Александр Быков - Эпоха Куликовской битвы Страница 47

Еще раз достойна восхищения «скрытность» движения войска Тохтамыша! Возникает впечатление, что либо он просто не сумел, несмотря на все усилия, эту скрытность обеспечить, либо вовсе к ней не стремился. Видимо, Тохтамыш скрывал свои перемещения от Ягайло, а не от русских князей, которых он поставил в известность о походе, или же дал им возможность получить такую информацию через их «доброхотов» в Орде.

Против версии, что Тохтамыш просто не сумел обеспечить должной секретности перемещения своих войск, говорит вся его биография. Тохтамыш — весьма умелый военачальник и политик, воссоединивший, казалось бы, совсем уже развалившуюся Золотую Орду и управлявший ею на протяжении 15 лет. Он бросил вызов величайшему полководцу своего времени — Тамерлану и долгое время успешно противостоял ему.

«Услышав же князь великий таковую весть, что идет на него сам царь с множеством силы своей, начал собирать воинов и соединять полки свои, и выехал из града Москвы, хотя идти против татар. И тут начали думу думати князь же Дмитрий с прочими князьями русскими, и с воеводами, и с думцами, и с велможами, с боярами старейшими, и всячески гадали. И обретеся в князья розность, и не хотели пособлять друг другу, и не изволили помогать брат брату…, было же промеж ними не единачество, но неимоверство».

Итак, князья уже собрались в поход и выступили из Москвы. И вдруг в рядах подданных московского князя появляется «розность» и «неимоверство». Возникает впечатление, что мы присутствуем при семейном скандале, ведь летописец старается представить случившееся именно как несогласие в большой патриархальной семье. Однако, когда на дом нападают враги, в нем исчезают все внутренние противоречия. Тем более в государстве — отлаженной иерархической феодальной системе, состоящей из московского князя, его союзников (родственники и просто соседи, связанные с ним системой договоров о военной помощи), его подданных (служебные князья со своими дружинами, московские бояре и дружина московского князя, возглавляемая его воеводами). Вот эти-то, клявшиеся, что не нарушат договоров, родственники и союзники, а также вассалы, обязанные нести военную службу по приказу князя, и солдаты (дружинники, бояре), находящиеся в его прямом подчинении, проявляют «неимоверство». В походе, фактически перед лицом врага, происходит неподчинение приказам командира.

Для характеристики подобных действий летописец явно выбрал очень мягкие термины. Думаю, у него были на то причины, но давайте называть вещи своими именами — это был мятежи измена.

«И то познав, и уразумев, и рассмотрев, благоверный был в недоумении и в размышлении великом, и убоялся стать в лице против самого царя. И не встал на бой против него, и не поднял руки на царя, но поехал в град свой Переяславль, и оттуда — мимо Ростова… на Кострому».

То есть Дмитрий Донской вывел свои войска в военный поход, но потом произошел мятеж, и великий князь бежал от собственного войска! Заметим, Дмитрий Иванович бежал не в Москву, а в Кострому. И бежал столь быстро, что «забыл» в Москве свою жену, только что родившую ему сына.

Ясно, что подобная трусость совсем не украшает великого князя. Но посмотрим внимательней. Мятежники наверняка знали, на что идут. Сказав «А», надо говорить и «Б». Мятеж против князя должен был закончиться его убийством. Оставшийся в живых князь мог собрать верных людей и вернуться, чтобы покарать мятежников. Дмитрий Иванович для того, видимо, и поехал в свою отчину Кострому.

«А на Москве была замятня великая и мятеж велик зело. Были люди в смущении, словно овцы, не имеющие пастуха, гражданский народ взмятошася и всколибашася как пьяные. Одни сидеть хотели, затворившись в граде, а другие бежать помышляли. И была промеж ими распря великая: одни с рухлядью в град вмещахуся, а другие из града бежали, будучи ограбленными».

Итак, в летописи открытым текстом говорится, что на Москве был мятеж. Мятеж — это неповиновение существующей власти, восстание против Дмитрия. Эту версию подтверждают и другие источники: «Люди сташа вечем, митрополита и великую княгиню ограбили и едва вон из города отпустили» (Тверская летопись), а также: «И великую княгиню Евдокею преобидели» (Никоновская летопись). То есть гнев восставших был направлен и на супругу Дмитрия Ивановича.

По сведениям большинства летописей, митрополит Киприан оставался в Москве некоторое время после того, как власть перешла к вечу, но затем ему удалось добиться у горожан позволения уйти из города вместе с великой княгиней.

