Леонид Васильев - Древний Китай. Том 3: Период Чжаньго (V—III вв. до н.э.) Страница 48

В Чу знатных аристократов было много больше. Известно, что один из влиятельных кланов, Жо-ао, в 605 г. до н. э. поднял мятеж с целью захватить власть, но потерпел полное поражение [Цзо-чжуань, 4-й год Сюань-гуна; Legge, т. V, с. 295 и 297; Сыма Цянь, гл. 40; Вяткин, т. V, с. 188]. Впрочем, этот мятеж свидетельствует скорее о том, что сплоченность членов высокопоставленного клана оставляла желать лучшего[126]. Кроме того, в этом царстве — как и в Цинь — феодальная структура была сравнительно слабо развитой, и знатные дома в нем не имели того высокого статуса, какой был характерен для высшей аристократии в Чжунго. Стоит напомнить, что в 575 г. до н. э. чуский Гун-ван без объяснений лично убил своего главного военачальника Цзы Фаня только за то, что тот после неудачного сражения с Цзинь выпил вина и в нетрезвом виде предстал перед вызвавшим его к себе правителем [Сыма Цянь, гл. 40; Вяткин, т. V, с. 190].

Выше уже говорилось о всевластии чуского вана (как известно, правители Чу не только называли себя ванами, бросая тем самым вызов сыну Неба, но и время от времени демонстративно интересовались девятью чжоускими треножниками, символом власти в Поднебесной). Чуские правители предпочитали давать своим вассалам пышные титулы (сянь-гун) но при этом не давали им реальной наследственной власти в их сянях. Возможно также, что по мере расширения царства Чу и аннексии им соседних территорий шел процесс уменьшения количества независимых и наследственных уделов-кланов, вроде Жо-ао, и увеличение числа ненаследственных сяней, что, естественно, сопровождалось укреплением власти правителя.

Однако и в доме правителей Чу не обходилось без конфликтов. Достаточно напомнить об убийстве чуского Чэн-вана его старшим сыном, которого отец попытался было лишить права наследования трона [Сыма Цянь, гл. 40; Вяткин, т. V, с. 186–187]. Можно прибавить к этому события, связанные с убийством заболевшего чуского правителя и его сыновей, которое было совершено их близким родственником Вэем, ставшим впоследствии Лин-ваном. Виновником его гибели, как и недолго сидевшего на троне его брата Цзы Би, был их брат Ци Цзи, будущий Пин-ван [Сыма Цянь, гл. 40; Вяткин, т. V, с. 190–194]. Можно напомнить также о коварном советнике Цзы Си, подготавливавшем дворцовый переворот в пользу Бай-гун Шэна, кузена Хуэй-вана [Сыма Цянь, гл. 40; Вяткин, т. II, с. 200–201]. Впрочем, все эти типичные для периода Чуньцю дворцовые интриги не меняют того факта, что власть правителей в Чу была более крепкой, чем в большинстве царств и княжеств Чжунго.

Иное дело — царства Чжунго с их более быстрой эволюцией и хорошо развитой культурой, а также своеобразной этикой феодальной аристократии. Дворцовые интриги и перевороты в Чжунго были явлением вполне обыденным, и взаимоотношения правителей с окружавшей их плотным кольцом высшей знатью были здесь совсем иными, чем в полуварварских Цинь либо Чу. Правители в Чжунго часто зависели от своих приближенных, были обязаны мириться с тем, что их министры, набирая силу, твердо укреплялись на своих позициях.

Хрестоматийным примером может служить позиция дома Чэнь (Тянь) в Ци, который был настолько богат и могущественен, что Цзин-гун циский ничего с ним не мог поделать. Об этом в 539 г. до н. э. со скорбью говорил цзиньскому Шу Сяну советник Цзин-гуна Янь-цзы [Цзо-чжуань, 3-й год Чжао-гуна; Legge, т. V, с. 585–586 и 589]. И наследники Цзин-гуна ничего изменить не могли. Внук Цзин-гуна Цзянь-гун перед смертью горько сожалел о том, что не прислушался к совету своего колесничего Яна, предлагавшего ему в свое время уничтожить этот клан [Сыма Цянь, гл. 32; Вяткин, т. V, с. 61–63], хотя неизвестно, удалось ли бы это ему. Клан Тянь на рубеже VI–V вв. до н. э. был уже настолько силен, что справиться с ним правитель едва ли бы смог. Ситуация близка к тому, что было несколькими десятилетиями раньше с луским Чжао-гуном, попытавшимся восстать против своего всесильного первого министра Цзи, но потерпевшего неудачу и бежавшего в Цзинь.

