Джон Норвич - Срединное море. История Средиземноморья Страница 48

25 июля 1215 г. в Аахенском соборе на троне Карла Великого архиепископ Майнцский короновал Фридриха, и тот стал королем Римским, получив традиционный титул избранного императора. Ему исполнился двадцать один год. Все, что ему требовалось теперь для обретения полного императорского титула, была еще одна коронация, совершаемая папой в Риме. Год спустя, почти день в день — 27 июля 1214 г., армия французского короля Филиппа Августа нанесла поражение войскам Оттона Брауншвейгского и английского короля Иоанна Безземельного (они были союзниками) в битве при Бувине близ Лилля, полностью положив конец всем надеждам Оттона на успешное противостояние ему (Фридриху).

С этого дня господство Фридриха уже никем не оспаривалось. И именно теперь — возможно, для того, чтобы таким образом возблагодарить Господа, или же для того, чтобы сникать еще большее одобрение папы, — он объявил о своем намерении принять на себя знак креста.

Мало поступков, совершенных Фридрихом за всю свою жизнь, кажутся нам сегодня менее объяснимыми, нежели этот. Он никогда не был особенно благочестив; более того, он вырос среди мусульманских знатоков естественных и гуманитарных наук, уважал их религию и говорил на их языке. Он также не находился в тот момент под влиянием папы или кого-то другого. Правда, есть немало оснований полагать, что он сожалел о своем обещании и не стремился его исполнить. Действительно, он оставался в Германии еще четыре года, во многом потратив их на то, чтобы обеспечить наследование престола своему сыну Генриху, прибывшему с Сицилии в 1217 г. вместе с королевой Констанцией. В конце лета 1220 г. родители Генриха отправились обратно в Италию, покинув своего безутешного восьмилетнего отпрыска. Последовало торжественное путешествие по Италии, во время которого Фридрих вручал королевские дары и издавал официальные документы с обычным для него размахом. В середине ноября он прибыл в Рим, и 22-го числа папа Гонорий III возложил на его голову императорскую корону.

Всего за шестьдесят пять лет до этого дед Фридриха, Барбаросса, вынужден был короноваться украдкой, причем то, что за этим последовало, почти без преувеличения можно назвать резней. Те дни, однако, остались далеко в прошлом; на сей раз Рим пребывал в мире, и церемония оказалась, пожалуй, самой великолепной из тех, какие когда-либо совершались в базилике (Фридрих позаботился об этом, проявив безграничную щедрость). Когда она завершилась и папа с императором вышли на зимнее солнце, все заметили, что император — в отличие от Барбароссы — не колеблясь придержал стремя папе, когда тот садился в седло, затем провел его коня под уздцы несколько шагов, прежде чем сесть на лошадь самому. Подобные жесты мало что для него значили. Теперь в его руках была не только империя: он вытянул из папы обещание почти столь же ценное для себя — восстановить свою власть над Сицилийским королевством. Проведя восемь лет в Германии, он тосковал по Палермо и хотел вернуться туда.

Эти годы принесли ему светский титул, величайший из всех существовавших в мире, но за это время он также убедился, что в душе он южанин, сицилиец. Германия была добра к нему, но он так и не полюбил эту страну по-настоящему и не чувствовал себя там дома. Из тридцати восьми лет, которые он носил императорский титул, только девять прошли к северу от Альп, и эти годы он делал все возможное — правда, без видимого успеха, — чтобы переместить центр империи в Италию. И именно Италия стала тем местом, где ему суждено было осуществить главный труд своей жизни. Он начал его в конце декабря 1220 г., еще до того как пересек Мессинский пролив, в первом же большом городе по ту сторону северной границы своей страны — в Капуе.

