Екатерина Монусова - История Крестовых походов Страница 48

Отъезд Фридриха из Иерусалима не мог не сказаться на поддержании там порядка. Христиане совсем не чувствовали себя спокойно, сказывалось мусульманское окружение. Арабские разбойничьи отряды стали снова, то и дело беспокоить паломников из Европы, а порой и нападать на городские окраины. Пришла и еще одна неожиданная угроза. Как иерусалимский король-консорт, Фридрих обязан был стоять на страже интересов малолетнего наследника Конрада, сына его и покойной Изабеллы. Но на иерусалимский престол стала предъявлять притязания Алиса, мать кипрского короля Генриха и внучка прежнего короля Иерусалима Амальриха. Еще одним серьезным конкурентом Фридриха по властным полномочиям на ближневосточной земле выступил кипрский соперник по регентству Иоанн Ибелин, владетель Бейрута. У него имелись среди местного дворянства и духовенства влиятельные союзники, которые видели в нем освободителя Востока от владычества чуждого им европейца. Ибелин стал подстраивать под себя рычаги управления, притесняя и даже лишая власти наместников, поставленных императором в Иерусалимском королевстве и на Кипре.

В 1231 году Фридрих вынужден был отправить в свои новые владения военный отряд для восстановления правопорядка. Естественно, что ни на Кипре, ни в Святой земле он не встретил душевного приема среди духовенства и местных баронов. Однако наступившее перемирие с курией сыграло свою благую роль. Иерусалимские сановники церкви не посмели воспротивиться его распоряжениям. В церкви Гроба Господня снова стали регулярно проводиться богослужения, а сына императора Конрада большинство признало наследником иерусалимского престола. Но пришедшее на эту многострадальную землю спокойствие было хрупким и призрачным. История заготовила для нее еще новые и новые испытания…

Последняя любовь Людовика Святого

Седьмой и Восьмой крестовые походы

1248–1270

Египетские ночи

Людовик IX был хорошим сыном. Он любил свою мать Бланку «превыше всех созданий» – так говорил он сам. И вот теперь он оставляет ее полной печали. Взглянув на сына в облачении крестоносца, королева не смогла сдержать рыданий. Как запишет очевидец – она «была поражена трепетом, как будто увидела его мертвым». А ведь он никогда не покидал ее – ни в радости, ни в горе! Увы, поводов печалиться в последнее время было куда больше… Огнем и мечом прошлись по Европе татары. Во всех городах Европы служились тогда молебны об отвращении страшной опасности. Как и другие монархи, Людовик ожидал нашествия с поистине христианской покорностью, как наказания свыше, – настолько неотвратимым казалось это бедствие. «Когда сей ужасный Поток Гнева Господня царил над нами, – расскажет после Мэтью Парижский, – королева Бланка вскричала: „Король Людовик, сын мой, где вы?“ Он, подойдя, спросил: „Мать моя, что вам угодно?“ Тогда она, испуская глубокие вздохи и разражаясь потоками слез, сказала ему с решительностью незаурядной дамы: „Что же делать, сын мой, при сем ужасном обстоятельстве, невыносимый шум от которого доносится до нас? Мы все, как и святая блаженная Церковь, осуждены на общую погибель от сих татар!“ На эти слова король ответил печально, но не без божественного вдохновения: „Небесное утешение поддерживает нас! Ибо если эти татары, как они себя именуют, дойдут до нас или мы пойдем за ними в те места, где они живут, то все равно – мы пойдем на небеса“. Таким образом, он сказал: побьем ли мы их, или сами будем побиты ими – мы все равно пойдем к Богу, как верующие ли, как мученики ли. И замечательное слово это ободрило и воодушевило не только дворян Франции, но и простых горожан…»

Как темная лавина, пронеслись наследники Чингисхана по городам. Умирая, он разделил свое огромное государство между сыновьями. Улус (владение) старшего, Джучи, начинался в Сибири, а заканчивался там, «куда смогут дойти копыта лошадей». Бату, внук Чингисхана, в 1237 году решил, что монгольским коням вполне по силам обскакать весь континент. Разгромив Русь, он отправился дальше – в Польшу и Венгрию.

За месяц пали крупнейшие польские города – Люблин, Сандомир, Краков. Силезский князь Генрих, собрав весь цвет польского и немецкого рыцарства, пытался преградить путь Орде под Легницей – но победа оказалась благосклонней к захватчикам. Разорив окрестности, монголы, отутюжив Моравию, проникли дальше – в самое сердце Венгрии. Их путь лежал через Карпаты, по заснеженному перевалу. Но и горы не остановили степных сыновей. Они легко преодолели засеки, которые приказал устроить на перевале Бела IV, король Венгрии, и разбили ожидающий в засаде отряд.

