наконец-то кончалась эта ужасная грязь.

Артиллеристы вытаскивали пушки из замерзшей земли, повсеместно ломая колеса и оси лафетов. Ну и что в конце-то концов? Возобновились поставки того, о чем уже почти забыли, вернулось все, что так "греет" солдата на передовой: сигареты, письма из дома и спиртное. Появились запчасти, и танки стали возвращаться в строй, один за другим выходя из передвижных полевых мастерских. На передовую потекли патроны, снаряды, гранаты и мины. Потихоньку вновь начала крутиться машина войны. Вернулась надежда, что Москву все же удастся взять.

Нет нужды говорить - для того чтобы сделать это, последний удар надлежало нанести немедленно. Главное командование сухопутных войск настаивало на безотлагательных действиях. Командующий группой армий "Центр", генерал-фельдмаршал фон Бок, в равной мере беспокоился о скорейшем принятии решения о возобновлении боевых операций. Но войска были настолько измотаны, что нуждались в передышке. Поэтому первые дни стали особо напряженными днями для частей тылового обеспечения. На грузовиках, на санях, на телегах они доставляли все необходимое на передовую. Для фронта делалось все, даже больше. Случались несколько странные вещи, причем такие, которые сильно раздражали солдат на передовой. Каких-то высокопоставленных тыловых начальников осенила, вне сомнения, достойная похвалы мысль поставлять на Восточный фронт все самое лучшее и одновременно поддержать виноторговлю Франции. В результате в Россию из Парижа прибыло два товарных состава с превосходным красным вином. В бутылках. Целые поезда с вином вместо боеприпасов! Одному Богу ведомо, кто благословлял эту затею. Так или иначе, когда ценный груз прибыл в Юхнов, в район дислокации 4-й армии, термометр показывал 25 градусов мороза. В вагонах грузчики обнаружили глыбы красного льда с прилипшими к ним осколками стекла.

– Замороженный глинтвейн вместо зимнего обмундирования, - ворчали солдаты. Бывший тогда начальником штаба 4-й армии генерал Блюментритт уверял, что никогда прежде не видел солдат в такой ярости. 12 ноября термометр опустился на 15-градусную отметку. 13 ноября показывал 20 градусов. На аэродроме в Орше в тот день царила особая суета. Самолет Гальдера из Растенбурга и машины с высокопоставленными офицерами из штабов групп армий и командующими армиями прибывали одни за другими: генерал-полковник Гальдер, начальник Генерального штаба сухопутных войск, созвал на секретное совещание начальников штабов групп армий и всех армий, действующих на Восточном фронте.

Тема, которую предстояло обсудить участникам встречи, выражалась в следующем: как правильно поступить? Нужно ли дивизиям окопаться, встать на зимние квартиры и дожидаться наступления весны? Или же наступление главным образом наступление на Москву - следует продолжить, несмотря на зиму?

Совещание в Орше имеет важнейшее значение в истории Второй мировой войны. Пожалуй, тут можно поискать ответа на вопрос, не дающий покоя историкам и по сей день: "Кто в конечном счете ответственен за возобновление печальной памяти зимнего наступления?"

Гитлер? Или Генеральный штаб? Или - это самая свежая и самая сенсационная теория - то был коварный ход Сталина, который с помощью скормленной немецкой разведке дезинформации соблазнил Гитлера идеей возобновления наступательных действий и, таким образом, завлек в ловушку? Теория любопытная, а основание, положенное в ее фундамент, не так просто разрушить.

В своей книге "Советские маршалы дают ответ" Кирилл Калинов, офицер Генштаба Советской Армии, сбежавший на Запад из Берлина в 1949 г., а ранее, во время Второй мировой войны, работавший в советском Генеральном штабе, приводит интересное высказывание Жукова (хотя, правда, и без прямой ссылки). Согласно Калинову, маршал Жуков в 1949 г. будто бы сказал во время выступления: "Немецкая оценка количества уничтоженных ими советских войск выражалась фантастической цифрой - 330 дивизий. Поэтому они не предполагали, что в нашем распоряжении могут находиться свежие резервы, и соответственно рассчитывали встретить лишь части рабочего ополчения, наскоро сколоченные в Москве. Это была главная причина, почему Гитлер пошел на риск и начал решительное наступление на нашу столицу.

В связи с этим я должен открыть некоторые подробности, ранее остававшиеся тайной. Сведения о будто бы уничтоженных 330 дивизиях намеренно поступили от нас в Германию через военного атташе одной нейтральной страны, который, как мы знали, находился в связях с германской военной разведкой. Наша задача заключалась в том, чтобы поддержать Гитлера в споре с его генштабом. Как нам было известно, генералы советовали поступить так, как поступали немцы в 1914 г., - закрепиться на позициях и встать на зимние квартиры.