Георгий Суданов - 1812. Всё было не так! Страница 48

Подобные примеры можно было бы приводить очень долго.

М. Голденков совершенно верно говорит о том, что «война с Наполеоном, как лакмусовая бумажка, наглядно продемонстрировала истинное отношение большинства крестьян к своим хозяевам и что, в принципе, любой завоеватель может быть расценен рабом как освободитель».

Еще раз подчеркнем, что для подавления крестянских выступлений очень часто использовались регулярные русские войска. Например, в Псковской губернии восставшие крестьяне помещика Репнинского захватили деревню Каменки, а потом составили отряд в 1000 человек, который начал громить помещичьи имения. На подавление его генерал П.Х. Витгенштейн вынужден был послать целый полк. Его командир пытался уговорить крестьян мирно разойтись по домам, но это не помогло. В результате последовала вооруженная расправа и главные «возмутители» были казнены.

В Дорогобужском уезде крестьяне объявили себя свободными, но на их усмирение был послан воинский отряд под командованием полковника Дибича, по приказу которого крестьянские вожаки этого выступления были расстреляны.

Как видим, во всех этих случаях русские крестьяне боролись явно не с «французскими оккупантами». По сути, это больше походило на гражданскую войну…

Как отмечает В.И. Бабкин, «известны случаи, когда дворянство в интересах сохранения своих классовых привилегий становилось на путь измены родине, обращаясь нередко за содействием к неприятелю. Так поступили, например, дворяне Витебской губернии. Испугавшись бунтующих крестьян, они обратились за военной помощью к французскому губернатору в Витебске генералу Шарпантье. И наполеоновский наместник послал по деревням карательные отряды французских войск, которые беспощадно расправлялись с русскими крестьянами, восстанавливая привилегии помещиков».

То же самое происходило и на Смоленщине.

А вот в Волоколамском уезде местная администрация оказалась бессильна перед восставшими крестьянами, и на подавление восстания генерал Ф.Ф. Винценгероде, по праву считающийся первым русским армейским партизаном, выделил аж два полка регулярных войск.

Хорошо известно также антикрепостническое восстание ратников Пензенского ополчения, имевшее место в декабре 1812 года в трех городах губернии – Инсаре, Саранске и Чембаре.

Начальником Пензенского ополчения был отставной генерал-майор Н.Ф. Кишенский. А поводом к восстанию послужил вдруг распространившийся среди ратников слух о том, что будто бы существует царский указ, объявлявший волю всем участникам войны, но командиры-дворяне этот указ скрывают.

Была и еще одна серьезная причина недовольства ратников: их очень плохо кормили.

Это и послужило основной причиной для восстания. Были произведены погромы: разграблено имущество дворян, купцов и разночинцев. При этом ратникам активно помогали местные жители.

О целях этого восстания очевидец событий пензенский помещик И. Шишкин написал потом так:

«Они хотели, истребив офицеров, отправиться целым ополчением к действующей армии; явиться прямо на поле сражения, напасть на неприятеля и разбить его; потом <…> в награду за свою службу выпросить себе прощение и вечную свободу из владения помещиков».

На подавление этого восстания, в котором принимало участие до 7200 человек, в очередной раз были посланы регулярные войска. В результате главные участники волнений (всего более 300 человек) были подвергнуты наказаниям шпицрутенами, палками и кнутами. По воспоминаниям очевидцев, «три дня лилась кровь виновных ратников, и многие из них лишились жизни под ударами палачей! Из уцелевших, оставшихся после наказания ратников часть отправлена в каторжную работу, часть – на поселение, а другие – на вечную службу в дальнейшие сибирские гарнизоны».

Оставление Москвы вызвало сильное раздражение простого народа против императора Александра. Его сестра, Великая княгиня Екатерина Павловна, писала брату из Ярославля:

«Недовольство достигло высшей степени, и вашу особу далеко не щадят. Судите об остальном по тому, что это доходит до моего сведения. Вас открыто обвиняют в несчастии, постигшем ваше государство, в разорении общем и частных лиц, наконец, в том, что обесчещены и Россия, и лично вы. Не один какой-нибудь класс населения, а все единогласно кричат против вас».

О патриотизме русского дворянства и купечества

Что касается русского дворянства и купечества, то эти группы населения, конечно, были настроены гораздо более патриотически, но их патриотизм в ряде случаев буквально увязал в корысти.