Нечто подобное было и в других правящих домах Чжунго, где правителю его приближенные часто не оказывали должного уважения, порой лишали трона, а то и жизни. Не было должного пиетета и в официальных взаимоотношениях. Хотя формально правитель царства был сувереном, а окружавшие его аристократы — вассалами, на деле многие из вассалов, высоко ценя собственное достоинство, вели себя с правителем без особого почтения и в случае конфликта или обиды подчас жестоко мстили. И для этого были объективные причины. Сохраняя из поколения в поколение свои уделы-кланы, со временем усиливавшиеся, многие высокопоставленные аристократы чувствовали себя равными или почти равными правителю, особенно слабому.

Процесс дефеодализации на рубеже Чуньцю-Чжаньго привел к тому, что положение в этом смысле резко изменилось. Старые правящие дома с их все более слабевшими правителями один за другим сходили с исторической сцены. Из семи сильнейших в Чжаньго остались лишь три царства — Цинь, Чу и северное Янь. Про историю последнего в период Чуньцю известно очень мало [Сыма Цянь, гл. 34; Вяткин, т. V, с. 84–86], хотя есть основания полагать, что в ней было немало сходства с развитием в полуварварских Цинь и Чу. Что же касается правящих домов в сильных царствах Чжунго, то ни один из них в период Чжаньго, как о том уже шла речь в предыдущей главе, не уцелел. На смену могущественному дому Цзинь пришло три новых (Вэй, Чжао и Хань), а в Ци власть перешла к дому Тянь[127].

Правда, наряду с семью сильнейшими в Чжаньго продолжали существовать несколько слабых государств, таких, как Лу, Сун, Чжэн или домен Чжоу. Но ни одно из них, включая и домен, серьезного значения в политической жизни уже не играло. Похоже, что семеро сильных ценили их древность и относились к ним как к некоему безвредному раритету, который до поры до времени может существовать, никому не мешая. Возможно, определенную роль сыграли в этом Конфуций и конфуцианские традиции, распространявшиеся, как о том будет идти речь в следующей главе, достаточно энергично по всей Поднебесной и вызывавшие к себе со стороны большинства определенное уважение. И конфуцианство, и включенное в рамки этой доктрины учение о великих мудрецах прошлого (Яо, Шуне и Юе) и существовавших при них порядках как бы сдерживали голую силу тех, кто выяснял отношения друг с другом в период Чжаньго, заставляя с уважением относиться к малым государствам, которые более других были причастны к упомянутой доктрине (в первую очередь Сун и Лу, не говоря уже о домене).

Перемены в соотношении сил чжоуских государств и в роли их правителей были тесно связаны с радикальными изменениями, которые произошли в положении аристократической владетельной знати. В трех из семи сильнейших (Цинь, Чу, Янь) ее, видимо, почти не было или статус ее был невысок еще до Чжаньго (на примере Чу можно было видеть, как аристократы становились не столько всевластными цинами, хотя случалось и такое, сколько правителями сяней с достаточно ограниченными возможностями[128]). Что же касается сильнейших из Чжунго, то трое из них (Вэй, Чжао и Хань), которые еще недавно сами были уделами-кланами, владетельной аристократии иных кланов практически не имели вовсе. В качестве служащих у них (как то было и во влиятельных кланах царства Лy) еще в период Чуньцю использовались обычно аутсайдеры, носившие иные имена. Что же касается Ци, то там все прежде могущественные кланы, начиная с древних Го и Гао, были ликвидированы домом Тянь еще в середине V в. до н. э. [Hsu Cho-yun, 1965, с. 83–84].

На смену всем знатным аристократическим домам пришли ши, в состав которых, как говорилось, входили потомки исчезнувшей владетельной знати, представители низших слоев чжоуской аристократии и выходцы из числа способных простолюдинов. Количество таких ши уже на рубеже Чуньцю-Чжаньго и тем более в период Чжаньго сильно возросло. И успешно воевавшие офицеры, и делавшие карьеру чиновники, и получившие хорошее образование знатоки древности, и обычные мастера своего дела, и тем более те из них, кто имел отношение к искусству администрации, и, наконец, умные и способные мыслители — все они были по статусу ши и каждый из них рано или поздно, но в какой-то форме был востребован эпохой. Некоторые из ши в знак особых заслуг или внимания со стороны правителей обретали статус дафу. Но эти дафу уже не были теми, кем были аристократы-дафу в недавнем прошлом. Они не были рыцарями, воинами на колесницах. Они были просто чиновниками, чей ранг подчеркнуто выделял их из числа многочисленных прочих ши. По сути они были своего рода «старшими» ши.

Естественно, что все эти радикальные перемены в социально-политической структуре правящей элиты способствовали усилению власти правителей. Если прежде они во многом зависели от стоявших рядом с ними сильных аристократических кланов, опиравшихся на свои наследственные уделы, то теперь, когда уделы исчезли, а сяни в основном превратились в условные должностные кормления чиновников-ши, реальный статус правителя никем не подвергался сомнению. Правитель все очевидней становился повелителем, причем все вокруг него, включая и его чиновников-ши, оказывались его подданными. Все они так или иначе зависели от его воли. Редко какая из важных должностей была наследственной.