Олег Кен - Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934 Страница 47

Издание русскоязычной газеты («новое/русское предприятие») при помощи российских эмигрантов в планах НКИД, находилось в связи с решением дополнительной задачи – финансовой поддержкой одной из латвийских газет ради получения возможности оказания влияния на ее редакционную политику («старое предприятие»). Несмотря на принятие Политбюро постановления, финансовые средства не были выделены. «Неназываемый» деятель (выражение А.И. Свидерского; вероятно, им являлся Б.А. Ройзенман), входивший вместе с М.М. Литвиновым в комиссию по «особым кредитам» и «звонивший на самый верх»[581], тормозил дело. Литвинов и Свидерский неоднократно, но безрезультатно обсуждали с ним возникшее положение. По настоянию полпреда Литвинов в июле 1930 г. направил дело в «инстанцию», минуя комиссию об особых кредитах[582]. В протоколах Политбюро нет упоминаний о рассмотрении этого вопроса. Скорее всего, он не был включен в повестку дня, в последующей дипломатической переписке сведения об этом отсутствуют).

Несмотря на нехватку средств, полпред июнь и июль 1930 г. полностью посвятил организации «нового предприятия». К августу почти все было готово. «Мы, разумеется, – писал Свидерский в Москву, – ни в каких договорах, ни в каком виде не фигурируем». К тому времени полпред получил на «новое предприятие» 10 тыс. рублей в валюте, но и к концу ноября они не были потрачены[583]. Полпред ожидал остальных 20 тыс. и кредитов на «старое предприятие». Во время своего отпуска в августе-сентябре (в Германии) Свидерский встречался с «неназываемым», который заверял, что дело благополучно разрешится. В октябре 1930 г. Стомоняков обращался за получением 20 000 рублей для Риги, но дано было только 5000 рублей, которые Управление делами НКИД потратило на другие цели[584].

В начале октября, извещая Стомонякова о состоянии дела, полпред писал: «Завтра делаются последние формальные шаги. Вам известно, что для дела отпущено все необходимое. Однако я могу сделать только первые шаги». Денег не было. Стомоняков переадресовал письмо со своими пометами Крестинскому[585]. Ответ последнего в Риге получили через месяц. Крестинский сообщал, что деньги НКИД были получены, из них 10 000 пересланы в Ригу, а остальные «не были своевременно израсходованы и поступили в доход казны»[586].

В начале декабря Крестинский в ответ на настойчивые призывы Свидерского сообщил ему, что на днях обратится в «инстанцию» с просьбой о выделении на русское предприятие 10 000 рублей на особый квартал 1930 г. и такой же суммы на 1931 г.[587]. В создавшейся ситуации полпред винил финансовые органы НКИД: поскольку переписка «по особым кредитам ведется в особом порядке, не всегда регистрируется и часто заменяется устными переговорами», то дело, по его мнению, «выпало из поля зрения» финорганов НКИД[588]. В письме Стомонякову полпред выплеснул свои эмоции: «русское предприятие» «пока совсем не удалось», на него «даже противно смотреть и прикасаться к нему». Угнетенное состояние полпреда усугублялось двусмысленным положением, в котором он оказался: «Если с иностранным предприятием вначале было тяжело, то с русским оказывается вдвойне тяжело. Иностранец, в силу того, что он иностранец, легче поддается переработке и приспособлению. Русский, даже соединенный с иностранцем, требует громадных усилий в смысле воздействия. Трудность положения обусловливается необходимостью действовать через посредствующие звенья. Был момент, когда я готов был в отчаянии наложить руку на предприятие. Приставленный к русскому предприятию руководитель иностранного предприятия убедил выждать время. Сейчас производим чистку и реорганизацию, имеющие своей целью несколько сократить количество посредствующих звеньев». Реорганизация, однако, не снимала проблемы «российских поврежденных голов»[589].

Несмотря на все усилия со стороны НКИД деньги так и не были получены, и постановление Политбюро осталось невыполненным. Исход борьбы вокруг инициативы НКИД по созданию зарубежного печатного органа не только обозначал положение НКИД в иерархии советских властных институтов, но и способность деятелей советского политического Олимпа действовать по собственному усмотрению, не прибегая к распространенной практике официального «опротестования в ЦК».

