Жан Маркаль - Ренн-ле-Шато и тайна проклятого золота Страница 48

Вопросы по этому делу напрашиваются сами собой, что вполне понятно. Непонятно другое: в силу каких причин безупречный аббат Жели, посвятивший свою скромную жизнь добрым делам, был «исключен из игры»? «Не был ли кюре Кустоссы хранителем некоего секрета или документов, за которые он поплатился жизнью? Кому была выгодна его смерть? Расследование показало, что убийца знал дом аббата так же хорошо, как и его владельца. Убийство, скорее всего, было преднамеренным, но причиной его стал не грабеж с целью наживы, а изъятие неких документов. Что это были за документы? Вместе с тем преступник оказал почтение убитому, расположив его тело так, как укладывают покойного при погребении в христианскую гробницу…»[95]

Можно сколь угодно долго развивать и приукрашивать этот сюжет, но факт остается фактом. Кустосса находится всего в двух километрах по прямой линии от Ренн-ле-Шато, в котором в это время живет и действует аббат Соньер. И действует, надо сказать, довольно странным для священника образом: ищет и находит некие тайники в храме, оскверняет могилы на приходском кладбище и принимает у себя таинственных гостей из других регионов страны. Вспомним послание, оставленное убийцей на листке сигаретной бумаги: «Viva Angelina» — разве это нельзя назвать паролем? Но кому он принадлежит? Неужели тень таинственного общества, стоящая за спиной аббата Соньера, коснулась и несчастного аббата Жели? «Тайна осталась тайной, — пишет Жак Ривьер, но тут же коварно добавляет: — Можно лишь констатировать, что после этого события образ жизни аббата Соньера меняется: отныне он посвящает свое время исключительно гражданским постройкам, вкладывая в них значительные денежные суммы».[96]

Итак, можно предположить одно из двух. Аббат Жели был хранителем некоего секрета (поэтому дорожную сумку священника столь усердно обыскали), а неизвестный хотел им завладеть (что ему удалось). Оставленное послание должно было предупредить, что неподчинение таинственному братству, чья грозная тень витает над Разе, карается смертью. Послание получено — и аббат Соньер прекращает свои странные «кладбищенские изыскания», с головой погрузившись в иные заботы: он возводит здания, которые впоследствии пойдут на благотворительные цели. Или же все было иначе: убийца аббата Жели хотел извлечь некие материалы, которых ему не хватало, то есть ту недостающую часть секрета, обладание которой позволило бы ему завершить миссию. В таком случае убийцей мог быть сам аббат Соньер. Не опорочит ли это ничем не подкрепленное утверждение доброго имени покойного? Говоря откровенно, в «деле аббата Соньера» звучали обвинения и похуже, поэтому такое предположение имеет право на огласку. В неоднозначном поведении Соньера нет ничего, что позволило бы нам отмести в сторону столь чудовищную догадку. Оно лишь усугубляет положение священника: из растратчика (почему бы не просто жулика?), пренебрегающего своими должностными обязанностями, незаконно торгующего украденными предметами и не брезгующего симонией, аббат Соньер превращается в убийцу, способного пойти на все ради миссии, которую ему доверили. И, что прискорбнее всего, от этого обвинения аббата невозможно избавить.

К тому же косвенной уликой в «деле аббата Жели» станет странное вмешательство в дела деревенского кюре еще одного персонажа: некоего господина Жаме, который долгое время будет шантажировать Соньера. Сегодня это установленный факт: учителю Жаме, который был и секретарем мэрии, кюре Ренн-ле-Шато отдавал деньги и драгоценности, чтобы оплатить тем самым его молчание. Но о чем аббат просил его молчать? О раскопках, которые он проводил в церкви? Об осквернении могил, учиненном им на кладбище? Или о какой-либо иной вещи? Несмотря на то, что господин Жаме оставил о себе недобрую память (в деревне его считали настолько мерзким типом, что его потомки даже сменили имя), этот случай может легко отбросить мрачную тень на выразительный образ аббата, эдакого славного и крепкого малого, при всей своей силе не способного обидеть и мухи.[97] Нет ничего более ошибочного, чем видимость. Действительно, почему учитель Жаме «терроризировал» аббата и собирал с него этот оброк? Пусть тот, кто сомневается, бросит обвинение первым…

Никто не может снять с Соньера обвинение в убийстве своего коллеги, аббата Жели, которое он совершил в силу неизвестных, но как-то связанных с «сокровищем Ренна» причин. Однако в то же самое время еще никому не удавалось обвинить его в столь мерзком поступке. Как бы то ни было, дело аббата Жели имеет решающее значение в «деле аббата Соньера».