Например, как пишет историк Н.А. Троицкий, московские дворяне «сгоряча пообещали царю пожертвовать 3 млн рублей, но потом выяснилось, что 500 тысяч из них собрать «вскорости не можно», и часть денег вносилась силком еще в 1814 году».

Иные из горе-патриотов позволяли себе говорить: «У меня тридцать тысяч долгу: приношу их в жертву на алтарь Отечества».

Да что там какие-то «иные», если даже брат императора Константин Павлович в 1812 году представил для армии 126 лошадей, потребовав за каждую 225 рублей. Экономический комитет ополчения засомневался, посчитав, что лошади такого качества таких денег не стоят, но император Александр отдал приказ, и Константин Павлович «получил 28 350 рублей сполна». Затем, правда, 45 лошадей были «застрелены немедленно, чтобы не заразить других, 55 негодных велено было продать за что бы то ни было», и лишь 26 лошадей были причислены в Екатеринославский полк.

Конечно же, большинство было совершенно иным. Более того, можно даже утверждать, что Отечественная война 1812 года стала триумфом русского дворянства. Именно оно создало идеологию освободительной войны, составило костяк армии и ополчения. Русское дворянство изумило всю Европу: ведь во многом благодаря ему отсталая феодальная Россия выиграла войну у свободной буржуазной Франции.

Типичный пример – письмо Анны Ивановны Коновницыной (урожденной Корсаковой) своему мужу генералу П.П. Коновницыну. 2 (14) июля 1812 года она писала:

«Мужики все в унынии, все страшатся французов. Сегодня многие приходили, о тебе спрашивают, я, сколь могу, ободряю, что ты там [французов] не допустишь. Тем их успокоила. {…} Я за себя не трушу, Бог нас не оставит, лишь ты бы жив был. Имения все[го] рада бы лишиться, лишь бы любезное Отечество наше спасено было. Лиз[12] ополчается крепко – дух отечественный страшный в этом ребенке – и жалеет крепко, что не мальчик: пошла бы с радостью служить и Отечество защищать и говорит, что жаль, что братья малы, что не могут государю доброму полезны быть. Иван[13] говорит: «Я ножами защищаться [буду]». Ну, такой дух во всех наших, и я уже только и думаю: защити Бог Отечество!»

Примеров подобного благородства и самоотверженности было множество. Тем не менее, и это тоже факт, ненависть к дворянам все еще продолжала тлеть в народной среде (со времен Емельяна Пугачева ведь прошло всего 37 лет), и сами дворяне инстинктивно чувствовали эту ненависть. И боялись ее чрезвычайно.

В частности, уже 28 июня (10 июля) 1812 года генерал Н.Н. Раевский писал А.Н. Самойлову:

«Я боюсь прокламаций, чтоб не дал Наполеон вольности народу, боюсь в нашем краю внутренних беспокойств. Матушка, жена, будучи одни, не будут знать, что делать».

С другой стороны, ряд дворян (и это тоже факт), выделенных в то же ополчение на офицерские должности, под разными предлогами уклонялись от явки в части.

Например, поручик 3-го пехотного полка Маклаков, притворившись больным, остался в городе Белом и затем вернулся домой. Комитет ополчения расследовал это дело и признал, что «упомянутый Маклаков с начала существования Тверского ополчения, под предлогом болезни, не был таковым, уклоняется от возложенного на него служения». Командир 1-го полка майор Шишков по истечении срока отпуска тоже «заболел» и не вернулся в полк. Его стали разыскивать. И только спустя несколько месяцев уездный предводитель дворянства донес в комитет, что Шишков был «одержим поносом от простуды, ему приключившимся». Комитет в связи с этим отметил, что поскольку «болезнь эта недолговечная и что в течение сего времени должна уже кончиться, то тверскому господину исправнику предписать с тем, чтоб он его, Шишкова, не приемля ни малейших отговорок, выслал к команде непременно».

Офицер Тульского ополчения

В.И. Бабкин в своей книге о народном ополчении 1812 года указывает на то, что, например, в Тверской губернии из 410 дворян, выделенных в ополчение, в полки явилось всего 236 человек, и укомплектование Тверского ополчения офицерскими кадрами оказалось под угрозой срыва.

И что же делалось? Господ дворян, уклонявшихся от службы в ополчении, не судили строго, а уговаривали, взывая к их патриотическим чувствам.