Осенью 1933 г., когда проблема укрепления советского влияния в странах Балтии приобрела особую актуальность, в советском руководстве были предприняты попытки вернуться к проектам трехлетней давности[590].

27 апреля 1930 г.

Опросом членов Политбюро

49. – О Польше (т. Стомоняков).

Принять с поправками предложенный НКИД проект ноты польскому правительству (см. приложение № 1) и опубликовать ее после вручения т. Антоновым-Овсеенко.

Выписки посланы: [рассылка не указана]

Протокол № 125 (особый № 123) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5.5.1930. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 8. Л. 147.

26 апреля 1930 г. в здании полпредства СССР в Варшаве была обнаружена бомба с часовым механизмом, взрыв которой мог привести к большим жертвам среди сотрудников полпредства. Представленный НКИД проект ноты по поводу этого инцидента не обнаружен; характер и авторство поправок, внесенных в проект ноты, установить не удалось. Текст утвержденной ноты Правительства СССР Правительству Польши приложен к протоколу заседания Политбюро[591]. 28 апреля полпред Антонов-Овсеенко вручил эту ноту министру иностранных дел Польши Залескому, на следующий день она была опубликована в «Известиях ЦИК СССР».

Террористическая акция против советской миссии расценивалась как «попытка вызвать серьезные и далеко идущие осложнения во взаимоотношениях между Советским Союзом и Польшей», которая «могла иметь место только в условиях, создавшихся благодаря усилению за последнее время антисоветской деятельности определенных кругов в Польше и связанной с ними части польской прессы». Намекая на существовавшую в первой половине весны 1930 г. взаимную озабоченность возможностью военного конфликта, нота Союзного правительства определяла такую деятельность как «величайшую опасность не только для взаимоотношений между СССР и Польшей, но и для всеобщего мира», а «событие 26 апреля» – «как элемент широко задуманной акции, направленной к провокации конфликта между Советским Союзом и Польшей». Нота перечисляла покушения на представителей и учреждения СССР в Польше в 1927–1930 гг. и возлагала на польское правительство «ответственность за принятие действительных мер к ликвидации той опасной обстановки, в условиях которой то и дело возникают акции, провоцирующие нападение на СССР».

Таким образом, советская нота от 28 апреля являлась по преимуществу политико-пропагандистским актом; обычных требований о скорейшем проведении следствия и наказании виновных в ней не содержалось (возможно, эти требования были исключены из проекта ноты при ее редактировании руководителями Политбюро). Содержание и общая тональность ноты продолжали проводимую с начала 1930 г. линию на поддержание добрососедских отношений с Польшей[592].

10 мая 1930 г.

Решение Политбюро

43. – О Польше.

Передать на разрешение совещания замов.

Протокол № 126 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 15.5.1930. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 785. Л. 9.

Совещание председателя СНК и СТО СССР с его заместителями (совещание замов) в январе 1926 – декабре 1930 г. являлось механизмом выработки планов работы Совнаркома и Совета труда и обороны на ближайшую неделю и оперативного разрешения отдельных вопросов, которые не включались в повестку заседаний этих органов. Состав совещания устанавливался личными распоряжениями А.И. Рыкова или его заместителями. В него входили некоторые члены Политбюро, однако их участие в работах совещания было, как правило, номинальным[593].

О содержании вынесенного на обсуждение Политбюро вопроса прямых свидетельств не обнаружено. Предположительно, он являлся частью пакета предложений подготавливавшихся НКИД в марте-апреле для внесения в Политбюро[594] и состоял в возможности договоренности с Польшей, по которой в обмен на снижение железнодорожных тарифов на перевозки советских товаров ей был бы предоставлен транзит посылок в Персию. Во второй половине марта эта схема получила принципиальное одобрение Коллегии НКИД, одновременно с аналогичным запросом к полпреду в Варшаве обратился заместитель министра иностранных дел А. Высоцкий[595]. В середине апреля возможность такого разрешения беспокоящих каждую из сторон проблем обсуждалась М.А. Карским в беседе с советником польской миссии А. Зелезинским; член Коллегии нашел его «вполне приемлемым»[596]. По невыясненным причинам (возможно, в силу отрицательного заключения совещания замов) соглашение с Польшей о заключении посылочной конвенции в обмен на материальные компенсации с ее стороны достигнуто не было.