Во все концы страны разослал Бела гонцов с окровавленными шашками наголо, призывая к мобилизации. А потом с войсками заперся за крепостной стеной в городе Буде. Хронист описывает, что, увидев с горки расположение неприятеля, Бату радостно воскликнул: «Эти не уйдут из моих рук, так как они сгруппировались в одну кучку, как в овчарне!» Но на то, чтобы взять крепость, могло уйти несколько месяцев – и татары решили выманить защитников на равнину. Они начали медленный отход. Венгерский король, как и его предшественники, поддался на удочку, и в начале апреля 1241 две армии встретились на реке Шайо, разлившейся от весеннего половодья.

То, что случилось дальше, и заставило всю Европу трепетать перед названием «татары». Незадолго до рассвета на рыцарей, защищавших мост, обрушился ливень стрел и камней, «сопровождаемый громоподобным шумом и огненными вспышками». Сопротивляться этому натиску было невозможно, и монголы ворвались на западный берег. Завязалось жестокое сражение – но оказалось, что это был лишь отвлекающий манёвр. Нежданно-негаданно 30 тысяч человек, форсировав реку, ударили венграм в тыл, в считаные минуты разрубив кольцо из скованных вместе фургонов. По свидетельству Фомы Сплитского, «во втором часу дня все многочисленное татарское полчище словно в хороводе окружило весь лагерь венгров. Одни, натянув луки, стали со всех сторон пускать стрелы, другие спешили поджечь лагерь по кругу. А венгры, видя, что они отовсюду окружены вражескими отрядами, лишились рассудка и благоразумия и уже совершенно не понимали, ни как развернуть свои порядки, ни поднять всех на сражение, но, оглушенные столь великим несчастьем, метались по кругу, как овцы в загоне… Несчастная толпа венгров, отчаявшись найти спасительное решение, не представляла, что делать… король и князья, бросив знамена, обращаются в бегство… по всему пути валялись тела несчастных… жалкие остатки войска, которыми еще не насытился татарский меч, были прижаты к какому-то болоту, и другой дороги для выхода не оказалось; под напором татар туда попало множество венгров, и почти все они были поглощены водой и илом и погибли».

Через несколько часов огромная венгерская армия фактически перестала существовать. 70 тысяч человек навсегда остались лежать на берегах холодной Шайо… Вскоре захватчики выйдут к берегам Адриатики – и лишь известие о смерти великого хана Угэдэя спасет Европу от дальнейшего варварского нашествия. Монголы уйдут за Волгу, оставив о себе зловещее воспоминание: «Те люди малого роста, но груди у них широкие. Внешность их ужасная: лицо без бороды и плоское, нос тупой, а маленькие глаза далеко друг от друга отстоят. Одежда их, непроницаемая для холода и влаги, составлена из сложенных двух кож (шерстью наружу), так что похожа на чешую; шлемы из кожи или железа. Оружие их – кривая сабля, колчаны, лук и стрела с острым наконечником из железа или кости, которая на 4 пальца длиннее нашей. На черных или белых знаменах своих имеют пучки из конских волос. Их кони, на которых ездят без седла, малы, но крепки, привычны к усиленным переходам и голоду; кони, хотя не подкованные, взбираются и скачут по горам, как дикие козы, и после трехдневной усиленной скачки они довольствуются коротким отдыхом и малым фуражом. И люди много не заботятся о своем продовольствии, как будто живут от самой суровости воспитания: не едят хлеба, пища их – мясо и питье – кобылье молоко и кровь. С собой ведут много пленных… гонят их перед собой в бой и убивают, как только видят, что они не идут слепо в бой. Сами монголы неохотно идут в бой. Если же кто из них будет убит, тут же его без гроба закапывают. Почти нет реки, которую они не переплыли бы на своих конях. Через большие реки все-таки приходится им переплывать на своих меховых бурдюках и лодках. Шатры их из полотна или из кожи. Хотя их огромное полчище, но нет в их таборе ни ропота, ни раздоров, они стойко переносят страдания и упорно воюют…»

Так описал татар Фома из Сплита. За какие-то четыре месяца монголы одержали верх над христианским миром, армии которого многократно превосходили их числом! Не пощадили они и Святой земли – в это же самое время Антиохийское княжество сделалось их добычей. А тут еще египетский султан Айюб взял на службу отряд ховарезмийцев – кочевого племени, известного своими дикими наездами и необузданной отвагой. 10 тысяч всадников, повергая в ужас население Палестины, не щадили никого. Иерусалимский патриарх Роберт в панике бежал в Яффу, а вслед за ним и другие христиане. Неожиданно «…между ними вдруг разнесся слух, что на воротах оставленного города развевается христианское знамя. Это была коварная хитрость ховарезмийцев, действительно обманувшая многих. Беглецы возвратились в покинутый ими Иерусалим и здесь были окружены неприятелем, который погубил в этот день до семи тысяч человек, частью в городе, частью в окрестностях его по дороге в Яффу. Завладев Иерусалимом, дикие хищники перерезали в нем всех христиан, разграбили церкви и не пощадили могилы иерусалимских королей…» (Ф. И. Успенский, «История Крестовых походов»).