Шапи Казиев - Имам Шамиль Страница 49

Отдав предпочтение стратегии стремительных походов перед тактикой обороны, Шамиль решил проучить генерала, разорвать смыкавшееся вокруг Имамата кольцо с юга и поднять на борьбу население Самурской и Алазанской долин.

У Шамиля были все основания ожидать успеха операции. Местное население, с тех пор как Шварц изгнал Даниял-бека, не переставало сопротивляться новым властям. Методы правления Шварца делали невыносимой жизнь не только горцев, но и его собственных подчиненных. Население тайно и явно сочувствовало Шамилю, снабжало его сведениями, провиантом и отправляло к нему своих воинов. Засады, стычки, набеги, порча дорог и прочие партизанские приемы не давали Аргутинскому покоя. В ответ он регулярно устраивал карательные экспедиции, приводившие к еще более ожесточенному сопротивлению. Местные общества обращались к Шамилю с просьбой явиться к ним, обещая всеобщее восстание.

Со своей стороны и Даниял-бек убеждал Шамиля в необходимости подобного похода, надеясь вернуть утраченное султанство и отомстить ненавистному Шварцу.

13 сентября 12-тысячный отряд горцев, предводительствуемый Даниял-беком, осадил одно из главных укреплений Лезгинской линии — большое село Ахты.

Такого оборота дела никто не ожидал, и потому гарнизон укрепления был не очень многочисленным — около 500 человек во главе с полковником Ротом. Надежда на местную милицию растаяла, как только перед укреплением появилась конница Хаджи-Мурада. Большинство с криками: "Хаджи-Мурад! Хаджи-Мурад!" или переходило на сторону мюридов, или исчезало в лесах.

На следующий день к Ахтам прибыл сам Шамиль. Как бы демонстрируя свое прилежание в изучении тактики Аргутинского, Шамиль начал планомерную осаду. Были подготовлены позиции, энергично велись всевозможные осадные работы, укрепление было лишено воды и полностью блокировано. Затем, установив артиллерию на соседнем берегу Самура, Шамиль подверг укрепление мощному обстрелу.

После первых же залпов взлетел на воздух пороховой погреб Рота. Сам полковник был ранен и передал командование капитану Новоселову.

Осада продолжалась по всем правилам: в ход пошли туры и фашины, были пробиты минные галереи, заложены заряды под башни и произведены мощные взрывы. Только пробив внушительную брешь в бастионах, Шамиль начал штурм.

В ожесточенной рукопашной схватке силы гарнизона таяли на глазах. Но Новоселов решил защищаться до последнего, тем более что в укреплении находились и семьи офицеров. Когда и этот штурм был отбит, оказалось, что женщин и детей в укреплении осталось больше, чем солдат, и выдержать новый натиск уже не было никакой надежды.

Призывы гарнизона о помощи, казалось, таяли в ущельях, как горное эхо. Аргутинский, считая Ахты потерянными, опасался теперь, что потеряет и все остальное. Это заставило его собрать имевшиеся силы и двинуться в район боевых действий. На дальних подступах к Ахтам Аргутинского встретили отряды Шамиля. После непродолжительного боя генерал отступил, делая вид, что уходит. Но вместо этого решил обойти Ахты с другой стороны.

У аула Мискенджи на берегу Самура он наткнулся на отряды Даниял-бека и Хаджи-Мурада. Аргутинский по привычке остановился, выжидая действий противника. Но когда узнал, что укрепление в Ахты еще держится, бросил свой отряд в атаку.

Первым не выдержал Даниял-бек. Его беспорядочное отступление увлекло за собой и Хаджи-Мурада, который оставил Аргутинскому добытые перед тем трофеи.

Блокада была прервана. Аргутинский успел спасти остатки Ахтынского гарнизона, а сверх того у него были пленные из отряда Даниял-бека.

Шамиль отступил, уводя с собой стада овец и новобранцев. Аргутинский не стал его преследовать. Вместо этого он огнем и мечом прошелся по окрестным аулам, карая население за помощь имаму. А затем устроил суровую переаттестацию своим подчиненным, не сумевшим отразить вторжение Шамиля и валившим вину друг на друга. Последовали разжалования и военные трибуналы, первой жертвой которых пал обидчик Даниял-бека — генерал Шварц. На самих же защитников Ахтов посыпались георгиевские кресты и другие награды. Наведя на подчиненных страх и водворив порядок в управлении, Аргутинский решил перенести Лезгинскую линию еще глубже в Дагестан, устроив ее на южных отрогах Кавказского хребта.