Фридрих не питал никаких иллюзий по поводу того, в каком состоянии находилась Сицилия: более тридцати лет — с момента смерти Вильгельма Доброго в 1189 г. — в ней царил хаос. Царство страха, ставшее делом рук его отца, только усугубило непокорность и недовольство. Затем последовал период, когда он был несовершеннолетним (его мать-регентша едва удерживала бразды правления), а за ним — его долгое отсутствие в Германии, во время которого от государства фактически осталось одно название. Самой насущной необходимостью было восстановление порядка. Первые шаги в этом направлении Фридрих сделал, приняв кодекс, известный нам под названием «Капуанские ассизы», провозглашавший — не менее чем в двенадцати главах — ряд законов, несомненно, обдуманных им за много месяцев до этого и заложивших основы для национального возрождения, которому суждено было осуществляться в течение тех лет, что ему оставалось провести на троне. По сути, они подразумевали возвращение к status quo, существовавшему в то время, когда умер Вильгельм, и рецентрализацию власти вокруг королевского трона. Самые далеко идущие последствия были заложены в закон de resignandis privilegiis[147], который гласил, что все привилегии, как бы ни были они малы или какими бы незначительными ни казались и кому бы их ни даровали — лицу или институту, — с этого времени должны быть представлены на рассмотрение и утверждение королевским судом до наступления весны 1221 г. Очевидно, что сильнее всего этот закон ударил по главным обладателям подобных привилегий, которые также представляли собой наиболее серьезную угрозу для королевской власти, — по знати и церкви. По знати вдобавок король нанес еще два удара. Ни одному держателю феода не дозволялось жениться, а его детям — вступать во владение наследством, не посоветовавшись с монархом. И все замки, построенные в королевстве с момента смерти Вильгельма Доброго, где бы они ни находились, автоматически конфисковывались в пользу короны.

В последующие месяцы разбирательства, прошедшие в Капуе, повторились, хотя и в немного более скромных масштабах, в Мессине, Катанье и Палермо; затем император двинулся в Сиракузы, где у него было серьезное дело к генуэзцам. Генуя всегда была дружественно расположена к нему, но еще в 1204 г. генуэзские купцы фактически завладели городом, откуда распространили свое влияние на весь остров. Одной из главных причин упадка торговли на Сицилии за последние тридцать лет был тот факт, что в основном она оказалась в руках иностранцев, и добиться ее преуспеяния было невозможно, пока ее контролировали чужаки. Итак, несмотря на то что генуэзцы оказали Фридриху помощь во время его путешествия в Германию, он начал действовать с характерной для него твердостью — вышвырнул их прочь. Благодаря своим новым законам он обрел всю необходимую ему полноту власти. Все привилегии, дарованные Генуе, не только в Сиракузах, но и в Палермо, Мессине, Трапани и других центрах торговли на всем острове, были полностью отозваны, генуэзские склады и пакгаузы конфискованы вместе со всем их содержимым в пользу сицилийской короны. Сходные действия Фридрих предпринял в отношении Пизы, хотя присутствие пизанцев на Сицилии было незначительным и их потери были относительно невелики.

Но увы! Существовал еще один враг, куда более могущественный, нежели Генуя, с которым предстояла схватка, — мусульмане Западной Сицилии. Три четверти века назад, во времена Рожера, арабская община была неотъемлемой — и уважаемой — частью королевства. По своему составу она являлась настоящей сокровищницей; из нее вышло большинство врачей, астрономов и других людей науки, благодаря которым северная Сицилия снискала столь выдающуюся репутацию на ниве знаний. Но те дни давно прошли. Уже во время правления Вильгельма Доброго значительная часть полуавтономной арабской области была дарована Монреальскому аббатству; когда же власть норманнов пала, арабы обнаружили, что их более не ценят и даже не уважают. В результате они вынуждены были потесниться, укрепившись в дикой гористой западной части острова, где арабские бандиты и грабители ныне постоянно терроризировали местные христианские общины. Первая кампания Фридриха против них, проведенная летом 1221 г., не принесла результатов; только на следующий год его войска взяли сарацинскую крепость Йато, захватив при этом мусульманского лидера Ибн Аббада, который вскоре после этого окончил свои дни на эшафоте.

Однако даже его казнь не ознаменовала окончательного решения проблемы. Это произошло лишь между 1222 и 1226 гг., когда Фридрих прибег к еще более решительным мерам. Он решил выселить все мусульманское население мятежного западного региона (возможно, пятнадцать — двадцать тысяч человек) с острова и переместить их на другой конец своего королевства — в Люцеру, расположенную в северной Апулии, которая в результате стала мусульманским городом; буквально все ее христианские церкви превратились в мечети. Нужно подчеркнуть, что Люцера ни в коей мере не являлась «штрафной» колонией. Ее жители пользовались полной свободой, в том числе и в отношении вероисповедания, и Фридрих, от самой колыбели воспитывавшийся в окружении мусульман, в конце концов построил там для себя дворец — здание в сугубо восточном стиле, ставшее одной из любимых его резиденций.