Андрей Губин - Молоко волчицы Страница 48

В комендатуре дежурный доложил коменданту о ночных происшествиях. Начинается рабочий день - с бумагами, телефонными звонками, мрачноватой затхлостью комнаты и с синим краешком неба над решеткой окна.

Этот день был особенно тяжелым. Без конца звонили командиры армии, идущей добивать банды генерала Улагая, - о хлебе, патронах, дегте, овсе, обмундировании. На станции вспыхнул десятитонный бак с керосином. Поджигателей взяли. Синенкин подписал им расстрел. Наступал голод. По этому поводу комендант побывал на трех экстренных совещаниях и признал спекулянтов контрреволюционерами. Получил нагоняй от губернского комиссара за плохо налаженный выпуск газеты, хотя газета была не в ведомстве коменданта. Из уездной "чрезвычайки" запросили справку о реквизированных зданиях. Нервы сдавали. Он зло бросил в трубку, что не отобран еще один особняк, полковника Невзорова.

- Почему?

- Потому что хозяйка больна, лежит при смерти, а Павел Андреевич погиб на посту красного комбрига!

- А вы ему что - зять?

- Какой зять? - злился все более комендант.

- А чего же вы его по имени-отчеству величаете? - это говорил Васнецов, исполнитель трибунала.

- У тебя не спросился! - положил трубку Антон.

Телефон зазвонил снова.

- Антон Федорович? Быков говорит... Чего ты порешь бузу, нас полковники не жалели, мертвому Невзорову дом не нужен, дочери хватит флигеля. Раненых негде размещать. - И кольнул не в бровь, а в глаз: Папаша твой пока постреливает в наших бойцов. И вообще меньше цацкайся с бывшими, хоть и пил-ел ты с ними когда-то!

- Послушай, Быков, кажется, я, а не ты пока комендант, и подсказок мне твоих не требуется.

Начальник ЧК продолжал:

- Когда, говоришь, отберете дом?

- Я тебе русским языком говорю: тебе не подчиняюсь.

- Саботируешь, комендант! Нам даны полномочия проверять исполнения решений Совдепа.

- Решение о реквизиции крупных зданий подписывал я!

- Вот и выполняй свое решение, а то можно подумать, что на чужую мельницу воду льешь.

- Ты за свои слова ответишь. Явись в комендатуру! Поговорим без проволоки, прямо.

- Могу прийти, с отрядом - я без него не выхожу.

- Приходи, встретим эскадроном.

- Горячишься, Антон. Забываешь, что твои полномочия действительны лишь в прифронтовой полосе. Сейчас фронты далеко. Давай работать вместе. Дело-то общее. И волчий дом реквизируй! Хозяйка больна - отправь ее в больницу. Все.

Бывший токарь, матрос Андрей Быков грубоват, прямолинеен, но сплеча не рубил. Стараясь понять коменданта, Быков сам поехал в дом Невзоровой. Ему сразу стало ясно, что дом для госпиталя мал, что всякие шпили и башни только уменьшают полезную площадь. Невзорова слабым голосом рассказала Быкову об отце. Потом чекисты ходили по комнатам, смотрели картины, которые она согласна была продать. Бойцы любовались сочными ломтями арбузов на полотне, задумались над темной пучиной моря с гибнущим кораблем, но больше всего им понравилась картина боя - с пулеметом, раненым бойцом и алым знаменем.

- Чего это он в погонах? - спросил художницу Быков, кивнув на гунна-Антона. Синенкин неприятен Быкову с первой встречи как бывший есаул.

- Эта картина еще не закончена.

- А что, ребята, - сказал начальник бойцам, - картинки важные, а?

- Здорово мазюкает! - восхитился Васнецов. - Это дело!

- Может, комендант и прав, - сказал Быков, - художества тоже народу требуются. Сделаем тут клуб, с книгами, а картины уже висят. Не только в кабак ходить людям. А хозяйку назначить заведующей. Выздоравливай, то варищ Невзорова, извини, что побеспокоили.

Невзоровой прислали врача.

К вечеру к коменданту пришел мирный станичник Глеб Есаулов с просьбой вернуть ему реквизированных коней. Кто-то посоветовал ему обратиться "к самому главному", к Антону. К Глебу у Антона сложное, двойное чувство. Он и враг ему за сестру, и за нее же дорог.

- Антон Федорович, ты голова станицы?

- Не один, - уклончиво ответил комендант.

- Это мы понимаем, и Коршак, и Горепекина верховодят, но печать-то держишь ты!

- Печать и в Совдепе есть.

- То маленькие! А твоя большая, главная, тебе вон и Михей, братец мой, подчиняется, а он полком командует.

- Чего тебе?

- Да чего - вот я, к примеру, хлебороб. Скажи на милость, можно без коней хозяиновать?

- Можно. На быках. В Индии - на слонах, - вроде как пошутил комендант.

- Нету их, быков. Верните коней. Какой же это закон - отбирать у хозяина худобу!