Воронцов полагал, что Шамиль теперь не скоро решится на новые походы, и занялся укреплением своих позиций в Чечне.

Тесня непокорные общества, он продвигал Чеченскую линию все ближе к горам. К уже имевшимся укреплениям он добавил новое — в центре Малой Чечни на реке Урус-Мартан, надеясь окончательно отрезать от гор хлебную низменность. Вместе с тем продолжалась масштабная вырубка леса. Горцы всячески этому противодействовали, но войска Воронцова медленно, но неотступно выдавливали их в горы.

Укреплялись и другие линии, чтобы окончательно обхватить Имамат с нескольких сторон.

"ВТОРОЙ ШАМИЛЬ"

В 1848 году произошло еще одно событие, значительно повлиявшее на историю Кавказа и общий ход войны.

К Шамилю прибыли послы от абадзехов — одного из адыгских народов Северо-Западного Кавказа. Они просили дать им наиба для введения шариата и сплочения народов под знаменем Имамата.

Шамиль поначалу отказывался. И на то были веские причины. Уже много лет он получал от тех народов письма с приглашением явиться к ним или прислать своего наиба. Первый посланец Шамиля Хаджи-Магомед энергично взялся за дело, совершил ряд походов против царских укреплений, но вскоре умер. А с прибывшим вместо него Сулейманом-Эффенди произошла и вовсе загадочная история. Сначала он твердой рукой повел племена адыгов на борьбу за независимость, стараясь направить ее в единое русло с действиями Шамиля, но затем неожиданно исчез.

Был ли он убит или изменил имаму, так и осталось тайной. Но вскоре появились подписанные его именем прокламации, в которых Шамиль обвинялся во всевозможных злоупотреблениях, насилии и произволе своих наибов. Агентура Воронцова предала эти пасквили самой широкой огласке и даже печатала в газетах.

Шамиль колебался. За племенами, живущими ближе к Черному морю, ему виделась тень турецкого султана, полагаться на которого он считал делом ненадежным.

Однако абадзехи просили наиба у него, а не у султана. Тот сам навязывал им вождей, надеясь завладеть их страной с помощью туманных посулов и красивых фирманов с высокопарными выражениями. Турция вела свою большую игру, и ей не было дела до горцев Кавказа, пока не случалась в них надобность для отвлечения сил русской армии.

Гости были настойчивы, не желали возвращаться без наиба и даже пригрозили Шамилю: "Когда на том свете Пророк примет тебя в свои объятия и поведет в рай, то все мы, абадзехи, ухватимся за полы твоей черкески, не пустим тебя туда и скажем Пророку, что ты не достоин блаженства, потому что отверг наши просьбы и оставил нас при жизни в такой крайней нужде".

Абадзехов поддержал и шейх Джамалуддин Казикумухский, но достойного кандидата не находилось. Когда отказались и те, кого Шамиль считал хоть в какой-то мере годными для такой важной миссии, подал голос секретарь Шамиля молодой Магомед Асиялав-Гонодинский, выразивший осторожное желание отправиться к абадзехам.

Шамиль был крайне удивлен. Магомед был храбр, но не блистал воинскими или административными талантами и больше был известен как ученый хафиз — человек, знающий Коран наизусть.

В конце концов имам согласился, рассудив, что способности человека ничто в сравнении с волей Всевышнего, и если Аллах захочет, то хафиз сделается достойным правителем "не умом, так молитвою".

Как показали дальнейшие события, талантов у Магомеда было в избытке, просто они не находили пока должного применения.

Адыги — родственные народы черкесов, абадзехов, адыгейцев, натухайцев, убыхов, шапсугов и других племен получили в-литературе общее название черкесов. Этот красивый, отважный народ населял прекрасный и плодородный край от Тамани до верховьев реки Кубань. Теперь же их земли были рассечены кордонными линиями вдоль притоков Кубани — Урупа, Лабы и Белой, и Черноморской береговой линией от Анапы до Сухума. Главная Кубанская линия, в свою очередь, переходила на Северном Кавказе в Моздокскую и тянулась до Кизляра и побережья Каспийского моря.

Общественное устройство адыгов являло чрезвычайно пеструю картину, напоминавшую состояние Дагестана до начала деятельности имамов. Разобщенность племен усугублялась отсутствием" единой веры и государственных образований. В быту же каждое общество руководствовалось своими древними традициями. Общим для всех признавался лишь древний кодекс чести "Адыгэ Хабзэ".

Простой люд, на который рассчитывал опереться молодой наиб по примеру своего имама, имел об исламе весьма приблизительные представления. Духовные лица не имели достаточного влияния.