Интересно, что одни жители, со всем своим имуществом, из мятежной Москвы бежали (видимо, вслед за бежавшим от собственной армии Дмитрием), а другие, наоборот, въезжали в Москву со всеми пожитками. Между теми и другими была «распря», московское общество раскололось.

«И сотвориша вече, позвонили во все колокола. И встали вечем народи мятежници, недобрии человецы, людие крамолници: хотящих выйти из града не только не пускали вон из града, но и грабили, ни самого митрополита не постыдившись, ни бояр лучших не усрамишись, не усрамившись седин старцев многолетних. Но на всех огрозишася, стали на всех вратах городских, сверху камением шибаху, а внизу на земле с рогатинами, и с сулицами, и с обнаженным оружием стояли, и не давали вылезти из града, и едва умолены были позднее некогда выпустили их из града, и то ограбили».

Грабят сторонников Дмитрия или же всех, не примкнувших к бунту. Это происходит «не усрамишася» митрополита, почтенных старцев — положим, для взбунтовавшейся черни они не авторитет — и «не усрамишася» лучших бояр! Странно, что бояре поставлены на одну ступень с немощными старцами и митрополитом. Любой боярин, то есть «ярый в бою», куда более дееспособен и боеспособен, чем простой горожанин. Тут не устыдиться мало, тут надо не убояться.

Боярин — это русский феодал, сеньор, имевший социальный статус, сравнимый с западноевропейским бароном. Вспомните известную гравюру XVI века «Нападение крестьян на рыцаря», на которой вооруженная чем попало толпа крестьян опасливо топчется, все никак не решаясь наброситься на одинокого, уверенно держащегося воина. А ведь каждый боярин имел челядь и в том числе вооруженных и прекрасно обученных боевых холопов — собственную феодальную дружину, с которой он и являлся на военную службу. Вряд ли бояре, присутствовавшие, судя по летописи, в Москве, были не в состоянии навести должный порядок. Ведь отправляясь в поход, Дмитрий не мог не оставить в Москве гарнизона, достаточного для защиты города и для исполнения в нем полицейских функций. И если в летописи не упоминается о столкновениях мятежников с этим гарнизоном, значит и гарнизон, и бояре а возможно, именно несколько бояр со своими отрядами и были этим самым московским гарнизоном) либо поддержали мятеж открыто, либо сочувствовали ему и поэтому не пресекли в корне.

Итак, на наш взгляд, вместо «не устыдившись» следует читать «при попустительстве», а то и «при подстрекательстве» лучших бояр.

«Приехал к ним в град некий князь литовский, именем Остей, внук Ольгердов. Ион окрепив народы, и мятеж градный укротив, и затворился с ними в граде в осаде с множеством народа, с теми, сколько осталось горожан, и сколько бежан сбежалось с волостей, и сколько с иных градов и стран. Случилось быть там в то время боярам, сурожанам, суконникам и прочим купцам, архимандритам и игуменам, протопопам, прозвитерам, дьяконам, чернецам, и всякого возраста — мужеского пола и женского, и с младенцами».

Остей — сын Дмитрия Ольгердовича, княжившего в литовском Трубчевске и перешедшего на сторону Дмитрия Ивановича Московского в 1379 году, во время похода москвичей против Ягайло. Вспомним, что Дмитрий Ольгердович со всей своей семьей, с боярами и с челядью бежал из Литвы и поступил на службу московскому князю, который пожаловал ему в держание Переяславль-Залесский.

Итак, в Москву приезжает сын Дмитрия Ольгердовича, литовец, только три года проживший на московской земле. Приезжает, наверное, не один, но вряд ли с крупным вооруженным отрядом (иначе в летописи об этом было бы упомянуто).

В летописи также не уточняется, по своей инициативе Остей явился в Москву или его кто-то отправил туда с определенными поручениями и полномочиями. Однако из дальнейших событий станет понятно, в чьих интересах он действовал. Обратим внимание, Остей «укрощает» мятеж. Интересно, каким образом? Ни о военных столкновениях, ни об угрозе силой речи в летописи не идет, однако Остей сделал то, чего не смогли или не захотели сделать оставленные в Москве Дмитрием бояре. Москва сама покорилась Остею. Он приехал и, не встречая сопротивления, сразу начал ею управлять, приготовляя город «затвориться в осаду». Такое могло произойти только если в Москве не просто произошел бунт против Дмитрия Ивановича, но бунт этот устроили пролитовски настроенные силы. Иначе непонятно, почему оборону восставшей Москвы возглавил именно Остей, а не какой-нибудь другой князь и не воеводы Дмитрия, не московские «лучшие бояре»?