- Закон военного времени, дорогой товарищ!

- Так войны нет, кони мои стоят в конюшне ЧК без толку, и Снежок уже засекается, конюх говорил.

- Кто отбирал?

- Она, Хавронька Горепекина из ЧК.

Антон достал папку - старые акты на реквизицию. Кони Глеба не были оформлены, акт отсутствовал. "Самовольничают братишки", - подумал Антон. Он позвонил в ЧК. Акта и там не оказалось. Позвонил Коршаку. Председатель Совдепа согласился, что реквизиция без акта незаконная, предложил составить акт.

- Приди-ка завтра, я разберусь, - пообещал Глебу Антон.

- Слава тебе, господи, хоть один человек в станице защитник! поклонился Глеб.

ГОРЫ ТЕМНЫЕ КАВКАЗСКИЕ

Назавтра Глеб не попал к коменданту - вместе с чекистами комендант проводил операцию. Гришка Очаков, политический бандит, наглел. Нахально, днем, банда влетела в станицу, купали коней у моста, заигрывали с прачками. Когда с площади летела конная милиция, шайка не спеша подтянула подпруги и с гиком показала хвост. Устроили на банду облаву. К вечеру вернулись ни с чем. На столе в кабинете Быкова неграмотно нацарапанная записка, что атаман Гришка Очаков пробыл два часа в хорошо охраняемом здании ЧК, о чем и сообщал. Антон Синенкин присмотрелся к бумажке - клочок ленты с инициалами бога-сына "И. Х.", которой перевязывают лоб покойников в церкви. Комендант поделился мыслью с Михеем Есауловым. Михей попов считал особо вредными врагами и решил попробовать проверить их.

Переодевшись, приклеив фальшивую бороду, Михей в ту же ночь постучался к священнику Николаевской церкви, что жил в домике рядом с храмом. Его впустили. Михей представился белым офицером, попросил укрыть его от преследования и, если можно, связать "со своими". Михей сообщил священнику, что дни Советов сочтены - север России захватили французы и англичане. Приморье - японцы, на Кавказе готова к выступлению добрармия Алексеева и Деникина, на Дону взяли власть мятежные генералы Мамонтов и Краснов, на Волге восстал чехословацкий корпус, немцы и турки заняли Тифлис и Баку. Он показал "особый" мандат за подписью очередного "спасителя" России. Намеренно выставил руку с татуировкой "Смерть коммунистам" - Быков нанес синим карандашом, строго запретил мочить.

Батюшка долго отнекивался и наконец сдался - да, есть и тут верные сыны отечества. И повел Михея в тайную ризницу под полом церкви. Там тускло светила лампада. Сыны отечества, их оказалось четверо, придирчиво читали "мандат", говорили неласково.

- Откедова ты, говоришь? - зевнул один.

- Попрошу не тыкать! - строго заметил Михей. - Из ставки генерала Деникина.

- А ты, видать, ухорез! - оживился спрашивающий. - Поднять казачество тут неможно - продались, сукины сыны, за чечевичную похлебку новой власти.

- Свяжите меня с атаманом - я имею к нему поручение.

- Вот я! - чуть приблизился из темноты человек в башлыке.

- Не валяйте дурочку - ведите к самому! - приказывал Михей, зная Гришку по фотографии, отобранной у его родителей.

Бандиты заспорили меж собой.

- Пошли! - сказал человек в башлыке.

На выходе из церкви Михей выстрелил в провожатого и негромко окликнул:

- Антон?

- Я, - ответил комендант.

- Ты там? Держи боковую дверь, а я тут буду.

С убитого Михей снял маузер, залег под каменный крест на могиле скончавшегося на водах архиерея. Хорошо, что в детстве Михей ходил в церковь и знал расположение дверей. Есть третья, выходящая в сад, но она забита еще в начале века. Ночь темная. Шелест сада мешает слушать. Глаза напряглись до боли. В домике священника промелькнул и погас огонек.

Глухой, таинственный шум деревьев, нелюдимый, неживой шум... Какая-то жуть вползала в душу Антона от этого шума. Подумалось о тщете человеческой, инструментальной музыки, а он любил слушать фортепиано.

Медленно открылась боковая дверь - открывалась целую вечность. Никого не видно. Потом туманной змеей сползло со ступенек тело. Из главной двери тоже выползал человек. Антон и Михей выстрелили почти одновременно и переползли на новые места. Из дверей ответили пулями - по кресту архиерея и по дереву, под которым только что лежал Антон.

В те годы на всякий выстрел спешили чекисты, а дежурные пожарники на каланче сообщали направление. Из ЧК уже летела линейка с бойцами особотряда.

Антон перестал стрелять. Михей понял - патроны кончились у коменданта - и пожалел, что затеяли они эту операцию вдвоем, как бы втайне от ЧК. У самого Михея был еще вражеский маузер. Он продолжал экономно стрелять, переползая с места на место.