Согласно распространенному мнению, в нашей истории главную роль играет не один, а два неразрывно связанных человека, чей союз способен растрогать читателей до глубины души: в их воображении Беранже Соньер неотделим от Мари Денарно. Вы только подумайте: аббат завещал ей все, чем он владел! Должно быть. Беранже страстно любил свою кроткую Мари… А она! Какая безграничная преданность! Какая стойкая верность его памяти и твердый отказ разглашать тайны человека, которому она посвятила всю свою жизнь! Должно быть, кроткая Мари страстно любила своего Беранже…

Порою кажется, что тень Мари Денарно заслоняет тень самого аббата. Впрочем, он сам приложил к этому усилия, вплоть до фотографий на почтовых открытках, которые запечатлели его в компании верной «служанки» на фоне виллы «Вифания». Однако читатели, жаждущие увидеть в паре «Денарно-Соньер» еще один извод легенды о Тристане и Изольде, будут жестоко разочарованы: отношения между Мари и Беранже не строились по законам прекрасной и вечной любви, не знающей преград и предательств. У аббата Соньера, как известно, была «горячая кровь». Видимо, это было у него в крови: его брата Альфреда, священника и сверх того члена почтенного ордена иезуитов, обвиняли в не меньшей «горячности», проявленной им в отношении слабого пола. К тому же жалобы Беранже Соньера о том, что ему нередко приходилось расплачиваться за грехи своего брата, вызывают закономерный вопрос: почему Соньер не расплачивался за собственные прегрешения с Мари Денарно? Быть может, потому, что их и не было? В конечном счете, у нас нет ни одного доказательства того, что между кюре Ренн-ле-Шато и его служанкой была любовная связь. Никто не может твердо утверждать, что Мари была любовницей аббата или, если предпочтительнее, что Беранже сожительствовал с собственной служанкой.

Нужно признать, что степень вероятности этого факта велика. Деревенский кюре, принявший на службу молоденькую (и симпатичную, по утверждениям односельчан) девицу, тем самым дает повод к предположениям такого рода. Служанка двадцати четырех лет от роду в доме священника — об этом, разумеется, охотно будут судачить.[98] Но, с другой стороны, Ренн-ле-Шато — это Окситания, где очень любят истории о кюре, спящих со своими служанками. Окситанский народный фольклор изобилует сказками такого рода, порой даже непристойными (точнее сказать, бесцеремонными).[99] Как говорят в Окситании, кюре — тот же человек, а потому он волен поступать так, как поступают все люди. В любовных связях аббатов и служанок не видят ничего дурного. Главное, чтобы кюре не был чересчур строг к таким же, как он, «ошибающимся» мужчинам и женщинам, которые приходят к нему на исповедь. Почему бы, в конце концов, не договориться? В Ренн-ле-Шато мало кого волновало, что приходской кюре сожительствует с прислугой: более того, когда Соньер окажется на скамье подсудимых, во время церковного процесса его ни разу не упрекнут в том, что он живет с Мари Денарно: на подобный проступок епископство, похоже, закрывает глаза. Даже если кто-либо и подозревает Соньера в «преступной связи» со служанкой, то он тем более не собирается поведать об этом прокурору церковного суда: если Соньер живет во грехе, это его дело — главное, чтобы дело это не дошло до скандала.[100] Но Беранже Соньер избегал огласки в этой области, в отличие от своего злополучного брата-иезуита.

Рассказ о бедной девушке Мари Денарно, поступившей в услужение аббату Соньеру (по собственному желанию или по приказу аббата Буде) и влюбившейся в этого «великого человека» с первого взгляда, может взволновать сердце любого читателя. Эта история прекрасна, трогательна — и полностью вымышлена. Все началось с того, что новичок кюре, прибыв в Ренн-ле-Шато, поселился у доброй прихожанки и жил у нее до тех пор, пока не были завершены первые работы в доме священника. Новое жилище Соньера было еще далеко от совершенства, поэтому в 1892 году аббат попросил перебраться в Ренн-ле-Шато своих старых знакомых, семью Денарно, которая помогла ему успешно завершить работы по обустройству дома.